Читать интересную книгу Лесовичка - Лидия Чарская

И, приподняв свой новенький цилиндр, он окинул меня презрительным взглядом и затем с гордою улыбкою прошел на сцену.

Я чуть ли не бегом кинулась домой.

— Все кончено, Зиночка, все кончено! Мне отказали! — произнесла я глухо, вбегая в маленькую квартирку, где Долина металась из угла в угол, поджидая меня.

— Ксаня! Бедная Ксаня!

Она невольно назвала меня моим настоящим именем. Мы обнялись, как сестры, по-родственному, нежно, горячо…

— Мы нищие теперь… нищие обе и дети тоже! — вырвалось у меня.

— Стой, не все еще потеряно… — прошептала она, — ступай к папе-Славину и к Ликадиевой… Может быть, они помогут тебе и мне устроиться где-нибудь в другом городе, в другой труппе… Бог милостив, Ксаня! Ступай, ступай! А я позову Мишу, пусть придет, посоветует… Две головы хорошо, три лучше…

Она разом вернула мне надежду. Ну, конечно, к Ликадиевой и к папе-Мите! Они научат, помогут, устроят… Ведь они верят в меня.

Марта… 190… г.

Вот она судьба!.. Думали ли мы с Зиночкой сутки тому назад о том, что все так случится?..

Я бросила вчера перо с тем, чтобы бежать за помощью к нашим друзьям. Теперь, через полсуток, открываю мой дневник в чужом месте в плохоньком номере гостиницы крошечного уездного городка.

Это настоящая дыра этот городок, куда нас забросила судьба.

Но все, все по порядку.

Я вышла в тот вечер из дому с воскресшей было надеждой в душе. Я чуть ли не бегом пустилась по направлению того дома, где квартировал Славин.

На улицах стояла поздняя весенняя полумгла. Фонари казались белесоватыми глазами в этих синеватых сумерках, еще не перешедших в полную тьму. Я бежала, мысленно перебирая все, только что случившееся со мною.

Погруженная в думы, я вдруг заметила, что две темные фигуры следуют за мною. Одна — высокая, другая — пониже, обе мелькающие, как две черные птицы, по захолустным улицам городка.

Но вот и дом, где жил папа-Славин, общий друг и отец арбатовской труппы. Я, задыхаясь, вбежала в подъезд.

— Дома Дмитрий Павлович? — поспешно спросила я малолетнего казачка-лакея.

— Только что в театр отъехали! — услышала я громом поразивший меня ответ.

Но на этот раз мое смятение длилось недолго.

«К тете Лизе!.. К Ликадиевой надо теперь!..» — мысленно заторопила я себя, как в лихорадке, и, почти выбежав из подъезда, бодро зашагала опять.

На повороте в глухой переулок две черные фигуры неожиданно загородили мне дорогу.

— Ксения Марко! — услышала я хорошо знакомый мне голос. — Остановись! Тебе приказываю, остановись!

И мать Манефа в сопровождении Уленьки нежданно-негаданно появились предо мною.

Я замерла на месте, впрочем, скорее от недоумения, нежели от испуга.

Манефа!.. Уленька!.. Они — здесь!

Минуту я стояла, не веря своим глазам. Мне казалось, что я сплю с открытыми глазами.

Бог знает, к чему бы привело мое замешательство, если бы сладенький, скрипучий голос Уленьки не затянул у меня над ухом и окончательно не разбудил меня:

— Ай, и стыдно же, девонька!.. Из пансиона бежали!.. Матушку-благодетельницу сокрушаться заставили, беспокоиться, себя искавши… Слушайте, Ксанечка, ведь вы мне первый друг, девонька моя миленькая. Век не забуду вашу милость, как вы меня, рабу недостойную, от лютой смерти спасли и с пожара вынесли… И вот что я вам скажу: грех великий от доли иноческой бежать, скрываться… Кому келия уготована, тому — радость Господня, а вы, девонь…

Она не докончила. Я не дала ей докончить. Я оттолкнула ее из всей силы, потом рванулась из-под костлявой руки Манефы, впившейся мне в плечо, и стрелою помчалась от них по узкому переулку.

В пять минут добежала я до дому. В этот поздний час улицы города тихи и пустынны. Ураганом ворвалась я к Зиночке, поджидавшей меня, и наскоро, захлебываясь, сообщила ей всю суть дела.

— Тебе, Ксаня, надо уезжать отсюда!.. Сегодня же, с ночным поездом… сию минуту! — заволновалась и заторопилась в свою очередь Зиночка, — а то никто не поручится за то, что они явятся сюда завтра утром и отнимут тебя от нас, чтобы поместить в монастырь.

— В монастырь! — эхом отозвалось в моей душе, и дрожь пробежала по всему моему телу.

Очутиться теперь в монашеской келье, теперь, когда я чувствовала и знала свою силу, свой талант, когда я испытала радость победы над людьми, над толпою, теперь в монастырь — о, это было бы ужасно!

