Странно, Дуся уже не казалась Лебедеву ни молодой, ни хорошенькой. Она была Дусей. И большего ему не требовалось, потому что приятно было ощущать эту вечную женскую заботу о раненом, видеть эти тревожные и любящие глаза и чувствовать тепло ее рук. Он никогда не испытывал такого. Жена всегда казалась ему очень правильной, но слишком сдержанной: она была учительницей. Ему нравилось, что Дуся не спрашивает о соседке за тыном и ее судьбе. Вероятно, считает это неважным. Самое важное — встреча.
Уже отговорив о разных разностях и пустяках, уже поцеловав ее украдкой, Лебедев как бы между делом сказал, что начальство благодарит ее и девчонок за сообщение о соседке. Дуся ответила:
— А я знаю.
— Откуда?
— А у нас были. Беседовали. И у нее были. Нам велели молчать.
Вот в чем дело!.. А он-то думал, что во всем виновата встреча… Оказывается, «велели молчать». Впрочем, Лебедев быстро утешился. Дуся стала рассовывать по его карманам бутылки с темным настоем. Он ловил ее руки, пытаясь попридержать и привлечь ее к себе… Тут подъехал «виллис», и они распрощались.
— Завтра я подскочу, — пообещал он, потом, вспомнив, спросил: — Какое белье висит — красное или белое?
— Красное… А… зачем все это? Так нужно?
— Да. Нужно, — кивнул он.
В штабе он опять зашел к Каширину и узнал, что красное белье — сигнал отхода наших резервов.
Совпадение методов сигнализации — разноцветные ракеты у разведчиков и разноцветное белье у немцев — огорчило и заставило задуматься. Как помочь Матюхину, как предупредить его о грозящей опасности?
Дома Лебедева ждал полковник Петров.
— Командующий торопит: сверху требуют ускорения событий. Командарм жмется, ссылается на эсэсовцев и на этом основании выпросил из резерва фронта целую танковую бригаду. Сейчас для него главное — эсэсовцы. Как, впрочем, и для фронта.
— Подождем ночи, — ответил майор.
Он, конечно, мог сказать, что подготовка событий и их развитие происходили без него и нести за них ответственность он не хочет и не может, что недовольный, чересчур требовательный тон полковника неуместен. Но Лебедев ничего не сказал, даже не подумал об этом. Как и всякий штабной офицер, он знал: раз сел на свое место, значит, автоматически принимаешь на себя ответственность за действия предшественников.
Он принялся за дела и вдруг вспомнил о телеграмме от партизан, спросил:
— Товарищ полковник, на кой черт они затевают этот самый футбол?
— Ну — формально — почему бы и не отметить воскресенье хорошим отдыхом? А вообще-то стоит подумать.
Полковник ушел, а Лебедев позвонил Каширину. Тот выслушал сообщение о предстоящем футбольном матче и предложил зайти к нему.
— Не могу. У телефона.
— Ладно, я подскочу.
Каширин пришел со свертком, выложил из него сухарики и вчерашнюю початую бутылку.
— Послушайте, майор. Я убежден, что сообщение о футбольном матче либо ерунда, либо очень важный ход. Что слышно от Матюхина?
— Дал сигнал: противник на месте.
— Врать не станет. Предположить, что их захватили и выжали сигналы, маловероятно. Значит, Матюхин верит в точность донесения. Но давайте опять-таки пораскинем мозгами. Первый день у разведчиков, вероятнее всего, ушел на акклиматизацию: осмотрелись, провели первую разведку…
— Так. Но мне сообщили, что в той стороне был слышен лай собак и там заметили развернутые цепи противника — очевидно, шло прочесывание.
— Ну что ж… Значит, вчерашние наши предположения оказались не беспочвенными. Наш с вами противник отдохнул и разгадал наш финт с Матюхиным. Мы ждали этого. А перестрелка, шум отмечались?
— Нет.
— Наши наблюдатели сообщили, что ракеты взлетали в разных местах. Первые — в полночь, южнее, вторые — в три часа ночи, севернее. Правее. Если предположить, что Матюхин попался и выдал сигналы, то противник не стал бы кочевать. Он выпустил бы ракеты с одного места. А эти, видимо, шли. Скорее всего потому, что кое-что узнали, но сведения показались недостаточными, а уточнить их на месте невозможно. Все правильно, как мне думается.
— Ну, если так, то что значит сообщение о футбольном матче? Зачем партизаны сообщили о нем?
— Они, конечно, лучше об этом знают, — улыбнулся Каширин и налил коньяку.
— Мне думается, партизаны подчеркивают этим: наша разведка точная. Мы начеку. Даже вот какие подробности нам известны. Так что верьте. А чему верить? Вчерашний наш разговор заставил меня задуматься, и я пришел к такому выводу: после неудачной операции по выручке своих разведчиков у них должен быть хоть небольшой, но траур. Тем более он совпал с нашим успешным наступлением на юге. Судя по сводкам немецкого радио, там пока ничего страшного не происходит. Разгромлены наши танковые бригады, захвачены пленные, и только кое-где для выпрямления линии фронта оставлено несколько населенных пунктов. Но ведь, как и мы когда-то, немцы научились читать между строк. Они понимают, что на юге — серьезно. Может быть, местное командование просто старается поднять настроение, показать, что ничего особенного не случилось?
— Вариант возможный. Я бы даже сказал, что единственно возможный. Что-что, а показная пропаганда у фашистов поставлена отлично. Но при нашем с вами противнике, мне кажется, есть и другой вариант. Следите за мной. Едва наши шоферы и ездовые подались в тыл, убежденные, что им предстоит погрузка — а именно так их ориентировали, — некто, теперь нам уже почти точно известный, заставил сигнальщицу из Радова сменить цвет белья. На допросе она призналась, что такой цвет предусмотрен на случай, если от нас начнут грузиться войска. От нас! Давайте подумаем: какой же это, к черту, разведчик сидит у нас в тылу, если он первые и довольно наивные сведения о погрузке сразу же принимает за действительность? У него даже в мыслях нет перепроверить данные, уточнить их. Вы бы так поступили?
— Нет, разумеется.
— Вот и я думаю: что-то тут нечисто.
— А что нечистого?.. Возможно, этого резидента все время бомбардируют приказами установить и проверить отвод наших резервов. Он мечется, ищет, не находит, а его ругают, ему грозят. Тут, конечно, едва увидев нечто похожее, можно сразу сделать вывод, который от тебя ждут.
— И я так считаю. Запеленговать этого резидента мы не можем. Очевидно, у него только приемник. Давайте проследим события последних дней. На юге готовится наше наступление. Высшее фашистское командование обеспокоено. Оно понимает, что потребуются резервы, и начинает прикидывать, откуда их взять. Эсэсовцы давно бездействуют. Встает естественный вопрос: можно ли их снять с этого участка? Однако собака принесла известие: у русских здесь солидные резервы. Вывод: снять эсэсовцев — значит поставить под угрозу этот участок фронта. Надежда: у русских не так густо с войсками, и для развития успеха на юге они снимут резервы отсюда. Понимаете? Они живут этой надеждой, им хочется, чтобы наши резервы ушли. Вот они и теребят своего резидента. И он, наэлектризованный, взвинченный, принимает первые же известия за истину.