«Меморандум и карта были вручены мне при последней встрече с канцлером, которая началась в половине одиннадцатого и продолжалась до глубокой ночи. Впервые в меморандуме был указан определенный срок. Ввиду этого я говорил в данном случае очень откровенно. Я подчеркнул со всей возможной решительностью весь риск, сопряженный с настойчивым требованием подобных условий, а также страшные последствия войны в случае ее возникновения. Я заявил, что язык и тон этих документов, которые я назвал скорее ультиматумом, чем меморандумом, глубоко шокируют общественное мнение в нейтральных странах. Я горько упрекнул канцлера за то, что он никак не откликнулся на мои усилия по сохранению мира.
Я должен добавить, что Гитлер подтвердил со всей серьезностью сказанное им мне в Берхтесгадене, а именно, что это последнее его территориальное притязание в Европе и что у него нет желания включать в рейх народы других рас, кроме германской».
Чемберлен вернулся в Лондон днем 24 сентября. На следующий день состоялись три заседания кабинета. Настроение и в Лондоне, и в Париже стало заметно решительнее. Было решено отклонить условия, поставленные в Годесберге, и об этом сообщили германскому правительству. Французский кабинет одобрил это решение, и частичная мобилизация во Франции была проведена быстро и более успешно, чем предполагали. Вечером 25 сентября французские министры снова приехали в Лондон и неохотно подтвердили свое обязательство в отношении чехов. На следующий день сэр Горас Вильсон был послан с личным письмом к Гитлеру в Берлин – за три часа до выступления Гитлера в Спортпаласе. Единственным ответом, которого смог добиться сэр Горас, было то, что Гитлер не отступит от срока, назначенного в годесбергском ультиматуме, а именно, что в субботу 1 октября он вступит на соответствующие территории, если к 2 часам дня в среду 28 сентября не получит согласия чехов.
В тот же вечер Гитлер выступил с речью в Берлине. Он упомянул об Англии и Франции в духе примирения, обрушившись в то же время с грубыми и резкими нападками на Бенеша и чехов. Он заявил категорически, что чехи должны очистить Судетскую область к 26 сентября и что после этого дальнейшие события в Чехословакии его интересовать не будут.
«Это мое последнее территориальное притязание в Европе», – сказал он.
Чемберлен получил ответ Гитлера на письмо, посланное через сэра Гораса Вильсона. Этот ответ дал проблеск надежды. Гитлер соглашался участвовать в совместной гарантии новых границ Чехословакии и дать заверения насчет способа проведения нового плебисцита. Времени терять было нельзя. Срок германского ультиматума, содержавшегося в годесбергском меморандуме, истекал в 2 часа пополудни на следующий день, в среду 28 сентября. Поэтому Чемберлен составил следующее личное обращение к Гитлеру:
«Прочитав Ваше письмо, я вполне уверен, что Вы можете добиться всех основных целей без войны и без промедления. Я готов сам немедленно приехать в Берлин, чтобы обсудить порядок передачи вместе с Вами и с представителями чешского правительства, а также, если Вы этого пожелаете, с представителями Франции и Италии. Я убежден, что мы могли бы прийти к соглашению за одну неделю»[22].
В то же время он послал Муссолини телеграмму с уведомлением об этом последнем призыве к Гитлеру:
«Я надеюсь, что Ваше превосходительство сообщит германскому канцлеру о согласии быть представленным и призовет его принять мое предложение, которое спасет наши народы от войны».
Вечером 27 сентября французский посол в Берлине получил указание сделать новые дополнительные предложения о расширении территории Судетской области, которая подлежала немедленной германской оккупации. В то время, когда Франсуа-Понсе был у Гитлера, от Муссолини пришла телеграмма, рекомендовавшая принять предложение Чемберлена о совещании и извещавшая о согласии Италии принять в нем участие. В три часа пополудни 28 сентября Гитлер послал телеграммы Чемберлену и Даладье с предложением встретиться на следующий день в Мюнхене вместе с Муссолини. В этот самый момент Чемберлен выступал в палате общин с общим обзором последних событий. Незадолго до конца его выступления лорд Галифакс, сидевший на галерее для пэров, передал ему телеграмму с приглашением в Мюнхен. В этот момент Чемберлен рассказывал о письме, которое он послал Муссолини, и о результатах этого шага:
«Гитлер согласился отложить мобилизацию на 24 часа… Это еще не все. Я могу сообщить палате еще кое-что. Гитлер сейчас уведомил меня, что он приглашает меня встретиться с ним в Мюнхене завтра утром. Он пригласил также Муссолини и Даладье. Муссолини дал согласие, и я не сомневаюсь, что Даладье поступит так же. Мне нет нужды говорить, каков будет мой ответ… Палата, я уверен, согласится отпустить меня сейчас, чтобы я мог подумать о том, что может дать это последнее усилие».
Итак, Чемберлен вылетел в Германию в третий раз.
* * *
Об этой памятной встрече было написано очень много. Здесь возможно только подчеркнуть некоторые его характерные особенности. Россия не была приглашена. Точно так же и самим чехам не позволили присутствовать на совещании. Правительство Чехословакии было уведомлено вечером 28 сентября в нескольких словах о том, что на следующий день состоится совещание представителей четырех европейских держав. Согласие между «большой четверкой» было достигнуто без промедления. Переговоры начались в полдень и продолжались до двух часов ночи. Меморандум был составлен и подписан в 2 часа ночи 30 сентября. По существу это было принятие годесбергского ультиматума. Эвакуация Судетской области должна была быть проведена в пять этапов, начиная с 1 октября, и закончена за 10 дней. Окончательное определение границ предоставлялось международной комиссии. Документ был вручен чешским делегатам, которым позволили приехать в Мюнхен узнать о решении.
Пока трое государственных деятелей ожидали составления экспертами окончательного документа, премьер-министр спросил Гитлера, не хочет ли он поговорить с ним конфиденциально. Гитлер «ухватился за эту мысль»[23].
Двое деятелей встретились в мюнхенской квартире Гитлера утром 30 сентября. При беседе не было никого, кроме переводчика. Чемберлен предложил следующий, подготовленный им, проект декларации, где говорилось:
«Мы, фюрер и канцлер Германии и английский премьер-министр, продолжили сегодня нашу беседу и единодушно пришли к убеждению, что вопрос англо-германских отношений имеет первостепенное значение для обеих стран и для Европы.
Мы рассматриваем подписанное вчера вечером соглашение и англо-ерманское морское соглашение как символ желания наших обоих народов никогда не вести войну друг против друга.