Из-за начавшейся гангрены Фриде ампутировали правую ногу. У нее не осталось сил, депрессия накрыла ее с головой. Только Диего, который все время был рядом с нею, не позволил ей умереть прямо в больнице. Втайне от жены он подготовил ее выставку в галерее Лолы Альварес. Фрида на час вырвалась из больницы, чтобы в последний раз насладиться триумфом.
Она больше не могла писать, а значит – не могла жить. Уже много лет только работа, только живопись держали ее на этом свете. Последняя написанная картина – натюрморт с арбузами – называется «Да здравствует жизнь!» Но жизнь скоро закончилась. 13 июля 1954 года Фрида Кало умерла от пневмонии. Последняя запись в ее дневнике гласит: «Надеюсь, что уход будет удачным, и я больше не вернусь».
Диего Ривера – «монстр и святой в одном лице» – последовал за Фридой через три года.
Урна с прахом Фриды Кало покоится в ее Голубом доме, превращенном в музей. Там всегда многолюдно. Фриду Кало, которая жила ярко и страстно, не могли забыть. В шестидесятые годы личность Фриды – страстная женщина, свободная в любви и в творчестве, – была очень актуальной. В семидесятые, когда в моде были яркие краски и примитивизм, ее творчество и стиль в одежде вознесли на вершину. В восьмидесятые, когда расцвел буйным цветом феминизм, она стала одной из его икон. В буквальном смысле – ей воздвигали алтари, а религию, которую исповедовала в ее память творческая богема, назвали «калоизм». Картины Фриды ценятся на вес золота, о ее жизни пишутся книги и снимаются фильмы. Она доказала, что можно жить вот так – наперекор боли, страданиям, наперекор самой судьбе, можно жить и при этом быть счастливой, без оглядки на правила, чужие мнения и саму себя… Она не хотела возвращаться, но из памяти людской она никогда не уходила – и не уйдет. Маленькая женщина, своим творчеством победившая саму себя.
Эдит Пиаф. Любовь парижских улиц
В октябре 1935 года посетители, среди которых были известные журналисты, директор Радио-Сите Марсель Блештейн-Бланше и Морис Шевалье, собрались в бывшем ресторане «Жернис» на улице Пьер-Шаррон на открытие кабаре. Директор нового заведения Луи Лепле вышел на сцену и торжественно произнес: «Несколько дней назад я проходил по улице Труайон. На тротуаре пела девушка с бледным, болезненным лицом. Ее голос проник в мое сердце, взволновал, поразил меня». Потом он добавил, что у девушки нет вечернего платья, что она лишь недавно научилась кланяться публике, что она будет петь в своем повседневном наряде – «без грима, без чулок и в короткой юбке за четыре су». «Я рад представить вам – Малышка Пиаф!» Девушка вышла, кутаясь в дешевую шаль – робкая попытка скрыть, что у ее свитера отсутствовал один рукав, – но когда она запела «Бездомных девчонок», зал онемел. Во время последнего припева шаль, маскирующая дефект ее свитера, упала – она уже ожидала смеха, насмешек, – но зал взорвался аплодисментами. Когда они отгремели, в установившейся ожидающей тишине раздался голос: «Да у малышки неплохо получается!» Это был сам Морис Шевалье, великий шансонье, тогда находящийся в расцвете славы. Малышка Пиаф в растерянности убежала за кулисы. Лепле остановил ее: «Ты завладела их сердцами, будешь владеть ими завтра и всегда!»
Этот вечер Пиаф всегда называла самым тяжелым – и самым счастливым моментом в своей жизни.
Лепле оказался хорошим пророком. Отныне и навсегда хрупкая невысокая девушка, с его легкой руки обретшая имя Пиаф, завладела любовью всего света. Стоило один раз услышать ее неповторимый голос, и забыть его становилось невозможно; страстный, словно холодными пальцами хватающий за сердце, удивительно мощный и неожиданно нежный, он всегда пел о любви. Такой разной и всегда такой сильной. Наверное, потому, что у самой Эдит любви было слишком мало…
Эдит Пиаф гордилась тем, что пришла на сцену прямо с улицы. По легенде, распространяемой всеми ее биографами, она и родилась прямо на парижской улице Бельвиль, под фонарем у дома номер 72. Это случилось 19 декабря 1915 года в три часа ночи; роды принимали двое полицейских. Мать новорожденной, цирковая артистка и певица Анита Майар, выступавшая под псевдонимом Лина Марса, не успела добежать до больницы. Ее муж, акробат Луи Гассион, в это время – по счастливому совпадению – находился в увольнительной с фронта и отмечал это радостное событие во всех соседних кабачках. Девочку назвали Эдит.
По сути, имя – это единственное, кроме жизни, что мать успела дать своей дочери. Лине гораздо больше нравилось проводить время на улице, чем с дочкой: «она была настоящая актриса, но у нее не было сердца», скажет потом Эдит. Через два месяца Лина на долгие годы исчезнет из жизни своей дочери – потом, когда Эдит Пиаф станет знаменитой, ее мать объявится только затем, чтобы через суд потребовать от нее денег. В конце концов она умрет пьяной на улице…
Двухмесячная девочка оказалась на полном попечении родителей Лины, которые тоже не отличались любовью к детям – зато очень любили выпить. Когда Луи Гассион в 1917 году вернулся с фронта, он обнаружил свою дочь в ужасающем состоянии: «головка, как надувной шар, руки и ноги, как спички, и грудка цыпленка». Эдит была истощена, ужасающе грязна и к тому же практически ничего не видела – от конъюнктивита ей залепило глаза гноем. Луи отвез дочку к своей матери в Нормандию, в городок Бернейе – она работала кухаркой у своей сестры Мари, которая держала публичный дом.
В этом неподходящем для ребенка месте Эдит провела три года, и, по сути, это были ее единственные детские годы. Девушки из «заведения» заботились о маленькой Эдит, учили ее всему, что знали сами, возили ее по врачам. Наконец девочка прозрела – по другой легенде, это произошло после молебна, который все обитательницы «заведения мадам Мари» отслужили святой Терезе.
Так это или нет, но всю свою жизнь Эдит считала святую Терезу своей покровительницей.
Около года Эдит даже ходила в школу; но родители остальных детей были против того, чтобы рядом с их отпрысками сидела девочка, которая живет в борделе. Мадам Мари вызвала Луи, и тот забрал Эдит с собой в Париж.
Луи Гассион зарабатывал тем, что выступал с акробатическими номерами на парижских улицах. Он прекрасно понимал, что если в номере будет принимать участие маленький ребенок, им дадут больше, и пытался научить Эдит своему ремеслу; правда, у него ничего не вышло. Зато когда Эдит попробовала, собирая деньги, спеть, – монетки посыпались дождем. «У этой девочки все в горле и ничего в руках», – заметил Луи и с тех пор всегда заставлял дочь петь. Первым номером, с которым девятилетняя Эдит выступила перед публикой, была песенка под названием «Я потаскушка».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});