было принять его слова и поступки за ухаживания, тем отчётливее понимал, что да, вполне можно. Он снова и снова вызывал в памяти те или иные эпизоды — и мрачнел всё сильнее, в первую очередь от того, что совершенно не видел для себя дальнейшего выхода. Ему начало казаться, что после того, как он столь рьяно подпитал надежды Лэнь своим поведением, у него не может быть иного выхода, кроме как сделать ей предложение — и от того, что он полагал теперь себя обязанным на ней жениться, она стала видеться ему во всё более неприятном свете. Это внутреннее насилие, которое он совершал над самим собой, незамедлительно вылилось в агрессию — теперь уже по отношению к девушке, потому что на следующем витке своих размышлений Дерек стал видеть ситуацию уже так, будто бы это она заставляет его на себе жениться.
Немудрено, что с такими настроениями он на другой день и не подумал явиться на обед пробовать варенье — внутри себя он бурчал на то, что Лэнь нарочно заманивала его в такие ситуации, компрометируя их перед своими родителями и ставя его в такое положение, где он вроде как выступает официальным ухажёром, хотя он-то ничего подобного вовсе и не имел в виду.
Нарушать своё слово было не в привычках Дерека, а он, к тому же, даже не предупредил, что не явится, и Лэнь, естественно, крайне встревожилась и, не дождавшись, отправилась на поиски сама — даже страшный мост её не остановил.
Дерек нашёлся дома, и, поскольку раскрашенная синяком часть его лица красноречиво свидетельствовала о вчерашних приключениях, Лэнь с первого же взгляда вообразила, что дело, конечно, в полученной травме.
— Ох! Как это ты так? — бросая на него беспокойные взволнованные взгляды, спросила она.
— С чердака навернулся, — ляпнул Дерек прежде, чем обдумать ответ.
— Ох! — Лэнь прижала кулачок ко рту. Глаза её светились искренним волнением и сопереживанием. Она не очень разбиралась в видах травм и, конечно, легко поверила, что дело в неудачном падении.
Последовала неловкая пауза. Дерек отчётливо понимал, что опять увязает в отношениях, которые выглядят со стороны весьма недвусмысленно. Ему пришла в голову мысль, что самым правильным было бы сказать что-нибудь злое и поссориться с Лэнь; но у него, определённо, не хватало мужества на столь радикальный и грубый поступок.
«С другой стороны, — размышлял Дерек, — если я не прогоню её сейчас, это будет значить, что я одобряю, чтобы она приходила ко мне одна. И, как ни неприятно признавать правоту Тэна, дело рано или поздно зайдёт слишком далеко — и останется только жениться».
Пауза затягивалась. Лэнь отчётливо начала чувствовать себя неловко — чужой и холодный взгляд Дерека заставлял её тревожиться. Он, в свою очередь, пытался придумать какую-нибудь гадость, но с каждой уходящей секундой чувствовал в себе всё меньше решимости эту гадость произнести.
— Я… не вовремя? — наконец, догадалась Лэнь, осторожно и робко пытаясь заглянуть ему в глаза.
«Либо целуй и женись, — озвучил сам себе Дерек внутри своей головы, — либо закрывай дверь и заканчивай со всем этим».
Увы, ни на один из этих вариантов он так и не созрел, и в итоге продолжил именно то, что сам с собой постановил прекратить незамедлительно — линию задуривания девичьей головы.
— Нет, конечно, нет, — сморгнув, заверил он и открыл дверь пошире, приглашая войти. — Чаю?
— Да, спасибо! — незамедлительно просияла улыбкой Лэнь, впархивая внутрь. — Кстати, — обернулась она уже от стола с лукавыми смешинками во взгляде и голосе, — я тебе своё варенье принесла!
Дерек сквозь боль улыбнулся и отправился разводить огонь, чтобы вскипятить воду.
4. К чему приводят попойки?
Илмарт напряжённо и раздражённо ждал вызова к начальству. Уличные или трактирные драки не были редкостью в Брейлине, но жандарм, избивший гражданского, — это совсем другая история. Особенно же дело осложнялось тем, что побитый гражданский был завсегдатаем в доме главы жандармерии, а сам Илмарт ходил в важном чине капитана.
«Разжалуют в рядовые», — тоскливо думал Илмарт, чувствуя, что желанное звание майора стало для него теперь недосягаемым. Впрочем — что ему толку в этом звании, если Лэнь уже выбрала не его?
Мысль о том, что, вообще-то, Лэнь как минимум никого не выбирала по той причине, что не знала о наличии альтернатив — Илмарт по странной мужской логике отложил ухаживания до момента получения заветного звания, — ему в голову даже не пришла.
В его глазах его перспективы выглядели крайне мрачно, но он утешал себя мыслью, что, по крайней мере, может теперь бросить службу — это занятие не очень-то его вдохновляло. Оставался вопрос с мерой ответственности за затеянную драку — Илмарт надеялся отделаться штрафом, однако, будучи наслышан об успехах Дерека в делах судебных, и здесь был склонен к пессимизму и ожиданию самых неприятных последствий.
Он тем больше напридумывал себе страшилок, чем дольше затягивалось дело — а к начальству его не вызвали ни на другой день, ни на третий, ни на четвёртый, и даже частная повестка из суда тоже не приходила. Чем дольше тянулось ожидание — тем мрачнее виделись перспективы. «Должно быть, полноценный рапорт готовит», — объяснял себе промедление Илмарт, вообразив, что Дерек решил подкрепить свою жалобу свидетельскими показаниями и методично обходит всех жителей домов, прилегающих к злополучному переулку.
Спустя неделю, однако ж, стало очевидно, что реальность не соотносится с его ожиданиями. В конце концов, жалобы такого рода следует подавать, пока можешь предъявить следы побоев — а подбитый глаз Илмарта уже начал заживать, что говорило о том, что и скула Дерека должна уже возвращаться в норму. Постаравшись осторожно разузнать что-то об этом деле, он не преуспел: жизнь господина Анодара явно не являлась популярной темой в жандармской среде.
Вывод напрашивался один: подавать какие бы то ни было жалобы господин Анодар и не собирается.
Сделав это открытие, Илмарт в первый момент испытал облегчение — его званию и службе ничего не грозит! — но после этого погрузился в стыд, ранее не настигший его только из-за остроты переживаний по поводу грядущего разбирательства.
Илмарт с детства был не прочь почесать кулаки, и был в этом деле весьма неплох. Количество драк, пришедшихся на его отроческие и юношеские годы, выходило за всякие разумные пределы. Позже служба в марианской армии заставила его научиться держать себя в руках, и окончательное преображение произошло уже в Брейлине — поскольку жандарму, мечтающему о звании майора, точно не стоит ввязываться в потасовки.
Правда, он частенько спускал пар, участвуя в кулачных боях