— Большой урон нанесен порту? — осведомился Николай. — Есть еще силы продолжать борьбу?
Максутов, до сего времени, сидевший в глубокой задумчивости, встрепенулся:
— Урон нанесен немалый… Только нашу решимость драться враг не поколебал. Будем биться до последнего!
Разговор перешел к событиям дня. Максутов рассказал о геройском поведении солдат, матросов, ополченцев:
— Завойко говорит, что только мужество наших людей преградило сегодня врагу доступ к городу…
Гордеев спросил Чайкина, как ему удалось невредимым доставить на батарею порох.
— Должно быть, англичане тебя за важную персону приняли, — пошутил он. — На одну шлюпку, а сколько ядер истратили!
— Чугуна на нашего брата они не жалеют, — усмехнулся Чайкин. — Богачи!.. А вот нашим артиллеристам приходится экономить.
— Это верно, — согласился Максутов. — Большая у нас нехватка снарядов, загодя не позаботились.
— Сейчас словами не пособишь, — примирительно сказал Гордеев. — Раз нету, и говорить нечего. Стало быть, надо своим горбом дело вывозить. Не казну защищаем — землю свою!
Сергей внимательно слушал. В словах матроса Чайкина, охотника Гордеева он находил отзвук своих переживаний, размышлений о судьбе родины, об ее будущности. Чувства его раздваивались. Он гордился подвигами, которое на его глазах совершали простые русские люди, и в то же время ему было больно, что такие люди опутаны цепью рабства. Он думал о том, какие изумительные дела совершил бы русский народ, если бы он был свободен, был хозяином своей жизни и судьбы.
— Вот вы говорите о беспримерной отваге русских людей, — задумчиво заговорил Сергей. — Это верно! Я сам все это видел. Но как же горько и больно за наших людей! Ведь англичане расстреливали их из своих дальнобойных орудий, а мы почти не могли до врагов достать. Наши пушки устарели, пороха у нас мало… Кто же виноват, что родину мы можем защитить только своею кровью? Виноват царь и свора палачей, стоящая у трона! Должен наш народ сбросить цепи рабства и зажить свободной жизнью! А когда это случится, родина наша явит миру великую правду жизни. И будут к нам приезжать из чужих стран не только за золотом, пенькой да мехами, а и за мудростью… Верю я в славное грядущее нашей родины, и во имя этого грядущего надо жить и бороться!
Все задумались. Гордеев сидел опустив голову, перебирая пальцами сыромятный ремешок. Лицо его было грустно. Верно, думал он о том, что жизнь его прошла и не доведется ему уже дожить до новых, светлых дней.
Лицо Маши то бледнело, то заливалось румянцем. Многое из того, что говорил Сергей Оболенский, было ей непонятно, только веем существом своим чувствовала она, что слова его очень важны, необходимы людям.
Она не сводила взгляда с Сергея и понимала: прикажи он — и она сделает все что угодно.
Егорушке и Ване все происходящее также казалось необыкновенным. Они не могли вместить всего того, что здесь говорилось, но чувствовали и понимали, что слова, сказанные Сергеем Оболенским, останутся в памяти на всю жизнь.
— О родине все наши помыслы, — прервал молчание Максутов. — Ради нее всё мы готовы претерпеть… Долго все сидели в тесной хибарке Чайкина.
Пришла пора расходиться. Сергей пошел вместе с Гордеевым и Машей в засаду на Никольскую гору.
Николай Оболенский и Чайкин отправились на фрегат “Аврора”.
Наступал рассвет.
Глава 18
Три дня неприятельские корабли стояли на якоре у селения Тарья, ремонтируя повреждения, причиненные им русскими пушкарями.
Англичане и французы смолили баркасы, шлюпки, боты для высадки левого десанта, проводили промеры дна вдоль Сигнальной и Никольской гор, со стороны Авачинской бухты.
Было очевидно, что противник уходить не собирается, а готовится к новому сражению.
Защитники порта все это видели и тоже готовились.
Днем и ночью в порту кипела работа. Восстанавливались, где можно было, батареи, подвозились ядра, порох, устраивались новые завалы на дорогах.
Завойко не знал ни минуты покоя. Он неутомимо разъезжал по порту, от одной батареи к другой.
После первого столь удачного сражения, когда горсточка защитников опрокинула в море многолюдный десант, Завойко еще больше уверовал, что неприятелю не удастся овладеть портом. Эту уверенность и сознание своей правоты он видел и среди всех защитников. С кем бы Завойко ни разговаривал, он неизменно слышал один ответ:
— Умрем, а порт не сдадим! Не владеть англичанам нашей землей!
На рассвете 24 августа петропавловцы заметили, что суда англо-французской эскадры покинули свою стоянку и двинулись вдоль берега Сигнальной горы, с внешней стороны Петропавловской бухты. В городе была объявлена тревога. Защитники порта заняли свои боевые места, зорко наблюдали за маневрами судов противника и готовились к серьезной борьбе. Наверное, враг, обозленный неудачами первого дня, сейчас постарается расквитаться, добиться победы любой ценой. Все понимали, что наступает решительная минута.
После долгих маневров два фрегата, “Ла-Форт” и “Президент”, имевшие до пятидесяти орудий, остановились напротив третьей батареи, расположенной в седловине между Сигнальной и Никольской горами; остальные корабли пошли дальше, к Никольской горе. Батарея имела всего пять орудий.
Орудийная прислуга, заняв свои места, настороженно следила за движением неприятельских фрегатов и ждала удобного момента, чтобы открыть огонь.
“Президент”, маневрируя, приблизился к берегу. Этого только и ожидал командир батареи, мичман Попов с “Авроры”.
— Первое! Огонь! — подал он команду.
Раздался выстрел. Артиллеристы следили за полетом ядра. Оно перебило древко гюйса на носу “Президента”. Гюйс упал в воду.
Все радостно закричали. Мичман тотчас же подал новую команду. Артиллеристы били расчетливо, метко. Ядра падали на палубу “Президента”.
Фрегат, отодвинувшись подальше, открыл огонь из всех своих орудий. Первые выстрелы не причинили батарее вреда. Неприятельские бомбардиры долго не могли прицелиться, и ядра падали далеко от площадки батареи. Наконец противник пристрелялся: ядра и бомбы начали рваться около орудий.
В разгар сражения неприятельская бомба упала у входа в пороховой погребок. Еще мгновенье, и взрыв был бы неминуем. У погреба находился солдат Иван Белоухов. Он увидел, как бомба с дымящейся трубкой кружилась у двери погребка. Нельзя было терять ни секунды. Не думая об опасности, Белоухов соскочил вниз и плечом припер дверь погреба. И как раз вовремя: бомба разорвалась, осколки полетели в разные стороны. Одним из них был смертельно ранен Иван Белоухов. Скорчившись, стараясь не шевелиться, чтобы не терять крови, он дожидался прихода товарищей, которые могли бы его вытащить отсюда, сделать перевязку. Но никто не пришел.