Трепет охватил меня всю.

— Никогда! — почти выкрикнула я в голос. — Никогда! Никогда! Никогда!

— Тогда надо ехать… Сейчас, ночью, непременно, — лихорадочно прошептала Зиночка. — Я иду собираться и будить детей.

— Как? Ты?.. Ты хочешь разве тоже со мною? — проронила я, пораженная ее словами.

— Милая Ксаня, — проговорила она, подойдя ко мне и крепко сжав мою руку, — когда вчера вечером я очутилась без места с двумя детьми на руках, что ты сказала мне? Что ты будешь жить с нами и работать для нас. Теперь наши доли сравнялись. Мы обе нищие, Ксаня, и обязаны поддерживать друг друга.

— Но… но… как же… этот дом… прислуга?.. — начала я было несмело.

— Вздор… В этом доме нет ничего моего. Я снимала квартиру с мебелью и посудой от хозяев. Глаша же — племянница моего хозяина, и, после нашего отъезда вернется в дом дяди… Видишь, никто кроме твоих «матушек» не потеряет от нашего бегства.

И на ходу чмокнув меня в щеку, она бросилась в спальню поспешно укладывать в дорожный сундук наше платье и белье.

Что было потом — я едва помню. Начался какой-то сумбур, какая-то лихорадка: открытый сундук и чемоданы, испуганные личики детей, краткое объяснение с Глашей о том, что Зиночку требуют ее родные, и отъезд или, вернее, бегство в ясную, сумеречную мартовскую ночь…

До той минуты, пока мы не устроились на жестких скамьях вагона третьего класса и не уложили на них недоумевающих и пораженных всей это сутолокой детей, ни я, ни Зиночка не могли вздохнуть спокойно…

И только тогда, когда локомотив пронзительно свистнул и поезд пополз вдоль платформы, мы взглянули друг на друга, и обе, не сговариваясь, в один голос произнесли: — «Наконец-то!»

— А Мише-то, Мише мы ничего и не сообщили! — вдруг вспомнила Зиночка, волнуясь.

— Мы напишем ему с места, когда приедем, — успокоила я ее.

— А куда мы едем? — поинтересовалась я через минуту. — Ты куда брала билеты?

— В Канск. Это в восьми часах езды отсюда. Маленькое захолустье, где, однако, есть театр. Мне на днях передавали, что там ищут актрис. Условия не блестящие, даже более чем скромные, но это ничего… Вот мы там устроимся непременно: ты в качестве знаменитой гастролерши Карали, я — в качестве скромной актрисы на вторые роли… А теперь спать, спать, спать, я так мучительно устала, — детски капризна произнесла она и тут же уснула подле своих сыновей, прикорнув на лавке головою. Мне ничего не оставалось, как последовать ее примеру.

Апреля… 190… г.

Милый мой дневник, как давно я не беседовала с тобою! Но что же делать, если всю эту неделю все мое время прошло в хлопотах.

Тотчас по приезде в Канск я отправилась искать комнату. Увы! только одну комнату и самую скромную на этот раз… У нас с Зиночкой оставалось всего десять рублей денег. Надо было экономить, чтобы этих денег хватило до тех пор, пока я и моя подруга не устроимся в местной труппе. Я взялась найти такую комнату — и нашла. Она стоила только четыре рубля в месяц. Это была полутемная мансарда, вроде чердака, с единственным окном, выходящим на крышу. Внизу жил сапожник с женою и двумя взрослыми сыновьями, любителями выпить, о чем свидетельствовали их красные носы.

Ничего более подходящего я не могла найти по нашим средствам.

Зиночка пришла в ужас при виде мансарды.

— Но ведь это даже не комната, Ксаня, а какая-то конура! — воскликнула она в отчаянии и залилась слезами.

— Не плачь, голубка, это временное помещение… Вот устроимся в театре и найдем другое… Пока же надо довольствоваться и этим. А детям и тут будет хорошо… Теперь весна, скоро лето… Они будут целые дни на дворе… Чего же лучше, — и я погладила ее по голове, как ребенка. Она и была в действительности ребенком, милым, беспечным, двадцативосьмилетним ребенком-женщиной, готовым плакать и смеяться по пустякам…

Мы тотчас же водворились в нашей мансарде к немалому удовольствию ребят, которым новое помещение показалось очаровательным. Они, недолго думал, влезли на окно, выходящее на крышу, и свели знакомство с голубями, которых набралось к нам сюда великое множество. Поручив надзор за детьми старухе-хозяйке, мы сами пошли в театр.

— Где можно видеть господина директора труппы? — вежливо обратилась Зиночка к какому-то плохо одетому, мрачному субъекту с бритым лицом, вышедшему нам навстречу на подъезд деревянного здания, вернее сарая, под крышей которого ярко намалеванная надпись гласила: «Городской театр».