Я пялюсь в лобовое стекло не менее десяти минут, и всё это время по лицу текут слёзы. Смахиваю их одну за другой, пока ладонь не становится мокрой. Странно, что никак не перестанут. Внутри такая сухость и пустота.
Нащупываю в подлокотнике салфетку, промакиваю глаза, вытираю руки. Телефон. Нужно позвонить. Я нахожу номер Разумеева в списке вызовов и нажимаю зелёную кнопку. Он связался со мной позавчера. Справился, как настроение, и между делом поинтересовался, не надумала ли я взять его проект. До него тоже дошли слухи о том, что я больше не работаю на Родинского.
— Я согласна, Аркадий, — говорю без прелюдий, заслышав деловитое «алло». — Только с одним условием.
43
Стелла
— Устала? — Матвей забирает у меня сумку и заглядывает в глаза.
Он всегда так делает, чтобы определить моё настроение. Знает, что на вопрос «Как дела?» я на автомате отвечу «Всё хорошо», а его такое не устраивает. Потому что в отличие от многих ему действительно интересно узнать, как у меня дела.
— Нет, не очень.
Я опускаю взгляд вниз, будто по-другому от туфель избавиться не получится. Не могу долго на него смотреть — начинаю разваливаться на части.
— Завтра я выхожу на работу. Та транспортная компания, о которой я тебе говорил.
Упрямый мальчишка. Нужно совсем немного подождать. На днях ему позвонит Голдобин.
— Не торопись. Уверена, тебе ещё поступит подходящее предложение.
— Когда поступит, тогда и буду думать. Пока попробую там. Ты голодная? Я заказал пиццу и поке.
Матвей не ест поке и называет это фастфудом для зожников. Поке ем я. Он заказал его для меня.
— Матвей. — Я вдавливаю пальцы ног в пол, старательно ища верную опору, которая позволит не сорваться. — Нужно поговорить.
Его лицо меняется за секунду, из расслабленного становясь настороженным и вопросительным. Он всё чувствует. Может быть, даже подспудно знал, что этот разговор состоится.
— Давай поговорим, — произносит с запинкой и кивком головы указывает на кухню. — Там нормально?
В этот самый момент мне отчаянно хочется попятиться назад. Выйти за дверь, прогуляться. Передумать. Оттянуть момент. Просто он такой. Рядом с ним всё становится проще и сложнее одновременно. Необыкновенный… Невероятно сильный и одновременно настолько уязвимый в своей искренности. Солнечный, притягательный, самый близкий… Поймёт ли он когда-нибудь, что всё это ради него?
Мы вместе идём на кухню. Матвей держится чуть позади, окружённый облаком напряжённости. На столе лежит коробка, источающая запах сыра и печёного теста, рядом — упаковка с грёбаным поке, который я никогда не съем. Возле кофемашины стоит чашка с воодушевляющей надписью на английском, чуть поодаль — пробковая подставка под горячее и упаковка жевательной резинки. Матвей покупает её блоками с тех пор, как бросил курить. Хочу запомнить финальную картину нашей совместной жизни.
— Так что ты хотела сказать?
Он переступает с ноги на ногу и скрещивает руки на груди. Волнуется. Ему вообще плохо удаётся скрывать свои эмоции. Надеюсь, что так всегда и останется. Миру нужны тёплые и честные люди, как он. С холодными и закрытыми одни лишь проблемы.
Глубоко вздохнуть и обязательно задрать подбородок, чтобы продемонстрировать непреклонность и решительность.
— Я переезжаю в Санкт-Петербург. Там мне предложили вести один крупный проект. Я долго раздумывала, но сегодня согласилась.
Вижу, как белеет его лицо и как дёргается кадык на шее. Других симптомов боли не вижу, потому что отвожу глаза. Не могу. Не выдерживаю.
— А я?
Самая ужасная постановка вопроса. Хуже просто не придумаешь. Можно было спросить: какого хрена? Или: почему не посоветовалась? Что за херню ты только что сморозила, в конце концов? Но не так. Не так.
— Я уезжаю одна. Проект будет отбирать всё моё свободное время, деньги на кону серьёзные…
— Стелла, — его голос натянут так, что, кажется, в любой момент может лопнуть и оборваться, — ты слышишь меня? А я?
