Сравнивая себя с отцом, Максим думал, что тому наверняка приходилось физически устранять врагов и конкурентов, хотя он не знал ни одного подтвержденного случая. Даже с семьей Сирожей, которые упекли его в тюрьму и отняли бо́льшую часть бизнеса, отец разошелся бескровно. Феодальный мир отца, где при всей жесткости нравов ценились преданность, дружба и верность, отличался от мира Румянцевых, Курышевых и Владимира Львовича. Понятия чести не имели хождения в обществе, где властвовали деньги, подлость и опережающий удар. Максим пока не знал, готов ли перейти границу между этими двумя мирами. Но разрешить гамлетовскую дилемму — убить или не убить — он должен был сам. Помочь тут не мог ни Саша Марков, ни Василевский, ни тесть, ни Бог.
В офисе Максим включил телефон, увидел пару десятков пропущенных звонков и сообщений. Секретарша, взятая на место прежней нерасторопной дочки начальника финотдела, распечатала для него стопку писем. Красивая длинноногая брюнетка, она чем-то напоминала Катю, модель, с которой Максим встречался до женитьбы и, возможно, встречался бы до сих пор, если бы она не переспала со всеми его приятелями.
— Анжела, — он перекатил ее имя во рту, словно раскусывая приторно-сладкий леденец. Ангелина, Снежана, Карина, Кристина — вычурные имена почему-то всегда доставались женщинам глупеньким и тщеславным. — Зайдите ко мне в кабинет.
Пока она зачитывала письма, Максим разглядывал ее всю, с ног до головы, представляя, как подходит к ней сзади, проводит ладонью по ее гладким волосам. Можно было пригласить ее в ресторан. Или просто снять номер в гостинице. Или прямо сейчас отвести ее в тесную гардеробную, обнять, нашарить грудь под блузкой. Он видел, что грудь у нее маленькая и уже немного обвислая, наверняка с черными сосками. Он давно не занимался сексом с женой, так и не завел любовницы, и сейчас тяжелое возбуждение поднималось от колен до живота. Он не знал, есть ли у Анжелы муж, дети. Собственно, он ничего не хотел о ней знать. Хотел только обнять ее и почувствовать влажное тепло внутри ее тела.
Думать о том, что отца положат в гроб и закопают в землю, было слишком тягостно, и Максим гнал от себя эти мысли. Но смерть словно держала его за шиворот и трясла как щенка, требуя ответа на свои вопросы.
— Что им ответить, Максим Георгиевич? — спросила Анжела.
«Анжела, я не люблю свою жену, у меня давно не было женщины. Мой отец умирает. Мой тесть хочет, чтобы я стал убийцей. Мне трудно и страшно. Помоги мне. Обними, пожалей меня», — произнес он мысленно, и ему сделалось стыдно за то, что он расклеился, как баба.
Трахнуть секретаршу ему хотелось просто в отместку за унижение, только что пережитое в депутатской столовой. Он отпустил ее, заметив, что в уголках накрашенного рта изобразилось разочарование.
Эрнест прислал список фондов, к которым имел отношение Коваль. Максим взял распечатки с собой. Выйдя из кабинета, он спустился на второй этаж и зашел в отдел кадров. Начальница вскочила при его появлении, не слишком убедительно изображая сочувствие.
— Максим Георгиевич, какое страшное несчастье! Мы все потрясены.
— Я по другому вопросу, — он увидел, как жадное любопытство на лице служащей скисает в простоквашу. — Замените мне секретаршу. Не надо больше присылать фотомоделей, найдите профессионального человека постарше.
Начальница кивнула понимающе.
Казимир Петрович, как и обещал, приставил к Максиму охрану, вооруженным людям выписывали пропуска. Дожидаясь, пока они закончат, Максим позвонил жене. Кристина плакала — ей сообщила о случившемся Галина, жена Юрия Минаевича. Слухи по Москве распространялись быстро.
Богомол
К оружию следует прибегать в последнюю очередь, когда другие средства окажутся недостаточны.
Никколо МакиавеллиМарьяна ни минуты не винила себя в том, что произошло с Георгием. Она помнила шаманку, костер, иглу и куклу без лица, которая представлялась ей то Измайловым, то его любовником, которого она теперь ненавидела привычно, уже без всяких самооправданий. Однако в действенность заклинаний она отказывалась верить. Мысль о собственной смерти пугала ее, и связь магического ритуала с реальными событиями она отвергла сразу, как уже было с колдуньей и каплями крови в кофейной чашке.
Причиной покушения стал, конечно, передел московской корпорации, гигантской многоступенчатой пирамиды, построенной для высасывания прибыли из госбюджета. Георгий отодвинул от кормушки некоторых приближенных высокопоставленной семьи. В свое время так же поступили компаньоны с ней и с компанией ее отца, и Марьяна хорошо понимала, почему Измайлова решили устранить.
Она снова вела мысленные диалоги с покойным отцом, и в последнее время они становились все горячее, а голос, звучащий в ее голове, все отчетливее и громче. Отец подтверждал, что в случившемся нет и не может быть ее вины. Она была верна мужу, готова была делить с ним радость и горе, жила его заботами, терпела измены и обиды. Освободившись из тюрьмы, Георгий заставил ее поверить, что готов начать все заново. Ей казалось, он хочет того же, что и она, — забыть прошлое, все простить друг другу и попытаться построить отношения на основе прежней дружбы. Но уже через две недели он бросил ее и помчался на Сицилию, думая только о заднице своего любовника, как наркоман, который срывается после лечения.
Марьяна больше не хотела прощать живого, но еще могла простить умирающего. Сразу после звонка Максима, отложив все дела, она заказала билет в Стамбул. Она знала, что встретит в госпитале компаньонов Измайлова, которые всегда относились к ней с неприязнью, а с ними — развратную дрянь, погубившую всю ее жизнь. Но теперь она была готова вступить в открытую схватку. Даже бывшая жена у постели раненого имела больше прав, чем все любовники вместе взятые.
Первым, кого Марьяна увидела в коридоре турецкой клиники, был самый преданный из друзей Георгия, насмешливый и злой Александр Марков. Как и ожидалось, он был нетрезв и не выказал радости при встрече.
— Чего ты здесь забыла?
— То же самое могу спросить у тебя.
Пока ждали врача, Марков отпускал на ее счет свои обычные издевательские шуточки:
— Выглядишь как будто тебя осы покусали. Что у вас, баб, за мода такая, превращать свою рожу в жопу младенца? Не боишься — теперь Бог не узнает, как в том анекдоте?
Марьяна отворачивалась, отмахивалась рукой от перегара. Она не понимала, как он может вести себя так безобразно, когда состояние Измайлова, по его же словам, оставалось критическим. Но Марков всегда отличался самым циническим взглядом на вещи.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});