Читать интересную книгу Украина.точка.РУ - Михаил Белозёров

Пока Рыжий расхаживал с пулеметом по веранде, Пророк с одним из братьев Микулиных побежал прямиком по распростёртым телам. К этому моменту Осипа Царенко успел перебраться под мостик, но Цветаев, естественно, навёл точно по адресу. Микулин прыгнул в воду и с помощью мата и зуботычин вытащил говнюка из-под понтонов на свет божий. Цветаев не успел разглядеть, что с ним сделали вполне естественным путём, потому что локалке вдруг дико вскрикнул Гектор Орлов, и пока Цветаев разворачивался на его вопли, судорожно заработал автомат, и он тут же снял одного из стрелков в чёрной форме, а следующего пристрелил Гектор Орлов, который обошёл их с фланга.

Прибежали свои и добили ещё двоих, который лежали под колёсами машины ДПС. Пророк посмотрел на бандерлогов и сказал:

– Вот это мы влипли!

У Цветаева дико зачесался шрам на груди.

– Откуда они взялись? Откуда?! – вдруг заорал Пророк.

Ему никто не ответил: Рыжий снял кепи и задумчиво проверил лысину – всё ли в порядке, Гектор Орлов крякнул с досады в усы и сказал: «Вот я и пригодился», а братья Микулины никак себя не проявили, потому что, как всегда, поскромничали.

Но это было только началом проблем.

Эпилог

Дозвонилась-таки на рассвете, стоило Цветаев дисциплинированно включить телефон в ожидании команды на эвакуацию, о которой накануне обмолвился Пророк, как телефон затрезвонил, затрезвонил, словно спешил напоследок донести весть о всемирном катастрофе. Но это оказалась Самохвалова собственной персоной, всё еще находящаяся в состоянии перманентной ярости.

Не успел он поднести трубку к уху, как она заорала, словно базарная торговка:

– Я там, где мы договорились встретиться!

Он представит её разъяренное лицо, пробормотал что-то невразумительное типа: «Сейчас» и чтобы успокоиться, отправился чистить зубы: всегда неприятно, когда на тебя орут малознакомые женщины, и знакомые – тоже. Пророк рассосредоточил группу и к радости Цветаева отправил его в магазинчик Татьяны Воронцовой, тем более, что об этой явке не знал никто, кроме их двоих, хотел и сам поехать допить арманьяк, да Рыжий что-то ему нашептал, и они куда-то срочно смотались. Связь договорились держать по условленному звонку: три пустых, на четвёртый звонок надо ответить: «Вы ошиблись» и перезвонить. Естественно, спросонья он забыл об этой договорённости.

Цветаев умылся, задумчиво пожевал «пармезана» и нехотя отправился на кривое свидание, благо, что накануне догадался перегнать свой «бмв» на Ярославский вал, а то пришлось бы бить ноги до улицы Артёма.

Ирину Самохвалову он увидел издали бегающую туда-сюда по дорожке и в ярости пинающую скамейки. Голуби и воробьи, сидящие в кустах с изумлением обсуждали дикую тетку. Во все стороны от неё сыпались икры. Такую жену врагу не пожелаешь. Цветаев сразу смалодушничал, даже развернулся, чтобы незаметно исчезнуть, да не успел.

– Стой! – она неслась на всех парах с искаженным яростью лицом и без обиняков залепила ему пощёчину, но он уклонился чисто рефлекторно, как поступил бы с любым, кто бы ни замахнулся на него, и испытал привычное чувство превосходства, хотя, по большому счёту, надо было дать ей выплеснуть накипевшее, то есть по-толстовски подставить щеку, однако получилось, как получилось; она попыталась ударить ещё раз, но безуспешно: он перехватил её руку и сказал:

– Всё! Хватит! – Едва не добавил: «Я тебе не Кубинский!», но хамить прежде времени не стал.

Она осеклась, а потом с гневом потребовала:

– Где он?!

Если её лицо о чём-то и говорило, то не только о потрёпанных нервах, но и о желании взять реванш за долгое неведение, а это уже было опасно, как бывает опасна импульсивная женщина, измученная ожиданием.

– Кто? Ты скажи, кто? Я тебе отвечу, – и посмотрел ей в глаза, но не добавил: «Что ж ты, запуталась, а я виноват?»

Впрочем, упрекать женщин было не в его правилах, женщины – существа хрупкие, у них у всех, без исключения, ангельский характер.

– Ты сам знаешь! – укорила она, не собираясь уступать.

Однако теперь они были на равных, и она не имела над ним прежней власти, на которую, должно быть, рассчитывала.

– Не знаю, ты говоришь загадками. А Орлова я видел вчера вечером, – оттарабанил он, решив, что умыл руки и что можно разбежаться.

Не расскажешь же, что они сбивая след, поменяли три машины, и остановились только в Феофании, откуда разъехались кто куда.

