Читать интересную книгу Чернобыльская тетрадь - Григорий Медведев

— Стоп, Володя, вот здесь направо. Сбавляй скорость...

Стрелка радиометра «ползала» туда-сюда от одного рентгена до семисот миллирентген в час.

— Езжай медленно, — попросил я. — Вот мой дом... Здесь я жил. На втором этаже. Ишь, как разрослась рябина. Вся в радиоактивном цвету. При мне до второго этажа не дотягивала, а теперь аж до четвертого дотянулась.

Пусто. Плотно зашторенные окна. Но чувствуется, что за этими шторами нет жизни. Уж больно они как-то удручающе неподвижны. Вон велосипеды на балконе вон какие-то ящики, старый холодильник, лыжи с красными палками. Все пусто, глухо, мертво...

На узкой бетонной дороге внутреннего дворика — поперек труп огромного черного, в белых яблоках, дога.

— Останови возле трупа, замерю, сколько набрала шерсть.

Володя заехал левыми колесами на клумбу и остановился. Зелень цветов от радиации почернела, цветы пожухли. Активность грунта и бетона дороги — шестьдесят рентген в час...

— Смотрите, смотрите! — вскрикнул Володя, показывая рукой в сторону трехэтажного здания школы с огромными окнами спортивного зала. Там учился мой сын. Помню праздничный вечер. Актовый зал, радостные лица учеников и учителей...

По узкому проулочку от школы, вдоль стены длинного пятиэтажного дома в нашу сторону бежали две больших тощих свиньи. Они подскочили к машине, взвизгивая, ошалело тыкали мордами в колеса, в радиатор. Затравленными красными глазками поглядывали на нас, поводили рылами вверх, к нам, словно прося чего-то. Движения их были какие-то несогласованные, раскоординированные. Их шатало.

Я подсунул датчик к боку борова — 50 рентген в час, затем к трупу дога — 110 рентген в час. Боров пытался было хапнуть зубами датчик, но я успел отдернуть.

Тогда голодные радиоактивные свиньи принялись пожирать дога. Они довольно легко отрывали из бока уже разложившегося трупа большие куски, раздергивая труп и протаскивая его туда-сюда по бетону. Из провалившихся глаз и ощеренной пасти поднялась стая растревоженных синих мух.

— Вот подлое мушиное отродье, никакая их радиация не берет! Сдавай назад, Володя.

— Куда едем? — спросил он.

— На путепровод — и к разрушенному блоку.

— А если заглохнет мотор? — снова спросил Володя, хитро улыбнувшись.

— Заглохнет — заведешь снова, — в тон ему ответил я. — Поехали.

Вырулив на улицу Ленина, Володя спросил:

— Едем по встречной полосе? Или как?.. Наша сторона вон там. Объезжать сквер?

— Не надо.

— Как-то неудобно. Вроде нарушаем правила уличного движения.

— Ты видишь еще где-нибудь движение?

Володя горестно усмехнулся, и мы помчали не по своей стороне мимо трупов собак и кошек к аварийному энергоблоку. Путепровод проскочили на полной скорости. Снова стрелка радиометра рванула на несколько диапазонов вправо и опять упала.

Мы ехали по старой дороге мимо Управления строительства, домостроительного комбината, столовой «Лiсова пiсня» и бетоносмесительного узла.

Справа открылась ужасающая картина разрушенного энергоблока. Весь разлом и завал имели цвет черных обгорелостей. Над полом бывшего центрального зала, где реактор, вверх струились волнистые потоки восходящего, ионизированного радиацией газа. Как-то необычно ново и зловеще в этой разрухе и черноте поблескивали на солнце сорванные с мертвых опор и сдвинутые в сторону барабаны-сепараторы...

До блока метров четыреста.

— Включай передний мост тоже, — сказал я Володе. — Может потребоваться повышенная проходимость.

Володя включил передний мост. Все четыре колеса стали ведущими. Но что это?..

— Посмотри, Володя! — Внутри ограды, рядом с разрушенным блоком и вплотную к завалу ходят солдаты, что-то собирают... — Поворачивай направо. Вот здесь... Дальше... Езжай за здание ХЖТО и остановись вплотную к ограждению.

— Зажарит нас, — сказал Володя, прицельно глянув на меня. Лицо у него красное, напряженное. Мы оба в респираторах.

— Останови здесь... О-о! Да там офицеры тоже... И генерал...

— Генерал-полковник, — уточнил Володя.

— Это, наверное, Пикалов... Они собирают топливо и графит руками. Видишь, ходят с ведрами и собирают. Ссыпают в контейнеры. Вон, расставлены железные ящики...

Графит валялся и за изгородью, рядом с нашей машиной. Я открыл дверь, подсунул датчик радиометра почти вплотную к графитовому блоку. Две тысячи рентген в час. Закрыл дверь. Пахнет озоном, гарью, пылью и еще чем-то. Может быть, жареной человечиной...

Солдаты и офицеры, набрав полное ведро, как-то, мне казалось, неспешно шли к металлическим ящикам-контейнерам и высыпали туда содержимое ведер.

«Милые мои, — подумал я, — какой страшный урожай собираете вы... Урожай застойного двадцатилетия... Но где же? Где миллионы рублей, отпущенных государством на разработку робототехники и манипуляторов? Где? Украли?.. Пустили по ветру?..»