Я поднимаю глаза. Матвей тяжело дышит. Это видно по растягивающейся ткани футболки и набухшим венам на шее. И его глаза… В них чернеет паника.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Ты остаёшься в Москве. Здесь твои друзья, твоя жизнь и здесь…
— Ты моя жизнь, — перебивает он.
— Жизнь не замыкается на одном человеке, Матвей. Привязанности появляются и проходят, а жизнь продолжает двигаться дальше.
— Привязанности? — Он запускает ладони в волосы и в изумлении мотает головой. Снова переступает с ноги на ногу, трёт лицо. — О каких привязанностях ты говоришь? Я тебя люблю. Ты разве этого не знаешь?
Чья-то невидимая рука перехватывает шею, так что перестает хватать воздуха. Я прикусываю щёку изнутри и заставляю себя дышать. Да, я знаю, Матвей. Такому, как ты, слова не нужны. Твоя любовь сквозит в каждом взгляде и жесте, в каждом произнесённом тобой слове.
Был время, когда я перестала верить, что любовь существует. Думала, что есть лишь симпатия и сексуальное притяжение, которые впоследствии переходят в привычку, и что в конечном счёте каждый сам за себя. Ты убедил меня в обратном. Что можно уметь чувствовать за двоих.
— Влюблённость тоже имеет свойство проходить. Тебе только двадцать три, Матвей. Сколько всего у тебя ещё будет, ты пока и помыслить не можешь. Это сейчас кажется, то, что имеешь, — навсегда. На самом деле всё меняется, уж поверь мне. Когда я выходила замуж, тоже была уверена, что это на всю жизнь.
— Зачем ты всё это говоришь? Для чего убеждаешь в том, что мои чувства — херня? Я не твой мудак-муж. Для меня ты — это целая вселенная. Я всю свою жизнь с тобой представил, и мне понравилось… Именно так я хочу жить… С тобой рядом.
Мне хочется закрыть уши, чтобы этого не слышать. Самые прекрасные слова из возможных ранят как отравленные стрелы. Я знала, что будет сложно… Готовила себя. Но не так ведь… Не до такой степени.
— Хватит. Ты понятия не имеешь, как всё может обернуться. Пройдёт время, и ты возненавидишь меня за то, что я лишила тебя будущего, которого ты достоин. Перед тобой весь мир как на ладони. Ты такой умный и цельный. Просто пока не успел распробовать жизнь во всех её красках.
— Чего я не успел распробовать, Стелла? — гневно рявкает он. — Девок? Я натрахался до тошноты. Пойми, ты — это не случайность… Не бзик и не гормональное бешенство. Я, блядь, молиться начать готов в благодарность за то, что тебя получил.
— Это сейчас так. А пройдёт год или два, и новизна сотрётся. Начнётся быт. У меня появятся седина, целлюлит и морщины. А тебе по-прежнему не будет и тридцати.
Слова сыплются из меня легко, потому что я больше не пытаюсь его ни в чём его убедить. Всего лишь озвучиваю измучившие меня страхи, которые и помогли принять конечное решение об отъезде в Питер.
— Я знаю, каким ты станешь, Матвей. Будешь успешным, получишь всеобщее признание. Успех заразителен, ты в курсе? Одновременно с ним твоя планка будет расти. Рядом с тобой всегда будут женщины. Красивые женщины. Молодые. А дома тебя будет ждать та, что стареет. Такой сценарий начнёт тяготить не только тебя, но и меня. Не думай, что я приношу себя жертву. Я забочусь в том числе и о себе. На нас уже сейчас косо смотрят. А что будет дальше? Я не хочу превращать заглядывание в зеркало в ежедневное испытание.
— Для меня ты всегда будешь красивой, как ты не поймёшь? Разве любовь исчисляется количеством морщин? Разве браки распадаются из-за того, что кто-то поправился или полысел?
Из лёгких вырывается истеричный смех.
— Это другое.
— Стелла… — Матвей делает шаг вперёд, глядя на меня с мольбой. — Я понимаю, что в последнее время со мной было трудно. Я срывался из-за собеседований, угодил в больницу… Тебя напрягали моя мать и Денис. Одно наложилось на другое… Но ты просто знай, что всё будет по-другому… Лучше. Я всего добьюсь и буду достоин тебя… Не стану обещать ту жизнь, которая у тебя была с Родинским, но клянусь, что ты никогда не будешь ни в чём нуждаться…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})