думаю, странность этой страны перемножается на нашу собственную странность, – глубокомысленно заявил Ринго.
– Точно подмечено, – кивнул Джордж. – Вспомните Филиппины с госпожой Маркое, вспомните Будокан… Разница только в масштабах, но на то она и сверхдержава.
– Не знаю, о чем вы толкуете, – вмешался Пол с мрачным видом, – но лично я чувствую себя пингвином, которого перевозят из зоопарка в зоопарк.
Джон пристально посмотрел на него и, приподняв одну бровь, заметил:
– С тобой и правда что-то не так, Макка. Перышки поблекли, крылья не в тонусе… Не вешай клюв, все будет о'кей.
– Болван, – отозвался Пол и отвернулся, чтобы не видеть довольных ухмылок остальных.
– О чем они болтают, Леня? – поинтересовался Моисей Миронович, заметив, что друг, не отвлекаясь от пилотирования, напряженно прислушивается к беседе англичан.
– Они говорят, что похожи на пингвинов, – подытожил услышанное Леонид Аркадьевич.
– Правда? – удивился директор. – А чем? – Он внимательно оглядел пассажиров. – По мне так – ни малейшего сходства.
– Да не внешне, – усмехнулся пилот, – а в том смысле, что твари бессловесные, манекены, что ли. Груз, другими словами.
– Ах, вот что… – Мучник немного помолчал, а потом сказал, явно волнуясь: – Леня, переведи им, пожалуйста, вот что. Я считаю их нынешнее поведение в высшей степени достойным. Будучи звездами мирового класса, они действительно ведут себя как простой и удобный груз – как пингвины, как манекены и как не знаю кто еще. Ни протестов, ни капризов, ни малейшего самовольства. И это самое лучшее, что они могут сейчас делать. Или не делать, не знаю, как правильно. Я просто восхищен, просто восхищен, так и скажи им. Сейчас с их стороны это – позиция наивысшей доблести! Переводи.
Леонид Аркадьевич, как мог, перевел эту тираду на английский, сквозь шум двигателя произнося слова громко и отчетливо, не отрывая при этом взгляда от лобового стекла. Но в конце на миг обернулся:
– Все поняли?
– Так точно, – отозвался за всех Ринго. – Быть пингвинами – наша наивысшая доблесть. Обещаем пингвинеть и дальше.
Остальные с улыбками согласно покивали.
– Хотя лично я – морж, – брякнул Джон. – Ку-ку-ру-ку-чу…
Леонид Аркадьевич в переводческом напряжении нахмурил лоб.
– Что они сказали? – спросил раскрасневшийся Мучник.
– Они сказали, что ты тоже похож на пингвина, – охотно перевел Якубович.
– Да? – удивленно поднял брови Моисей Миронович. А затем согласился: – Хотя почту за честь такое мнение. Если они тоже не про внешность. Впрочем, и внешне… А ты, Леня, со своими усами больше похож на моржа.
– Ха! – От нахлынувших чувств Якубович треснул ладонью по штурвалу, и самолет дернуло. – Морж! Вот оно – это слово!
– …Вышка, я – Беркут, наблюдаю «аннушку», курс юго-восток, скорость сто восемьдесят, высота три.
– Беркут, я – Вышка. Выясни, что за корыто.
– Вышка, я – Беркут. На требование идентифицироваться пилот ответил, что он сценарист программы «А ну-ка, девушки» Леонид Якубович и везет ансамбль «Битлз» на гастроли в Сибирь.
– Беркут, я – Вышка. Шутники, мать их… Значит, так, приказывай идти на посадку на наш резервный, если не подчинятся, первую по курсу, потом гаси этих мудаков. У тебя «Х-двадцать восемь» есть?
– Вышка, я – Беркут. Имею в боекомплекте две штуки.
– Беркут, я – Вышка. Только аккуратно там, не покалечь. Летом опылять некому.