Самохвалова вдруг заплакала скупо, по-мужски, от бессилия перед жизненными обстоятельствами. Уселась на скамейку, сжав колени под юбкой цвета морской волны, достала платок и начала промокать им сухие глаза и кусать, кусать, кусать его. И ни звука, ни слезинки. Вот это женщина, удивился Цветаев, не хотел бы я быть её врагом.

Опять тот же сквер и та же скамейка, только Самохвалова, как все не накрашенные блондинки, выглядела блеклой молью. По утрам они никакие, отметил Цветаев, никуда не годятся, им нужно полтора килограмма краски, чтобы привести себя в порядок, не то что брюнеткам, которые всегда в форме, и подумал о своей Наташке, глаза которой призывали его к прошлому, которое с каждым днём удалялось всё дальше и дальше, и от этого на душе становилось тяжелее и тяжелее, и он понимал, что проигрывает в ожидании и что надо предпринимать что-то кардинальное.

– При чём здесь Орлов? – спросила она немного брезгливо.

И Цветаев сообразил, что шансы у Герки вернуть Самохвалову даже не нулевые, а в отрицательной степени. Это и коню понятно: с такой внешностью женщину не привадишь, хотя они и бывшая жена.

– Я не знаю, тебе виднее, – сказал он равнодушным тоном, чтобы она только от него отстала.

Какое мне дело до её мужиков и её треволнений? – подумал он, испытывая холодное чувство превосходства и радуясь тому, что не зависит от красивой женщины.

– Ты ничего не понимаешь! – вскипела она ещё раз, с не меньшей ярость, чем прежде.

И у него возник соблазн воспользоваться её слабостью и узнать всё, всё, всё, о чём только догадывался, о том, о чём даже она сама не знала, но могла узнать, заглянув в себя, однако благородно промолчал, давая понять, что его не интересует её тайны.

Впрочем, его благородство не произвело на её никакого впечатления. Она вообще не оценила в нём мужчину.

– Ты ничего не понимаешь! – повторила она на тон выше и приказала: – Сядь!

Он с любопытством подчинился, занял место напротив и приготовился внимать, но так, чтобы она не сумела воспользоваться коготками в кровавом лаке.

– Я могу на тебя положиться?..

От удивления он едва не упал со скамейки на песчаную дорожку: представил, сколько усилий стоила ей эта даже не странная, а неуместная просьба, вовсе не мстя за школьные годы, когда Ирина Самохвалова была надменно-величественна и попросту не замечал его существования. Бывает у женщин такая защита. Только с годами они её растрачивают по причине того, что мужчин рядом с ними становятся всё меньше и меньше, к тому же они и все поголовно, к сожалению, умнеют и умнеют, не позволяя сесть себе на шею и болтать ножками.

– Вполне, – ответил он и дал ей шанс снизойти, встать с ним на одну доску и даже решил посмотреть, что из этого выйдет.

– Да… Тоша так и сказал, ты не предатель.

– Он обсуждал с тобой эту тему? – удивился Цветаев и подумал, что в таком случае Пророк круглый дурак: кто же доверяется жене в таких вопросах? Хранить от своих секреты, а жене – выбалтывать, содрогаясь в оргазме! Интересно, как далеко он зашёл?

– А с кем ещё обсуждать? – удивилась она вполне естественно, говоря тем самым, что имеет над мужем неоспоримую власть.

– Антон тебя любит, – брякнул он, не подумав, что это может только раздражать её, хотя ясно, что проблемы Пророка с женой вылились в абсолютную форму доверительности. Было отчего насторожиться. Что знаю двое, то знает и свинья. Кажется, это поговорка Пророка.

Даже со своей Наташкой я бы не стал обсуждать рабочие моменты, подумал Цветаев и наконец разглядел, что глаза у Самохваловой красные, с припухшими веками, и понял, что она проплакала, а точнее, прорыдала всю ночь и теперь у неё просто нет сил даже на маленький спектакль, до которых она была большая охотница.

– Тоша – это не то, что ты думаешь, – и вдруг вспыхнула она, словно мак.

Не хочет показать, что крутит Антоном, решил Цветаев и рассердился из-за мужской солидарности, хотя ему сделалось противно.

– Я ничего не думаю, – ответил он благородно и даже поднялся, чтобы уйти и перестать её мучить и себя заодно. – И я не хочу продолжать этот разговор.

– Зато я хочу! – отрезала она и дёрнула его за руку: – Сядь! – посмотрела снизу вверх, не воспользовалась своим преимуществом в росте, не унизила, как обычно, а просяще добавила: – Мне не с кем больше поговорить!

Он плюхнулся с таким ощущением, словно был хрустальным бокалом, боящимся резких ударов и через силу приготовился выслушивать её откровения.