Измученные поисками завалились спать, только Санд поднялся наверх и в раздумье остановился на носу корабля. Ему представилось, что не в Гемлик плывет эта лодия, а спешит она на Русь, в его родную деревню. Там, там его встречает она… она его ждет. Она так же, как и он, думает о нем. Скорее, скорее…
ГЛАВА 25
Недаром говорится: где любовь, там и Бог. Что-то подсказывало Андрею, что ждет она его, ждет. Любящее сердце не обманывается. Да, его ждали. Ждали в родной деревне, сидя у разрисованного морозом окна. Ждали, когда раздастся звон колокольчика, который возвестил бы, что он возвратился.
Настенька хорошо помнила жирные, липкие татарские руки, которые тогда схватили ее. Она закричала. Андрей, который был уже вне опасности, услышал ее, и, не раздумывая, повернул назад. Его неожиданное нападение, та ярость, с какой он бился с захватчиками, заставили их бросить свою пленницу и вступить с ним в сражение.
Воспользовавшись этим мгновением свободы, она, не помня как, добежала до спасительного леса. Она надеялась, она ждала… Но увидев, как они связали его, и поняв, что ему не вырваться, она потеряла сознание. Нашли Настю, бесчувственную, под вечер селяне. Сразу снарядили конного вестника в Киев. Вышата примчался и забрал метавшуюся в жару дочь.
Долго ее отхаживали разные бабки. Когда она пришла в себя, первые ее слова были об Андрее. Как ни пытались родители ее успокоить, все было бесполезно.
– Он спас меня, – твердила она, – и мы должны спасти его.
Видя, что дочь от своего не отступится, Вышата, разыскав короля Даниила в Вондубицком монастыре, заручившись его письмом, поехал к баскаку Бурундаю. Тот, зная, что хан Батый благосклонно относится к Даниилу, сделал попытку разыскать Андрея. Но как в людской реке, сливающей на юг свои «воды», можно было отыскать эту песчинку? Ни с чем вернулся Вышата. Но баскак обещал продолжить поиски. Появилась маленькая надежда. Она придала Настеньке силы.
Даниил, обдумывавший пути помощи Вышате, рассказал все своему брату Васильку. Тот с сыном Романом заехал к Вышате. Там Роман увидел Настеньку. Боярышня запала ему в душу. Такого проникновенно-печального взгляда ее глаз, такой белизны нежно-трогательного лица ему видеть не доводилось. А какая стать! Обезумел княжич. Да ничего об этом Анастасия слышать не хочет. Отпросилась у родителей, да уехала в родное село. Бродит она как тень по дорожкам. Дойдет до реки, присядет на то место, где Андрей вытащил ее из омута, и вспоминает, как пришла в себя, как прибежали родители и чуть было не обвинили его. А сколько раз сидели они на этом утесе и ждали появления русалки! Или вот те кусты около их ограды, где она впервые почувствовала вкус его губ. Она помнит и краснеет каждый раз оттого, что первая потянулась к нему. Или вот то проклятое место, где схватили его. Часто заходит к его родителям. После его исчезновения они сильно постарели. Но все ждут, надеются, что вернется их Андрюша, порадует их на старости. Да уж больно зла плеть татарская. Глянут родители Андрея на Настеньку, сердце кровью обливается: какая она добрая, отзывчивая, уважительная.
Не дает житья родителям Настеньки Роман. Вышаты хоть сейчас готовы отдать за него свою дочь: род-то какой! Да дочка упрямится. Терпением да лаской хотят они ее взять. Поэтому и в село отпускают, зная, что время и не от таких забот лечит. Ждут, надеются. Но время бежит, а даже намека не видно. Тогда…
Послеобеденный густой снег быстро нагонял ночь. Пантелеймон, чтобы напрасно не жечь свечу, собирался было, помолясь, залезть на полати, как вдруг за окном раздался яростный лай собаки.
– Никак кого-то принесло, – буркнул хозяин, подходя к окошку.
Приглядевшись, он увидел около плетня человеческую фигуру.
– И кого же нечистая сила, – он перекрестился, – принесла в такое время?
Накинув на широкие, костлявые плечи зипун, вышел на улицу.
– Эй! Кто там? – крикнул он, подставляя к уху ладонь.
– Это я, Пантелеймон, я! – раздался знакомый голос.
– Никак боярыня? – испугался он. – Это вы, матушка? – собравшись с духом, произнес хозяин.
– Я, я.
– Пшел, – затопал он ногами на псину.
Собака, не понимая, в чем дело, на всякий случай прижала уши и убралась куда подальше. Пантелеймон бросился к калитке. Переступив порог, боярыня отбросила капюшон, с которого посыпался снег.
– Ой, простите, – сказала она.
– Ничего, матушка, снег к хлебу, радоваться надо, – сказал он, принимая накидку. – А ну, старая, собирай на стол!
– Не надо, не надо, – решительно запротестовала она. – Я ненадолго.
– Мать, зажги вторую свечку, – приказал Пантелеймон жене, подставляя гостье сиделец.
– Я вот зачем пришла, – она поочередно посмотрела на обеих, – просить вас помочь нам решить судьбу Настеньки.
Те переглянулись.
– Да как же, матушка ты наша дорогая, мы можем вам помочь? – жена Пантелеймона посмотрела на мужа: одобряет или нет он ее вопрос.
Муж промолчал.
– Да, – начала боярыня, – Настенька сильно полюбила Андрея.
– И Андрей тоже, – вставил Пантелей, – жисть свою готов был отдать за нее.
– Я знаю. Поэтому боярин сделал все, чтобы его вернуть. Признаюсь, поначалу мы и слышать не хотели об этом чувстве. Но когда разобрались, поняли, что Андрей очень хороший человек, и думали, что у него в жизни все сложится нормально. Да видите, как получилось.
– Да… – горестно вздохнули хозяева, – но что случилось, то случилось.
– Вы правы, – подхватила боярыня, – и я так говорю Настеньке: что случилось, того не вернуть. Можно убиваться годы. Но жизнь одна… Помогите мне, чтобы она поняла это. Сейчас к ней сватается княжич. Но она и слышать этого не хочет. Так пожалейте вы ее… она вас… – у боярыни потекли слезы.
– Матушка, – Пантелеймон упал на колени, – мы все понимаем. Мы ей… скажем.
– Встаньте, – она подняла Пантелеймона.
Видя, что боярыня подошла к вешалке и взяла одевку, хозяева заволновались:
– Как вы так… не угостились, – залепетала жена.
– Ой, какой она делает варенец, – поклонился и Пантелей.
Видя, что хозяева сильно расстроятся, если она откажется от угощения, боярыня проявила милость и согласилась опробовать варенец. Варенец был действительно очень вкусный, и боярыня отведала целую чашу.
– Хорош! – согласилась она, – я такого не пивала.
Когда Пантелей вернулся, проводив боярыню до ворот, жена стояла на коленях, молилась и отбивала поклоны. В доме было светло, хозяйка не задула лишнюю свечу. Пантелеймон только поморщился и терпеливо ждал, когда жена закончит молиться.
Наконец она поднялась, муж плюнул на пальцы и потушил свечку.
– Вот так, – тяжко вздохнул он.