— Желающие рюмкой водки помянуть мою дочь Алену, прошу в автобус.
В большинстве люди подходили к Татьяне Иосифовне, и она всех благодарила за то, что почтили. Но некоторые полезли в автобус — одноклассники, кто-то со службы, наверное, родственники.
Директор института сказал Татьяне:
— Моя машина стоит у ворот, прошу вас.
— Лидочка, ты со мной? — спросила Татьяна.
— Нет, спасибо, — сказала Лидочка, — я в автобусе.
Ей было страшно проходить между тех кустов, в которых недавно таился и, может быть, сейчас таится парень в джинсовой куртке.
Без гроба, стоявшего недавно в ногах, автобус казался пустым. В автобусе сидели Соня и несколько одноклассников Алены. Они не знали, что случилось с Петренко, потому что кто-то из них спросил:
— А Алик где?
— У него дела срочные, встреча, — сообщила Соня.
— С Рокфеллером, — пискнула одна из одноклассниц, и все засмеялись, но тут же спохватились, что смеяться еще рано.
За спиной Лидочки разговаривали две молодые женщины — бывшие одноклассницы Алены.
— А этот был? — спросила одна. Лидочка догадалась, что вопрос касался Осетрова.
— Такой высокий, седой, красивый. Ты не заметила?
— Нет. Как жалко.
— Мне его Сонька показала. Она его ненавидит.
— Еще бы, лучшая Аленкина подруга.
— А я думаю, что дело в ревности.
— Ну как наша Сонька может ревновать? Пора уж отдавать себе отчет…
— Любовь зла.
— Ты перепутала — это коза полюбила.
Девушки засмеялись.
— А он еще ничего, сохранился, — произнесла одна из них.
— Не соблазняй меня. Я его не видела и не увижу. А правда, что он был секретарем ЦК?
— Не исключено.
— Ну, тогда у Аленки не было шансов.
— А что, если он ее убил?
— Ты что, офигела?
— Ты же знаешь Аленкин характер — что схватила, то мое! А тут пролетела. Он понял опасность и убил ее.
— Она таблеток наглоталась. Это медицинский факт.
— Для кого-то факт, а для кого-то и нет.
— Ты что-то знаешь?
— Если бы знала, била бы во все колокола.
— Ты романтик.
Автобус выехал на Садовое кольцо и, застревая в пробках, пополз к площади Восстания. Интересно, ее переименовали или нет? В переименованиях, охвативших Москву в последние годы, чувствовался элемент игры. Почему-то надо было отнять улицы у Пушкина и Чехова или, допустим, разделить улицу Горького на две — Тверскую и 1-ю Тверскую-Ямскую, внеся этим разброд в умы почтальонов и полную растерянность в воображение приезжих, которые не могли понять, на какую же улицу попали. Но эта твердость в возвращении к временам солидным, православным и даже царь-гороховым никак не мешала благополучно существовать могучему кусту Коммунистических улиц, переулков и тупиков на Таганке, Пролетарских, Комсомольских и других порождений большевистского ума. Видно, борьба с Чеховым требовала меньшего гражданского мужества, чем сражение с коммунизмом.
Тем временем разговор подружек на заднем сиденье перешел, как и следовало ожидать, к темам куда более актуальным, чем смерть Аленки Флотской.
— Мне Татушкина говорила, что на Петрика было покушение.
— И что тебе еще эта раззява говорила?
— А что, неправда?
— Об этом лучше не болтать.
— На него наехали?
— На нем висит полмиллиона баксов.
— И не испугался приехать в крематорий?
— Он любил Аленку.
— Значит, наезжали?
— Кто-то, я тебе не буду говорить кто, нанял бандитов. Была разборка, Петрика хотели пришить, но Лариска, та телка, которая с ним сегодня была, его вытащила из-под огня.
— Как Анка-пулеметчица?
Женщины засмеялись. Лидочку подмывало желание обернуться и посмотреть на существ, которые милыми голосами вели такую неженскую беседу. Чувствовалось, они готовы были сами взять автоматы и тут же открыть стрельбу от живота.
— Он собирается рвать на Запад, у него все туда переведено.
— Так он тебе и сказал.
— Каждому жить хочется.
— Тогда они его достанут.
— А может, и не достанут.
Лидочка еле дождалась того момента, когда автобус остановился возле дома на Васильевской. Она поднялась и смогла рассмотреть тех собеседниц, которые только что обсуждали судьбу Петрика. То есть Алика Петренко.
Обыкновенные женщины тридцати с лишним лет, одна из них заметно растолстела и лет через десять станет грузной матроной, вторая, видно, всегда была худенькой, а теперь усохла. Но обе в шубах, перстни на пальцах, схожие сумочки с позолоченными замками и пряжками. Скучные личности, чьи-то жены. Для них самоубийство Аленки и покушение на Петрика — величайшие события года и в то же время обыденность жизни.
В квартирке было чрезвычайно тесно, составили все столы, соединили их досками, скатерти были разномастные, посуду принесли от соседей. Вилки и ножи собирали по всему подъезду, да и обитатели этого подъезда толклись на кухне, зарабатывая право на участие в поминках хозяйственными заботами. Кое-как втиснулись за стол, кому не хватило места, сидели на табуретках в коридоре или теснились в прихожей. Петрик, конечно, не появился. Но все равно Лидочке казалось, что центром внимания остается он — до Алены дела никому не было, за исключением Сони, Татьяны да самой Лидочки.
Роза помогала на кухне, потом носила блюда с нарезанной колбасой, сыром, зеленью и холодными цыплятами. Лидочка сидела напротив большой фотографии Алены над диваном. Ветер взъерошил Аленке волосы, и она пыталась удержать их обеими руками. Очень удачная фотография. Какие у нее были хорошие зубы!
Алена все более становилась абстракцией — это могли быть поминки, а мог быть и десятый юбилей смерти Пушкина, собравший лицейских друзей помянуть великого поэта, хотя никто его таковым не считал, потому что он не сделал карьеры и глупо погиб на глупой дуэли, в которой сам был виноват, о чем можно прочесть в истории Кавалергардского полка.
Бывает такое странное совпадение — «История кавалергардов» лежала на стеллаже, Лидочке надо было только обернуться и протянуть руку. А на открывшейся странице шло описание дуэли другого кавалергарда — Мартынова — и поручика Тенгинского полка Михаила Лермонтова. Авторы «Истории кавалергардов» отдавали должное поэту Лермонтову, но все их симпатии были на стороне Мартынова: «Как поэт, Лермонтов возвышался до гениальности, но как человек он был мелочен и несносен. Эти недостатки и признак безрассудного упорства в них были причиной смерти поэта от выстрела, сделанного рукою человека доброго, сердечного, которого Лермонтов довел своими насмешками и даже клеветой почти до сумасшествия». А на самом-то деле была одна достаточно безобидная шутка о длинном кинжале, который нацепил Мартынов. Об этом Лидочка помнила. Лермонтова надо было убить, и потому для этой роли подошел «добрый и сердечный» Мартынов, который, как вычитала Лидочка из той же «Истории», убив Лермонтова, подошел к нему и по-братски его поцеловал. Из кавалергардов выходили замечательные убийцы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});