— Ты не можешь сравняться со мной, Павек. Смертный не может даже представить себе мой внутренний мир и, тем более, судить меня. — В его словах было больше боли, чем он надеялся, но было бы просто хорошо, если бы этот темплар наконец ушел.
Но Павек скрестил руки на широкой груди. — Вы были смертным, когда почувствовали себя ровней Мирону из Йорама и Раджаату. Вы не поколебались осудить их, — сказал он, не упоминая титулов Короля-Льва, как если бы он и Хаману были равны.
— Уходи, немедленно, — приказал Хаману.
Но он не удивился, когда этот темплар не подчинился; иначе он был бы разочарован. У Павека не было горячего темперамента Ману, зато у смертного в избытке было упрямство, которое служило той же самой цели. Предвещающей несчастье цели для любого смерного, когда настроение Доблестного Воина мрачнее, чем оно было на протяжении многих столетий.
— Уходи, Павек, прежде чем мое терпение кончилось. Сегодня ночью я не хочу слушать поучения ни от кого, ни от тебя, Виндривера или кого-нибудь другого.
— Вы не закончили свой рассказ.
— Человек умер — и умер очень неприятно-, — остаток угрозы Хаманы остался непроизнесенным. Он не хотел никого убивать сегодня ночью, и вообще он никогда не убивал человека, осмелившегося сказать ему правду. — Не сегодня ночью, Павек. Как-нибудь в другой раз. Иди домой, Павек. Поужинай с друзьями. Хорошо поспи. Я позову тебя, когда ты будешь мне нужен.
На поверхности сознания Павека сформировалась мысль, настолько ясная и простая, что Хаману невольно спросил себя, а действительно ли Павек так невинен и прост? Конечно мой король нуждается в еде и сне , думал Павек. Конечно сегодня ночью он нуждается в друзьях.
Я не сплю , Павек, ответил Хаману, впечатав свою мысль прямо в сознание темплара. Одного этого оказалось достаточно, чтобы тот — наконец! — кубарем вылетел за порог.
— Друзья! — прошептал король сам себе, оставшись один. — Тролль, который ненавидит меня, кстати по праву, и темплар, который никогда не выполняет мои приказы. Друзья. Чушь. Болезнь по имени дружба.
Но оказалось что выкинуть мысль о дружбе из головы ничуть не проще, чем Павека из кабинета. Никто не знал Хаману дольше и лучше, чем последний тролль — генерал погибнувшей армии. История Урика была их историей, переплетенной ядом и желчью, но их, общей, совместной. Кто же тогда Виндривер, как не друг, и в то же самое время враг?
И кто же тогда друг, если не смертный человек, который победил свой здравый смысл и перевязал рану на руке дракона?
Рука Хаману, если не считать мозолей и внешнего вида пальцев, была иллюзией, но рана была самая настоящая — у него была сила прорвать собственную защиту, даже не думая об этом, по ошибке. В течении этих столетий он получил много ран, скрытых под иллюзией. Но сегодня ночью волшебство и иллюзия подвели его, или, откровенно говоря, Хаману сам подвел себя. Вид расплавленного металла в ладони настолько наполнил его ужасом и злостью на самого себя, что он забылся и дал Павеку возможность, которую никакой смертный не должен иметь.
Обыкновенная одежда сгорала или мгновенно сгнивала только соприкасаясь с изменяющимся телом Доблестного Воина. В кабинете была только одна единственная подходящая материя: серо-зеленое платье Сильвы Когтя-Фей, Доблестного Воина и королевы Ярамуке. Она была одета в него, когда умерла в руках Короля-Льва, с его обсидиановым ножом в сердце.
Угадал ли Виндривер намерения Павека, пока Хаману был занят своей раной? Прошептал ли тролль подсказку в уши смертного?
А может быть какой-нибудь инстинкт направил поиски темплара в нужную сторону? Инстинкт друида ? Еще один друидский страж, которого не может обнаружить даже магия Доблестного Воина?
Хаману считал себя очень умным, когда придумал свой план, который, в случае удачи, должен был обеспечить ему поддержку Павека, то есть поддержку друидского стража, а это могло спасти его город. Его перевязанную руку можно смело считать символом того, что план удался — да, но какой ценой?
Рана?
Это была сущая ерунда. Виндривер сказал правду: Доблестных Воинов Раджаата было невозможно вылечить, но эта грубая впадина будет поглощена неумолимой метаморфозой. А пока у него есть более чем тысячелетний опыт, как терпеть и не обращать внимания даже на самую сильную боль.
Так что эта рана вовсе не цена, но что сказать о ноющей пустоте вокруг его медленно-бьющегося сердца, быть может это намек, что он и так прожил слишком долго?
У него был Урик, и в течении тысячи лет этого было достаточно. Смертные приходили и уходили; Урик продолжался. Город был бессмертным; этот город стал жизнью Хаману. Страсти его миньонов заняли место естественного стремления к любви и дружбе. Потом ему пришла в голову мысль написать мемуары, и теперь — после столетий выращивания и внимания — его драгоценные миньоны бросили по городу как потерянные дети, пока он доверял тонким листам самого лучшего пергамента историю своей жизни.
Хаману обругал сам себя за пренебрежение ими и поискал их через нижний мир.
Лорд Урсос удобно развалился в своей благоухающей ванне, пока юноши и девушки удоблетворяли все его желания и причуды. Тонкие пальцы обняли его безбородый подбородок и подтянули ближе.
Король-Лев отвернулся: он хорошо знал все пороки Лорда Урсоса. У лорда не хватало воображения, все его развлечения были стары и лишены изюминки. Ванна немедленно исчезла из его воображения. Он оглядел кабинет в поисках другого пера.
* * *
Я не имею ни малейшего понятия, сколько времени я оставался между жизнью и смертью, сражаясь в псионическом бою с Мироном из Йорама. Именно это оно и было: война в другом мире. Воображение Сжигателя-Троллей против моего, годы его опыта в подобных битвах против силы и чистоты моего гнева, моей ярости. Когда битва закончилась, я был если не мертвым, так, по меньшей мере, не совсем в своем сознании. Наша битва длилась достаточно долго, эхо от нее пошло через весь нижний мир и нарушило покой Принесшего-Войну, а вот это действительно имело значение.
Раджаат пронесся через Серость чтобы найти меня, хотя я никак не мог оценить свое собственное спасение или его без сомнения эффектное появление на равнинах. Я не ощущал ничего, кроме боли, темноты, молчания и — очень смутно — того, что мой враг перестал сражаться, перестал отвечать на удары, которые я своим безумным, сумашедшим способом продолжал обрушивать на него.
В моей черной бездне возник луч света, потом звук, а потом голос, воплощенная сила, приказал мне перестать сопротивляться.
Твои мольбы услышаны, твои желания будут выполнены.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});