Кожаный ремень, наконец, скользнул в кольце, и я чуть не уронил оружие на пол. Никто не заметил моего промаха. Положив меч рядом на стол, как здесь делали многие, я устало опустился на широкую лавку. Мой напарник, с которым я делил все четыре часа на карауле — молодой крепкий парень, младший отпрыск провинциального барона сызмальства готовившийся к службе в столице — прошел между столами ко мне. В руках он держал деревянное блюдо с парой мисок и кусками разваливающегося, дышащего паром хлеба. Я с тоской подумал о том, что мне тоже надо бы сходить за своей долей. Молча — на правах знакомого — присев за стол, Алан принялся за еду.
— А ты чего? Смотри, еще полчаса и вечерняя поверка. Сейчас не поешь, до утра голодным останешься.
— Веришь? — сил нет.
Живо мелькавшая ложка замерла в воздухе.
— Да ладно… Ты ж, считай, не делал ничего. Это ведь тебя в оборот еще не взяли, некогда всем. Да и десятник осторожничает, уж больно тобой главнокомандующий интересуется… сокол. — Ухмыльнувшись, он снова уткнулся в миску, считая тему исчерпанной.
Я нехотя поднялся и побрел на раздачу, получать свою пайку. У длинной стойки меня перехватил Вадимир.
— Ты где сел? Разговор есть.
Алан уже успел очистить блюдо и теперь стоял у открытого очага, внимательно слушая общую беседу. Вадимир сел напротив, неодобрительно скользнул взглядом по мечу: уходя за едой, я так и оставил его на столе.
— Почему оружие без присмотра бросил? Может тебе его вовсе не надо? Еще раз увижу — пеняй на себя.
— Больше не повторится, — я почувствовал, что уши мои пылают. Несмотря ни на что, капитан мне нравился, я вдруг понял, что не хочу подводить этого человека.
— Я, брат, тебя не видел сегодня… Занят был… Но ты тут под моим присмотром и под моей ответственностью, завтра я примусь за тебя всерьез. — Он надолго замолчал, пристально глядя в глаза, я не смел отвести взгляд. — Да ты ешь, время-то идет… Ну и как служба? Что делал?
— На карауле стоял. — Я разломил хлеб.
— Что, сразу? — Вадимир заметно удивился. — Главнокомандующий приходил, что ли?
— Приходил. Хвалил.
— Тебя? — капитан ухмыльнулся недоверчиво.
— Да нет… вообще. Гвардию.
— А. — Вадимир вновь о чем-то задумался. Солдаты и офицеры вокруг пришли в движение, кто-то сметал со столов крошки, кто-то поправлял амуницию, было видно, что эти пол часа относительно свободной жизни скоро закончатся. Я торопливо доедал подостывшую кашу, поглядывал на ушедшего в себя капитана. Тот пристально всматривался в столешницу — не видя, по лицу совершенно невозможно было угадать его мысли.
— Вот что, года рождения не знающий и родства не помнящий, ты ведь не из Белгра… Страт все про тебя наврал.
— Наврал, — я отложил ложку в сторону, выпрямился на скамье. Этот разговор должен был состояться рано или поздно, и я корил себя за то, что не потратил четыре часа в карауле на составление правдоподобной легенды. Но Вадимир не задавал вопросов.
— И грабителем с большой дороги ты никогда не был и оружия в руках — не держал.
— Да.
— И в столице ты впервые.
— Да.
Он снова замолчал надолго. Я не смел перевести дух.
— А молодой этот… Он кто?
— Анатоль? Друг.
— Давно познакомились?
— Дня два.
— Как?
— Работали вместе, переписчиками при библиотеке.
— Переписчиками? Значит, и грамоте научен, и пишешь бойко?
— Есть такое дело.
— Ладно. — Будто выяснив для себя что, капитан поднялся, одернул рубаху, — Ну, смотри, завтра начинаются для тебя тяжелые солдатские будни. Что грамоте обучен — хорошо это. Скажешь десятнику, чтоб вместо занятий грамотой ко мне тебя посылал. Я тебя другой науке учить стану.
Проводив Вадимира взглядом, я кинулся убирать со стола. Мой десятник уже созывал людей на поверку.
Глава 12
Тонкие серебряные щипчики слегка поддели и приподняли край страницы. Окунув намотанную на пинцет корпию в раствор, Ссаром принялся бережно обрабатывать слипшиеся листы.
Наводнение, семь лет назад затопившее нижние этажи Цитадели, нанесло огромный урон обширной библиотеке. И лишь кропотливая работа архивариусов позволила сохранить бесценное богатство. Большинство поврежденных раритетов было успешно восстановлено, если не считать тех немногочисленных книг и свитков, работу над которыми Ссаром не мог поручить никому.
Полтора часа упорного труда позволили Ссарому открыть новую страницу «Истории Создания». Вооруженный лупой и терпением, он взял в руку перо. На чистый лист капля за каплей полились древние письмена. Под частично уничтоженным текстом почти в целости сохранилась иллюстрация. Картина, выполненная в слегка вычурном стиле, изображала древний герб Далиона.
Грифон и Единорог поддерживают щит, на серебряном поле которого сгорает в ярком пламени Феникс.
Сила. Чистота. Вечность.
Орланд, отвоевав у Эдгара королевство, дал ему новое имя, новую столицу, новые границы. Но герб… Герб, украшавший щит разбитого противника, он менять не стал.
Резкий порыв ветра, хлопнув ставнями, с силой распахнул окно. Юная виноградная лоза, не успевшая еще прочно зацепиться за камень, упала на подоконник, свившись там кольцами. Ссаром приподнял голову. Только сейчас он заметил, как дрожат от напряжения руки и как жестоко ноет поясница, отдавая болью во всем теле. Разминая затекшие пальцы, он осторожно поднялся и, закрыв работу в конторку, подошел к окну.
Свежий ветер гнал барашки по темной поверхности Внутреннего моря. Погода портилась. Над островом собирались тучи. Но яркие блики на высоких шпилях соборов — гордости Храта — показывали, что на берегу, в столице, еще светит приветливое солнце. Часы, недавно установленные на одной из башен Цитадели, заскрипев натужно, принялись бить полдень. Густой протяжный бой часов напомнил Ссарому о предстоявших делах. Он обернулся к дверям.
Открывшись вместе с последним ударом колокола, они впустили немолодого уже мужчину. Окинув взглядом погруженную в серый сумрак комнату и никого не заметив, вошедший смутился. Это позволило Ссарому внимательно рассмотреть сына.
Его костюм, изобиловавший вышивкой, кружевами и позументами, неприятно поразил отца. Светская одежда напоминала о том, что Николай, дальний потомок алхимика Игната, еще до Исхода сожженного за ересь и колдовство, не пожелал принять сан и, следовательно, стать наследником престола. Болезненно робкий, он бежал ответственности. Чрезмерное, не подобающее общение с купцами, странниками и им подобным сбродом породило нелепые идеи и эту режущую глаз любовь к роскоши.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});