Лица солдат и офицеров темно-бурые. Ядерный загар. Синоптики обещают ливневые дожди, и, чтобы активность не смыло дождями в грунт, вместо роботов, которых нет, пошли люди. Позже, узнав об этом, академик Александров возмущался: «На Чернобыле не жалеют людей. Это все падет на меня...»

А ведь не возмущался, когда выдвинул на Украину взрывоопасный реактор типа РБМК...

Вдали видны навалы песка. Минтрансстроевцы уже роют захватки под реактором. Пробили уже два тоннеля. Потом эстафету у них возьмут угольщики.

— Под бетонную подушку роют, — сказал Володя. — Говорят, бутылка водки под реактором стоит 150 рублей... Для дезактивации.

— Поехали! — приказал я Володе. — Вон, видишь, впереди дорога. Она идет вдоль подводящего канала. По ней свернешь налево.

Едем. Против торца машзала — 200 рентген в час. На дороге, вдоль пристанционного узла трансформаторов — брошенные пожарные машины. Посчитал — девятнадцать штук...

Володя вырулил на дорогу. Поехали мимо ОРУ-750. Стрелка радиометра подскочила до 400 рентген в час. Ясное дело — сюда забросило взрывом топливо. Метров через 200, напротив ОРУ-330, стрелка упала до 40 рентген в час. И вдруг... Ч-черт! Непредвиденное. Дорога завалена (перегорожена) железобетонными блоками. Проезда нет. А рентгены бегут, как время. Левее асфальта железная дорога.

— А ну, Володя, покажи, на что способен. Сворачивай на железную дорогу, и метров 50 по полотну вот на эту бетонку, что ведет к АБК-1. Вперед!

«Нива» не подвела. И Володя оказался на высоте. Возле АБК-1 активность один рентген в час. На площади перед административным зданием несколько бронетранспортеров. Посредине — строй солдат. Офицер ходит перед строем и ругает подчиненных за то, что они нарушают правила радиационной безопасности: сидят на земле, курят, раздеваются по пояс, чтобы загореть, пьют водку и прочее. У офицера и солдат респираторы не надеты, висят на шее.

«Безграмотность от плохо поставленного обучения, — подумал я. — Ведь от этих молодых парней пойдет потомство... Но даже один рентген в год дает пятидесятипроцентную вероятность мутации...»

— Побудь, Володя, тут, я быстро... Смотри, не уезжай, а то я застряну здесь...

Володя как-то ободряюще-сочувственно улыбнулся.

Захватив радиометр, побежал в бункер. Там чисто. Даже фона нет. Но душно. Полно народу. Как в бомбоубежище во время войны. Столы, кровати по бокам для отдыха персонала. Вон группа отдыхающих дуется в козла. Слышен стук костяшек. Здесь же дежурные дозиметристы, возле телефонов — операторы, у которых связь с БЩУ и со штабом в Чернобыле, в райкоме КПСС. На стене карта радиационных замеров по промплощадке. Но мне не нужна. Замерил сам...

Покинул бункер и поднялся на второй этаж АБК. Тишина, пустота. По переходной галерее прошел на десятую отметку деаэраторной этажерки... Теперь — быстро вперед! Моя цель — блочный щит управления 4-го энергоблока. Я должен увидеть то место, где была нажата роковая кнопка взрыва, посмотреть, на какой высоте застряли стрелки указателей положения поглощающих стержней, замерить активность на БЩУ и рядом, понять, в какой обстановке работали операторы...

Быстрым шагом, почти бегом, пошел по длинному коридору в сторону 4-го блока. До БЩУ-4 примерно 600 метров. Быстрее...

На радиометре — рентген в час. Стрелка медленно ползет вправо. Миновал БЩУ-1 и БЩУ-2. Двери открыты. Видны фигуры операторов. Расхолаживают реакторы. Вернее, поддерживают реакторы в режиме расхолаживания. 3-й блок. Ему уже досталось от взрыва. Активность — два рентгена в час. Иду дальше. Металлический привкус во рту. Ощущаются сквозняки, пахнет озоном, гарью. На пластикатовом полу — осколки выбитых взрывом стекол. Активность — пять рентген в час. Провал возле помещения комплекса «Скала», семь рентген в час. Вот щитовая КРБ второй очереди. Десять рентген в час.

Ощущение, что иду по коридорам и каютам затонувшего корабля. Справа двери в лестнично-лифтовой блок, дальше — в резервную пультовую. Слева — дверь в БЩУ-4. Здесь работали люди, которые сейчас умирают в 6-й клинике Москвы. Вхожу в помещение резервного пульта управления, окна которого выходят на завал. 500 рентген в час. Стекла выбиты взрывом, хрустят и взвизгивают под каблуками. Назад! Вхожу в БЩУ-4. У входной двери — 15 рентген в час, у рабочего места СИУРа (умирающего сейчас Леонида Топтунова) — десять рентген в час. На сельсинах-указателях поглощающих стержней стрелки застыли на высоте двух, двух с половиной метров. При движении вправо активность растет. В крайней правой стороне БЩУ — 50—70 рентген в час. Выскакиваю из помещения и бегом в сторону первого энергоблока. Быстро!..