Подходит капитан-пограничник, тоже весь сверкающе-блистающий.
— Смеетесь? — хмуро спрашивает. — Ничего, еще поплачете!
Он знал, что говорил.
Нас, человек двадцать с одной машины, плотно окружает толпа блистающих пограничников числом человек в сорок и гонит под направленными автоматами к воротам и сразу возвращается к очередной машине.
Осматриваемся. Сильно разрушенный металлургический или машиностроительный завод, везде груды кирпича и изуродованные металлические конструкции. Узнаем название города — Юденбург. Узнаем и причину такого плотного кордона на мосту, оказывается, было несколько случаев, когда с моста бросались вниз и разбивались, конечно, насмерть казаки, высота моста над рекой метров тридцать, а внизу крупные камни.
Много казаков, и везде идет жаркая работа с «архивами» — уничтожаются и всяческие документы, письма, бесчисленное множество фотографий. Я тоже порвал на мелкие кусочки как свои фотографии с изображениями в героической позе возле грозного пулемета Шварцлозе, так и две фотографии с отцом Вити Каретникова: а что, если он вернется в станицу живым (он не вернулся), и я испорчу ему всю его советскую жизнь.
Длинная, метров в пятнадцать канава, приспособленная в качестве «удобств во дворе» и наполовину уже заполненная дерьмом, покрылась толстым слоем рваной бумаги, да и вся территория завода тоже здорово побелела. Но не только бумага. Когда я, сидя на битом кирпиче, уничтожал касающиеся меня следы истории, я увидел сидящего недалеко казака, который, развернув небольшую тряпочку, рассматривал что-то блестящее, а потом решительно завязал эту тряпочку и бросил туда же, в «удобства во дворе».
То есть, золото к «золоту».
Среди бродивших по развалинам людей попадались и казаки, даже казачки из Казачьего Стана. От них-то мы и узнали о тех ужасах, которые творились англичанами при выдаче из лагерей, расположенных возле Лиенца.
ЛИЕНЦ! название этого небольшого австрийского городка стало символом казачьей стойкости, казачьего самопожертвования, причем эти качества были проявлены не только взрослыми казаками, что никого бы не удивило, но и женщинами, детьми, немощными стариками.
Дорогие читатели! Мне неизвестно, что вы знаете о трагедии Лиенца. Кто-то знает много, кто-то знает кое-что, кто-то о ней даже не слышал. О событиях в Лиенце имеется большая литература, но ни в Советском Союзе, ни в теперешней, сверхдемократической России, эта литература не издавалась и, похоже, никто ее издавать не собирается.
Наиболее полный и подробный материал о событиях в Лиенце имеется в двухтомном сборнике «Великое предательство», подготовленном и изданном одним из последних кубанских атаманов генерал-майором Вячеславом Науменко. Это для тех, кто хочет знать много и точно.
Я не был в Лиенце. Но я знаю о нем много. Для тех, кто даже не слышал об этих зловещих событиях, я расскажу о них вкратце. Каждый человек, казак по крови, или просто проживающий в казачьих местностях, должен это знать и об этом помнить.
Перешедшие в Австрию казаки Стана и присоединившиеся к ним северокавказцы под руководством генерала Султан-Клыч-Гирея (его имя пишется по-разному) расположились вдоль левого берега Дравы несколькими лагерями, а штабы, генералитет, в том числе генерал кавалерии Петр Николаевич Краснов, выдающийся деятель Белого движения в годы гражданской войны и всемирно известный писатель, разместились в самом Лиенце. Информация о количестве находящихся к этому времени в Стане казаков разноречива, и я назову цифры, приведенные журналом «Казакия»: 15 тысяч строевых казаков и 38 тысяч стариков, инвалидов, женщин и детей, причем, среди этих людей было немало старых эмигрантов двадцатых годов, у которых даже и мысли не появлялось, что их могут отправить в Советский Союз. Ведь даже по условиям людоедского Ялтинского соглашения люди, не являющиеся гражданами СССР, не подлежали передаче советским властям.
Порядки в Стане, конечно же, отличались от наших. У нас — воинские части, в каждом подразделении имеется командир, и с подчиненностью и субординацией все ясно. А у них перемешаны строевые части с разными станицами и хуторами, которыми руководят атаманы; у многих строевых казаков жены и куча родственников в станицах, а командиров разных в высоких чинах (а иногда и самозванных) множество, и все взаимоотношения запутаны до крайности.
