Мы узнали, что он и платит им прилично, и что в кампанских и сицилийских деревнях, где он набирал рабочих, шанс получить работу на севере, у Бренцы, считался чистым золотом. Нам рассказали, что Бренца берет не каждого: он беседует с кандидатами, задает трудные вопросы, предлагает каждому двухнедельный испытательный срок на голодном пайке и только потом, если претендент соответствует всем его требованиям, дает человеку работу.
— Разве ему не проще было бы нанимать местных рабочих? Из Умбрии или Тосканы? — спросила я.
— А мы лучше знаем дело. Мы — мастера. И мы голодны. Многие из нас были безработными, или без работы сидели наши отцы. Мы знаем, каково это, — ответил за всю команду один и потер свой живот.
— Двенадцать часов в день шесть дней в неделю? На такие условия никто теперь не соглашается, — добавил второй.
— Кроме нас, — дружно подхватили остальные.
В их признании не было смущения, а скорее благоговейное сознание своей удачи.
Однажды утром, пока Фернандо еще не встал, я решила удивить бригаду завтраком и явилась в бальный зал без десяти семь с завернутыми в фольгу подносами теплых рогаликов, тортом со сладкой рикоттой и миндальными пирожными от Скарпони. Меня встретила женщина. Она, маленькая и пухлая, спускалась по еще не оконченной, но действующей лестнице из ванной, зажав в зубах резинку и деловито собирая волосы в узел на затылке. На ней были джинсы и очень простой белый хлопчатобумажный лифчик.
— Buongiorno, signora. Mi scusi mа… Добрый день, синьора, простите, но…
— Buongiorno, sono Chou-Chou, — отозвалась я, как будто мне и полагалась представиться первой.
— Carmine! — вскрикнула она. — Я приехала к Кармине.
«Кто вы и что делаете в моем доме?» вертелось у меня на языке, но она все равно метнулась обратно в ванную и захлопнула за собой дверь. Я собиралась заговорить сквозь дверь, но меня остановил один из рабочих, вбежавший в гостиную со стороны кухни.
— Ah, signora, buongiorno.
Он принял у меня подносы, как у разносчицы, и принялся деловито соображать, куда бы их приткнуть. Я поняла, что он решил вести себя как ни в чем не бывало. Я еще не запомнила всю бригаду по именам.
— Кармине… — решилась я. — Тебя ведь зовут Кармине, да?
— Si, si, signora, е lei, — заговорил он и указал на дверь ванной, — е mia moglie. Eleanora, voglio presentarti la signora de Blasi. Да, да, синьора, это моя жена. Элеонора, познакомься с синьорой де Блази, — слишком громко закончил он.
Элеанора затаилась. Кармине повторил, что хочет нас познакомить. Ни звука в ответ. Кармине постучал в дверь внушительной ладонью и сказал что-то на неаполитанском диалекте. Этого я не поняла, но подозреваю, что он приказал выходить, или он выломает дверь. Я предположила, что Элеанора не хочет показываться без рубашки, стянула через голову свой джемпер, оправила шелковую кофточку, которая прикрывала меня не многим больше, чем лифчик — Элеанору, подошла к двери ванной и сказала:
— Eleanora, ti passo uno maglia. Элеонора, возьми мой джемпер.
Она приоткрыла дверь, взяла одежду и через несколько секунд показалась — раскрасневшаяся и заплаканная. Она обняла меня, и я подумала, как легко женщина становится соучастницей преступления.
Мы снова представились друг другу, и она стала рассказывать, что вчера приехала поездом Салерно-Рим, а потом из Рима в Орвието, что соскучилась по мужу и решила сделать ему сюрприз, что не могла дождаться его приезда — он приезжал домой раз в два месяца на субботу.
Я уже знала, что рабочие живут в бывшем монастырском здании (я видела в том еще одно проявление гения Бренцы), где несколько братьев-мирян содержали гостиницу. Элеанора объяснила, что ее проводил к дверям Кармине один из братьев, встретивших ее за конторкой портье — да и то прежде заставил предъявить паспорт, подтверждающий брак. Был двенадцатый час, и Кармине вместе с тремя соседями по комнате уже спали.
— Синьора, — подхватил Кармине, — я не мог провести жену в ту комнату. Надеюсь, вы это понимаете. И у меня не было денег снять номер в отеле. Я знал, что на задней двери здесь замок — одна видимость, поэтому взобрался по водосточной трубе от ресторана внизу, перепрыгнул с нее на террасу и открыл дверь. Мы спали в комнатке за кухней. Элеанора уже собиралась уходить, когда…
— Понимаю. Все же вы вторглись в чужие владения. Это дурно. Мне придется рассказать об этом мужу. И сообщить Бренце. Недопустимо, чтобы рабочие использовали наш дом вместо гостиницы.
— Вы же знаете, что, если расскажете Бренце, я останусь без работы.
— И еще я знаю, что если не сказать Бренце, то это обязательно повторится, с тобой или с другим. Мне очень жаль.
Я услышала, как по лестнице поднимаются другие рабочие. Элеанора заплакала еще жалобнее, и мне захотелось обнять ее, помочь отыскать остальную одежду, пригласить на Виа Постьерла, чтобы принять настоящую ванну и позавтракать, но я понимала, что это не лучшая мысль. Я вышла, не попрощавшись, и приветствовала рабочих как обычно, может, чуть более сухо.
По пути на Виа Постьерла я успела остыть и рассказала Фернандо о случившемся в примирительном тоне. Он отреагировал так, словно столкнулся с предательством. Все ухищрения Убальдини и Самуэля вызывали у него чувства не сильнее досады, а этот несанкционированный визит супружеской пары в нашу кладовую он воспринял как попрание своих прав. Я позавидовала твердости его взглядов, незыблемости черты, которую он проводил между преступным злоупотреблением и аристократическими интригами.
Мы пришли к компромиссному решению. Рассказали Бренце, что «кто-то» проник в помещение через заднюю дверь — что мы обнаружили следы ночевки в нашем доме. Он, разумеется, ужаснулся, провел инвентаризацию, немедленно занялся установкой надежной двери на террасу и системы сигнализации, связанной непосредственно с его телефоном и местной станцией карабинеров. «За свой счет», — заверил он нас.
Несколько недель спустя Кармине однажды вечером задержался после ухода закончивших работу товарищей. Он остался на террасе, собирая мусор в картонные коробки. Я вышла взглянуть, как у него дела.
— Синьора, — спросил он, — вы бывали в Неаполе в апреле?
— Да, бывала. И не раз. Весной он особенно красив. Почему ты спросил?
— Мы с Элеанорой хотели пригласить вас с синьором Фернандо на крестины. Вообще-то, попросить вас быть крестными.
— Правда? — Я накрыла живот ладонью.
— Да, правда.
Я через плечо указала в сторону маленькой кладовой.
— Да. Мы уверены, что это случилось той ночью. Благословен ваш дом, синьора. Мы уже, знаете ли, стали терять надежду. То есть, четыре года после женитьбы и… Вы скажете синьору?