– Вышка, я – Беркут. Обижаешь, у нас как в аптеке.
– Беркут, я – Вышка. Если срежешь винт и ничего больше не зацепишь, ставлю «Рижский бальзам»…
– Вышка, я – Беркут. Готовь. Работаю.
«Здрастуй, четатель „Глупостного Дневника". Миня зовут Ринго Старр, я битл. Джон Леннон предложил нам записовать самые страные, глупые или смишные случаи из нашей жизни или просто так. Навроде его „Пешу как пишется". А потом мы обубликуем ету книжку, деньги паделим, и все будут извесными песателями, а нитолько Джон, и даже я, хотя я уже актер и ба-рабаншчик.
Вот вам смишная глупасть насегодня – прямо сичас мы падаем на самалете вниз, патамушта нас подзорвали ракетой воздух-воздух. Но наш пелот Лео сказал, что мы ни разбьемся, патамушта наш самалет очинь надежный. Он может планировать без матора и нам ничего не будет. Так что я не беспо…»
…Медленно выплывая из дремоты, Мучник не обратил особого внимания на глухой удар и короткую вспышку впереди воздушного корабля. Он выпрямился. Что-то было не так. Чего-то не хватало.
Через секунду он понял, чего именно. Они летели в полной тишине. Как во сне. Он заглянул за открытую ширму в кабину. Радужная дуга вращающегося винта исчезла. Якубович, сгорбившись, вцепился в штурвал и беззвучно шевелил губами. Руки его побелели от напряжения, по лицу струился пот.
– Мы падаем? – тихо спросил Моисей Миронович. Якубович коротко кивнул. Потом сквозь зубы процедил:
– Планируем. Садимся.
И тихонько запел:
– …Мелькают кварталы, но прыгать нельзя.
Дотянем до леса, решили друзья, Подальше от города смерть унесем, Пускай мы погибнем, пускай мы погибнем, Пускай мы погибнем, но город спасем…
– Леня, заткнись, – так же тихо сказал ему Мучник. Якубович искоса глянул на него диким взглядом.
– Ладно.
А несколько секунд спустя «Ан-2» срезал нижними крыльями верхушки сосен, снес трубу на доме, сорвал шиферный навес на колодце, проскакал на шасси несколько десятков метров по картофельному полю и на небольшой скорости ткнулся носом в громадный сугроб.
Тряска прекратилась, Якубович облегченно вздохнул, отстегнулся, вышел из кабины, покачнувшись, поклонился и объявил по-английски:
– Полет окончен! Затем поинтересовался:
– Все живы-здоровы?
Джон чувствовал, что все его внутренние органы покинули свои насиженные места. В горле расселся желудок, сердце убежало в пятки, колени давили на легкие.
Он медленно пошевелил конечностями, оглядел остальных и понял, что все отделались испугом. Кроме Ринго, который, постанывая, нянчил правую руку, не желавшую выпускать из пальцев авторучку.
– Что это было? – слабым голосом спросил Пол.
– Пустяки, дорожная авария, – успокоил его Леонид Аркадьевич. – Не заметил помеху справа.
– Какую помеху?
– Ракету. Подрезала нас слегка.
– Да-да-да… – попытался что-то сказать Мучник, замолчал, подавил дрожь и со второго раза сумел: – Да-да-вайте вы-выбираться, посмотрим, что с нашим лай-лай-лайнером.
«Аннушка» оправдала свою репутацию абсолютно неуби-ваемого самолета. Все было на месте, кроме самого главного – пропеллера. Он и впрямь был «подрезан», как бритвой, вместо него торчал блестящий обрубок.
– Леня, тебе приказывали идти на посадку? – Мучник сверлил Якубовича взглядом.
– Ну, предложили, – неохотно сказал Якубович.
– Почему ты не подчинился?! Ведь нас же, – он неумело выругался, – могли убить!
– Не злись,