Зато информации у них было больше, так как были назначены английские коменданты или офицеры связи, которые постоянно были в контакте с казачьими офицерами.
Вначале все было благополучно и благожелательно. В отличие, опять же, от нас, с кем никто даже и побеседовать не удосужился, в Стане английские коменданты активно убеждали казаков в том, что о передаче в руки Сталина не может быть и речи.
Но наступил день 28 мая, офицеры уехали «на конференцию», некоторые из них пообещали женам, что вернутся к вечеру, но не вернулись. И все стало всем ясно. Да и сами англичане уже открыто заявляли, что все находящиеся в Стане люди будут отправлены в Советский Союз независимо от их желания или нежелания.
Депортация оставшихся казаков и членов их семей из района Лиенца началась утром 1 июня. Казаки приготовились. Они построились плотной толпой, в середине — женщины и дети, по краям — строевые казаки, в одном месте находилось несколько священников, одетых в торжественные облачения, державших иконы и хоругви.
Приказ английского майора Дэвиса начать добровольно погрузку на автомашины не был выполнен ни одним человеком. И англичане решили прибегнуть к насильственной погрузке. Английские солдаты, вооруженные дубинками и винтовками, набросились на толпу безоружных людей.
Один английский лейтенант писал в отчете: «Я был свидетелем многих случаев безнадежного отчаяния и страха перед будущим, которое для них уготовано. Мужчины бросались на землю и обнажали грудь, чтобы быть расстрелянными на месте, женщины были как безумные. Он и другой офицер… были вынуждены иметь дело с группой казаков, которые сидели на земле, сцепившись за руки, и отказывались двигаться и требовали лучше расстрелять их, чем передавать их в руки советских… Этот случай требовал применения силы. Солдаты примкнули штыки. В следующие десять минут солдаты избивали казаков палками, винтовками, в ход пошли даже острия штыков, которыми, надо сказать, действовали без лишней деликатности. Началась стрельба поверх голов казаков и в землю около них… Зрелище было достаточно дикое».
Толпа повалила дощатый забор и бросилась к лесу, но ее встретили пулеметным огнем. Были убитые и раненые. Немало было людей, мужчин и женщин, которые предпочитали покончить с собой, стреляли себя и своих детей, бросались с детьми с моста в Драву.
Избитых и окровавленных бросали в грузовики и везли так же под охраной в тот же Юденбург, где, как и нас, передавали советским офицерам. Один из вернувшихся английских охранников рассказывал, что трое казаков покончили с собой в автомобилях, а один бросился с моста в Юденбурге.
Сколько людей погибло в Лиенце, сказать определенно никто не может. Сейчас там стоит обелиск в память этих страдальцев и возле него 27 могил, столько, сколько смогли найти и похоронить местные жители погибших казаков, женщин, детей. А сколько не нашли? А сколько унесли бурные воды Дравы?
Здесь же, в Юденбурге, дело уже приближалось к вечеру, когда где-то неподалеку в одном из не полностью разрушенных зданий послышались автоматные очереди, и не какие-нибудь отдельные выстрелы, а непрерывная стрельба в течение трех-четырех минут.
Что это было? Послышались разговоры: расстреливают. Я так не думал. Чтобы дело шло к поголовному расстрелу, было непохоже. А если кого-то, то именно кого и как производился отбор? Процедур по отбору или отсеиванию я не замечал, хотя по развалинам ходили несколько советских пограничников, спрашивая, нет ли среди нас офицеров, утверждая при этом, что офицеры будут направляться в отдельные лагеря с более комфортными условиями. Я не видел, чтобы кто-то отозвался на эти условия, но сам для себя на всякий случай решил не уничтожать свою солдатскую книжку, чтобы меня не приняли за офицера (позже, уже в Г'УЛАГе никто не верил, что я не офицер).
Кроме того, уже потом, в другом лагере я видел, как один человек в казачьей форме ходил по лагерю в сопровождении нескольких советских офицеров, которые ему время от времени кого-то показывали, а он твердил (пока я его видел): «Нет, не он. Нет, не он».
Кого они разыскивали, не знаю. Не знаю также, кто это был: давно внедренный к нам агент НКВД или же свежий христопродавец из наших.
Так что, и в Юденбурге какой-то отбор в принципе мог быть.
Наступил вечер, я выбрал себе груду кирпича помягче и улегся.
Утром объявили регистрацию, и я сдал свой документ, на котором было написано: «Солдатская книжка. Казачье войско».