Все при Дворе изменило свой облик. Семья императора превратилась лишь в декорацию театра, предназначенного для торжества фаворитки. Министры стали обращать на нее свои взоры, блуждавшие до тех пор, как и мысли государя. Общеизвестный ум отца предмета царских чувств озабочивал их и этот весьма прозорливый ум, поддерживаемый некоторыми административными способностями действительно мог тревожить их честолюбие. На сцене появились вдруг новые лица, между прочим князь Гавриил Гагарин, старый друг Лопухина, бывший раньше возлюбленным г-жи Лопухиной и, может быть, отцом ее дочери; своим умом, которого у него было больше, чем у других, и своею глубокою безнравственностью он много способствовал укреплению новой партии. Все изменилось при Дворе и царедворцы оказались бы совершенно сбитыми с толку, если бы они, с удивительною ловкостью, не нашли замену недостающей им в первый момент проницательности. Они привыкли к фаворитам и, чтобы иметь у них успех, им приходилось только изощряться в низости, но «фаворитка» для них была совсем новым божеством. К его культу следовало примешивать немного обходительности и волокитства и они сразу в этом успели. Я, кажется, был единственный из придворных, которого не видели у г-жи Лопухиной. Но лучше всех других сумели при новом порядке вещей устроить свою судьбу бывший брадобрей Кутайсов, в то время уже егермейстер и кавалер ордена Св. Анны I степени, наперсник любовных чувств своего господина. Он стремился сделаться министром, несмотря на свое грубое невежество и, если министры ему и не предлагали своих портфелей, они все же ежедневно приходили к нему за советом.
1799-й год
В начале этого года вся империя находилась в распоряжении трех женщин. Они еле знали друг друга, но разделяли между собою высшую власть, не имея возможности заранее вступить в соглашение.
Первая из них была г-жа Гербер, сначала гувернантка, а впоследствии компаньонка Лопухиной, довольно красивая и еще молодая женщина, вышедшая замуж за гувернера, брата фаворитки, и допускаемая в качестве третьего лица к присутствованию при ежедневных посещениях государя. Она сразу поняла выгоду, которую можно было извлечь из этого обстоятельства. Когда княгиня Долгорукова[210] обратилась к ее содействию, чтобы добиться помилования князя Барятинского[211], ее отца, который был сослан, предложив ей за эту услугу бриллиант, она удачно провела это дело. Но вскоре г-жа Гербер, вместе с мужем, была послана в Казань, где последний получил хорошее место при университете[212]. Вторая влиятельная дама была г-жа Шевалье, первая актриса комической оперы и официальная любовница Кутайсова. Безусловное влияние, которое она имела на своего любовника, прибавленное к влиянию, которым последний пользовался у государя, давало ей непосредственное и существенное участие во власти[213]. Эта, впрочем добродушная женщина не злоупотребляла бы своим положением, но ее муж, балаганный танцовщик и неистовый якобинец, которому разрешили надеть на себя костюм Мальтийского ордена, соединял с обычным для таких людей нахальством жадность, редкую даже в их кругах. Граф Шереметев дал ему 20 000 рублей отступного, чтобы он не вмешивался в дирекцию театров.
Третья женщина с влиянием была молодая Гаскоань, дочь престарелого англичанина, доктора Гютри, и жена шотландца, директора Олонецкого железноделательного завода, о котором рассказывали, что он бежал из своего отечества и увез оттуда секрет своего ремесла; в тоже время она была любовницей князя Лопухина, отца фаворитки. Отец ее, шарлатан, всегда начинавший свои речи словами: «Мы ученые и т. д.», открыл новый и довольно остроумный способ надувания публики. Он в разных учреждениях, относившихся к нему с большим вниманием, собирал сведения о бумагах, которые уже были исполнены и подписаны и, замедляя немного их отправление по назначению, отправлялся к заинтересованным в них лицам, предлагая, за соответствующее вознаграждение, повлиять на их исполнение в течение суток. При полной уверенности в успехе, этот метод обогащения долго поддерживал его и создал ему известную репутацию. По падении их патрона, все эти мелкие людишки погрузились опять в свое ничтожество. Г-жа Гаскоань впрочем была хороша собою и любезна, так что она впоследствии, путешествуя по разным странам, обращала на себя внимание.
Но столько любви, примешанной к делам, не смягчало расположения духа того, кто придавал всему свой авторитет. Администрация и политика сильно испытывала это на себе, ибо какой-нибудь каприз или любовная досада отзывались до противоположного конца Европы и потрясали всю эту огромную империю.
Мальтийское дело приняло трагический оборот для тех, кто больше всего от него ожидал. Я уже сказал, с какой высоты были низвержены г. де Литта и его соучастники. Баварское посольство, во главе которого блистал командор фон Флаксланден, сначала было осыпано милостями, а затем впало в немилость и было выслано. Командор, с присущими ему благородством и достоинством, старался примирить принятые в делах ордена формы с горячностью и деспотическими наклонностями, которые в них вкладывал император. Только этого и недоставало, чтобы подвергнуть его кровным оскорблениям и неприятностям. Депутация от великих приорств Германии и Богемии оказались более счастливыми. Принятые с восторгом, потому что они давали новые поводы к проявлению тщеславия и к церемониям, они после разных неприятностей, были уволены с полным равнодушием. Вся суть этого дела уже была вполне исчерпана. Фельдмаршал Салтыков получил большую прибавку к своему жалованью, в качестве помощника великого магистра. Граф Ростопчин, непримиримый враг иностранцев, поставил на место вице-канцлера ордена кавалера де ла Гуссе, вполне достойного его дружбы по сходству их завистливых характеров. Кроме него получили еще места граф де Мэзоннев и некоторые другие мелкие герои гостиных. Придворные сановники, которым никогда не хватает орденских лент, получили в добавок к прежним, мальтийские ленты и чувствовали себя отныне настоящими джентльменами, которым ничего больше недоставало. Что же касается самой Мальты, то сей виноград пока еще был зелен.
Жажда орденов была все еще так велика, что гроссмейстер не преминул предложить французскому «Двору» (находившемуся тогда в Митаве) обменяться орденскими знаками. Его Величество велел выслать транспорт орденов в Митаву, откуда г. де Коссе вернулся с таким же количеством орденов св. Лазаря. А так как император, любил вмешиваться во все, он велел отнять у командора фон Флаксландена этот орден, который французский король послал ему как брату человека, долго и верно прослужившего королю, его брату.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});