— Ну, вот, наконец-то, — сказал я Ирине. — Это как раз то, что нам сейчас больше всего нужно, — реклама. Видишь, что-то всё-таки стало налаживаться. Это интервью может привлечь кого-нибудь из другого журнала, а может быть, и те переводы будут напечатаны. Это прямой путь к изданию книги.
Среди мириад непонятного нам нового в Америке одним из самых непонятных была система образования. Даже и не система, а множество разных систем.
Американская организация образования так же отличается от русской, как заваленные тысячами разнообразных продуктов американские супермаркеты отличаются от русских «продовольственных магазинов» с их ничтожным выбором: назначение вроде бы одно и то же, а по разнообразию и выбору сравнение несовместимо. Самое главное отличие в системах образования состоит в том, что в американской учащемуся предоставляется свободное право выбора предметов изучения (в пределах профессиональной направленности: гуманитарное, техническое или медико-биологическое).
Когда Младшему надо было регистрироваться для поступления в колледж на предмедицинекое обучение, ни он, ни мы не знали сроков и порядка регистрации. Поэтому сначала пришлось заплатить $1000, чтобы его зачислили. Это для нас громадные деньги, но дискуссий не было: на учёбу Младшего стоило отдать самое последнее. Уже потом он выяснил, что как проживающий в штате Нью-Йорк имел право на бесплатную учёбу именно в этом колледже, принадлежащем не частной организации, а самому штату. Однако для этого ему надо было набрать в один семестр двенадцать «кредитов», то есть быть зачисленным на двенадцать программ по его свободному выбору. А на каждый предмет-программу были свои сроки регистрации. Поэтому он ежедневно метался между департаментами (кафедрами) и совершенно ошалел от множества новой информации: как набрать двенадцать кредитов?
Он взял, конечно, английский язык как основной предмет, и этого ему было более чем достаточно для загруженности. Были там и химия, и биология, но необходимо было брать ещё что-то. К своему удивлению, он узнал, что был и такой предмет, как «украинские танцы». Как он ни был занят и мрачен, но об этом предмете рассказывал нам, заливаясь детским смехом. Мы с Ириной тоже от души смеялись (что бывало всё реже и реже). Украинские танцы для изучения он брать не стал, но решил взять класс дзюдо, которым занимался немного ещё в Москве. Ему казалось, что это будет во всех отношениях выгодно, но на первом же занятии выяснилось, что надо иметь специальный спортивный костюм — стоил он $60. Хорошо было бы избежать затрат и поменять предмет, но было уже поздно. Костюм пришлось купить. Среди других предметов взял он и теннис, потому что вполне прилично играл. К тому же он решил, что расходы не нужны, так как ракетку он с собой привёз. Однако не тут-то было: по теннису необходимо писать сочинение, а для этого пришлось покупать книгу — опять расход $12. И так и шло: образование требовало всё новых расходов.
Но постепенно продвигаясь в лабиринте всех трудностей, он выяснил, что в колледже были специальные советники по всем вопросам выбора для студентов.
Ничего подобного в России не существовало (как и самою выбора тоже). Советуясь с ними, он даже смог вернуть нам $1000, что было для нас и радостно, и удивительно.
От постоянного напряжения, от множества новых впечатлений и информации и от хронического недосыпания Младший впал в небольшую депрессию. Мне очень хотелось помочь ему выйти из этого состояния и дружески поговорить с ним. Однако он долго и угрюмо избегал общения. Всё-таки однажды мы разговорились.
— Чем ты недоволен? — спросил я.
— Хм, странный вопрос. Чем, по-твоему, мне надо быть довольным?
— Ты помнишь, в Риме, когда ты начал нервничать по поводу своего будущего, я тебе обещал, что при любых условиях я сделаю всё, чтобы ты смог закончить медицинское образование. Я тебе и теперь подтверждаю это. И вот — ты уже начал заниматься.
— Ага, вот в том-то и дело, — отвечал он раздражённо, — я начал заниматься не медициной, а только пред-медициной. Знаешь, сколько лет своих занятий я теряю?
— Конечно, знаю: ты был бы сейчас на четвёртом курсе медицинского института, тебе оставалось бы три года до диплома советского врача. А здесь тебе нужно учиться ещё семь лет: три года в колледже и четыре года в медицинском институте, если поступишь. Зато у тебя будет диплом американского доктора.
— Если поступлю. Знаешь, как это здесь трудно. Чем же мне быть довольным?
Я посмотрел на него и вздохнул: конечно, там я помог ему поступить, а здесь ему надо добиваться успеха самому. Я сказал:
— Ты знаешь, сколько лет я теряю? Тридцать! Да, да, тридцать лет. Это целая жизнь. Я ведь был уже профессором, заведующим кафедрой, одним из ведущих специалистов в своей области. А теперь я должен сдавать экзамен, как только что закончивший врач. И после этого мне придётся с самого начала проходить специализацию (трейнинг) по предмету, который я уже много лет преподавал. Я фактически должен стать доктором второй раз в жизни. Но я рад, что на этот раз — американским доктором. А ты можешь стать им всего через семь лет, когда тебе будет всего-то двадцать восемь лет. В Америке это средний возраст для начинающего доктора.
Младший молчал. Я тоже не знал, что еще сказать. Потом он произнес угрюмо:
— Ты меня всё равно никогда не поймёшь, у нас с тобой разница поколений: у тебя свои проблемы, у меня — свои.
Конечно, это было так. У молодости свои проблемы, поэтому молодость всегда эгоистична. Нервная система молодых менее закалена, чем у людей поживших. А в Америке на всех новоприбывших из России давили постоянные стрессовые ситуации. Будь наш сын менее набалован нашей опёкой там, он был бы более подготовлен к жизни здесь — американцы своих детей приучают к самостоятельности. Конечно, мы могли сказать своему: ты в Америке, и делай так, как делают американцы. Но в том-то и дело, что он не был подготовлен к этому. А мы с Ириной боялись, чтобы у него не произошло серьёзного психологического срыва. Мы знали случаи, когда такие вот студенты-иммигранты кончали здесь жизнь самоубийством.
Ирина всё ещё не могла найти работу и продолжала нервничать. Я с беспокойством следил и за её психическим состоянием тоже. Однажды я застал её взбешённую чем-то: она металась по квартире, как раненый зверь. Войдя, я так и застыл у двери:
— Что произошло опять?
Она стала кричать и плакать:
— Эта дрянь паршивая, эта «кисанька-лапушка» Тася, которой я столько помогала, которая сама ничего не знает, которая гроша ломаного не стоит, у которой нет никакого английского, которая разводила интриги, которая прикидывалась лучшей подругой, которая лебезила перед доктором!..
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});