Он нашарил в кармане кость, полученную от Горбуна, и в который раз уставился на покрывающие ее значки, а потом, не выдержав, отшвырнул предмет в темноту.
Он очнулся перед самым рассветом, почувствовав, что над ним кто-то наклонился. Рис лежал неподвижно, стараясь не шелохнуться и показать: он отдает себе отчет в том, что стал объектом безмолвного изучения. Незнакомец, кем бы он ни был, мог убить его во сне, но почему-то этого не сделал. Рядом спала малышка Джилан, успокоенная теплом Риса и спящей сестры.
Незнакомец тяжело задышал. Рис осторожно приоткрыл один глаз. Над ним склонился взрослый пухлый стег в традиционном оранжево-буром длинном одеянии. Сейчас стег повернул голову, как будто прислушиваясь к доступным одному ему звукам, доносящимся со стороны зазубренных вершин, белеющих в этот предрассветный час, словно их укрыли снега.
В следующее мгновение абориген почувствовал, что человек проснулся, и тревожно дернул головой. Рис уже смотрел на него во все глаза. Половину лица — от лба до подбородка — искажала уродливая бородавка, нос был свернут на сторону, один глаз находился гораздо ниже другого, и мембрана, заменяющая веко, доходила на этом глазу только до середины глазного яблока.
Стег выпрямился, тревожно вереща. Его пальцы разжались, что-то выронив. Рис сел. За спиной у стега-мужчины обнаружилась женская особь. Спутница отчаянно жестикулировала.
— Чего вам надо? — спросил Рис на стегти.
От звука его голоса очнулась Лита. Одного взгляда на стегов ей хватило, чтобы истошно завизжать. Стег в испуге отшатнулся. Его подруга пустилась наутек вместе с ним, то ли повиснув на его руке, то ли увлекая его за собой.
— Никогда не видела такого урода! — призналась Лита.
Сам Рис видел стега с физическими дефектами всего второй раз в жизни. Первым был Горбун.
Джилан тоже проснулась и запищала. Лита взяла сестру на руки.
— Мы дадим им просто так уйти?
Стеги неуклюже карабкались вверх по крутому склону в направлении ближайшей вершины. Понаблюдав за ними, Рис понял, что они придерживаются заданного маршрута. И уж раз парочка уродцев в состоянии осилить подъем, то людям это тем более по плечу.
— Нет, мы последуем за ними.
— Джилан обязательно должна поесть, — предупредила Лита.
Нагнувшись за ситаром, Рис увидел кость, которую он в сердцах выбросил накануне, а сегодня утром подобрал стег. Непонятную надпись пересекала трещина. Рис поднял кость и сунул в карман.
Лита сделала два неуверенных шажка, с трудом удерживая на руках сестру. По ее осанке и выражению лица было видно, как она утомлена. Рис нагнал ее и забрал Джилан.
— Тогда я понесу отцовский ситар, — сказала Лита.
Они медленно двинулись вперед, чувствуя, что расходуют на подъем последние силы. Солнце взошло, но не смогло их согреть, а всего лишь ослепило, отражаясь от выветренной скалы. Хорошо хоть, что прекратился дождь, а у Риса уже не так сильно щипало в носу. Лита жмурилась от бьющего в глаза света и переставляла ноги вслепую, держась за руку Риса. Он тоже поневоле сощурился, ощущая себя сомнамбулой и боясь оступиться. Свободной рукой он поправил на поясе походную аптечку и убедился, что испытания, помимо очевидного вреда, приносят хоть какую-то пользу: ремень, несколько дней назад врезавшийся ему в живот, теперь болтался на бедрах.
Более того, несмотря на изнеможение и мучительный голод, он окреп духом, чего с ним не бывало уже очень давно. Сознание каким-то чудом очистилось, стало прозрачным, словно ключевая вода, которой он умылся, прежде чем двинуться в путь этим утром. Ненависть к самому себе, евшая его поедом еще накануне, улетучилась; новые возможности сверкали в воздухе, как бабочки в яблоневом саду Академии. Заглядывая в себя, он не находил даже следа демона, одолевавшего его столько лет. Да, у него еще не было пригодного плана спасения, но впервые после гибели Чандры Патела появилась надежда на успех.
Это были настолько неожиданные и неуместные чувства, что он громко рассмеялся. В разреженном воздухе высокогорья смех быстро сменился кашлем.
— Не подходи ближе!
Звук стегской речи вернул его к реальности. Прикрыв ладонью глаза от солнца, он уставился на согбенную фигурку стегской старухи, возникшей у него на пути. Поняв, что это именно старуха, он перестал дышать от изумления.
На ней было длинное бесформенное одеяние из грубой коричневой материи, капюшон откинут, открывая морщины на лице и седеющую шерсть на голове. В руке старуха решительно сжимала трехгранный стегский кинжал, сразу напомнивший Рису обстоятельства гибели Патела. Он медленно спустил Джилан на землю и загородил собой сестер.
Назови себя! — потребовала старуха. — Скажи, что ты здесь ищешь.
— Я Рис Данио. Я ищу Матерей.
— Ты нашел искомое. Меня зовут Первой-Среди-Матерей.
Она использовала слово «на-стег-м-йа», и он разобрал в нем знакомый корень, однако она не дала ему времени на размышление. По короткому жесту ее клешневидной руки рядом с ними выросли еще три фигуры в капюшонах, раньше незаметные из-за ослепительных солнечных лучей. Все три были вооружены зловещими трехгранными кинжалами.
В следующее мгновение у него отняли Джилан. Видя, как некто в капюшоне отрывает от земли ее сестру, Лита вскрикнула и принялась лягать похитителей. Риса проворно связали; он стоял теперь, как истукан, ощущая запах тлена, который инстинктивно ассоциировал с преклонным возрастом, и другой, запах сырости, исходивший от одежд стегов, словно вынесенный из подземелья.
Все, кто их пленил, оказались сгорбленными, морщинистыми, седыми, тонкошеими женщинами. При других обстоятельствах он бы только посмеялся: быть схваченным бандой дряхлых старух.
Первая-Среди-Матерей подняла руку, вынудив Литу замолчать.
— Маленькой здесь безопаснее, чем Данио.
— Почему Данио опасно с Матерями? — спросил Рис.
Она так резко преградила ему путь, что он едва удержался на ногах. Одна из женщин дернула его за рукав, заставив выпрямиться. Первая-Среди-Матерей стояла так близко, что он мог бы до нее дотронуться. Как ни тревожно ему было, от увиденного он разинул рот.
В ней не было и следа безразличия и вялости, присущих всем стегам, которых он видел до сих пор, как не было и следа физического уродства. В круглых янтарных глазах, превращенных возрастом в белесые опалы, читался глубокий ум, а также любопытство и ирония, словно ее забавляла роль, которую она вынуждена была играть. Что-то в выражении ее лица наводило на мысль: все происходящее здесь не более чем шутка. Все вместе производило настолько человеческое впечатление, что Рис успокоился, решив, что эта аборигенка не вынашивает в отношении их никаких дурных намерений. Он, инстинктивно очеловечивая ее, думал о ней просто как о пожилой женщине.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});