Читать интересную книгу Сестра милосердия - Мария Воронова

— Вы будете Элеонора Львова? — низкий мужской голос врезался в ее мечты.

— Да, это я, — открыв глаза, она увидела рядом с собой пожилого красноармейца. Это был степенный мужчина уже в годах, довольно плотный, с густыми прокуренными усами.

Элеонора встала и улыбнулась. Несмотря на военную форму, он напомнил ей человека из прежней жизни.

— У меня письмо до вас, — сказал красноармеец тягуче, — дюже важное. Слава богу, вы еще не ушли.

Она взяла простой, сложенный вдвое лист бумаги.

— Вы будете ждать ответ?

— Да, подожду, пожалуй, — он сел на лавочку, которая заскрипела и слегка прогнулась под ним.

Узнав почерк Воинова, Элеонора чуть не вскрикнула от радости. Зажмурилась, представляя, что мог Константин Георгиевич написать… Но человек ждал ее ответа, и мечтать времени не было.

«Дорогая Элеонора Сергеевна! Прошу Вас, как только Вы получите эту записку, приходите по указанному ниже адресу. Очевидно, Вас удивила эта странная, если не сказать наглая просьба, но Вы сразу все поймете, когда окажетесь на месте. Еслиъ сможете, постарайтесь не спрашивать ни о чем у Василия Петровича, человека, который передаст это письмо. Пожалуйста, приходите, как только сможете, забудьте ненадолго обиды, которые я невольно Вам причинил. Очень жду!»

Элеонора в недоумении посмотрела на Василия Петровича. Тот спокойно курил, медленно выпуская дым сквозь усы. Воинов просил ни о чем его не спрашивать. Почему? Он болен? Но почему тогда не в госпитале? Остался инвалидом? Да, кажется, это единственное объяснение его странному поведению. О, бедный, бедный Константин Георгиевич!

Сердце колотилось так, что даже во рту пересохло. Листок в руках дрожал. Она в замешательстве посмотрела на красноармейца. Какого ответа он от нее ждет?

— Я приду сегодня же, — сказала она севшим глосом, — очень скоро.

Василий Петрович кивнул:

— Добре. Я тогда домой поеду. Прощайте, барышня. Доктору поклон.

Как ни замирало сердце в предвкушении скорой встречи, как ни стремилась душа быстрее утешить Воинова, Элеонора все же забежала домой навести красоту. Откуда только взялось это тщеславное желание понравиться Константину Георгиевичу?

Она погладила свою прямую черную юбку и достала парадную кофточку. Белая кофточка, без лишней пышности отделанная старинными кружевами, перешла ей от Ксении Михайловны и до сих пор казалась Элеоноре слишком красивой, чтобы ее надевать. Она просто любовалась этой прекрасной вещицей, разглядывала узор кружев и радовалась, что она у нее есть. Ну вот, теперь наконец настал час кофточки.

Элеонора тщательно причесалась, собрав волосы в привычный узел на затылке. Все же вид у нее совсем нафталиновый, как у строгой классной дамы, но в модных тряпочках и с современной прической она будет выглядеть просто глупо.

Зачем ты прихорашиваешься, дурочка? Ты для Воинова просто друг, ему все равно. Он влюблен в Лизу, и никакие тряпочки не помогут тебе ее заменить. Мы друзья, близкие люди, пережившие вместе много всего, не надо сюда вмешивать еще и любовь, это только все испортит.

Сделав себе такое строгое внушение, Элеонора все же натянула единственную пару шелковых чулок и, до миллиметра выверив шов, отправилась по указанному в письме адресу.

Это оказался мрачный серый дом на Знаменской улице. Элеонора всегда испытывала мимолетное чувство тоски, когда ей случалось проходить мимо, и теперь это показалось ей дурным знаком.

Поднявшись в третий этаж, она остановилась перед высокой двустворчатой дверью. Удивительно, но на ней не было никаких опознавательных знаков, ни гравированных латунных табличек, оставшихся от прежних времен, ни нынешних фанерок, указывающих, какой семье сколько раз звонить.

Поколебавшись немного, она нажала на кнопочку два раза. Сквозь дверь услышала резкий звук звонка, потом долго стояла тишина. И только когда Элеонора подумала, уж не перепутала ли она адрес, послышались шаркающие, очень медленные стариковские шаги.

Да, верно, я ошиблась и зря побеспокоила немощного человека, со стыдом подумала она, и тут дверь открылась.

Увидев Константина Георгиевича, она едва удержадась, чтобы не вскрикнуть. На секунду пришла спасительная мысль, что виной всему неверное освещение, но тут же исчезла. Войдя, она оказалась в кухне, и тут, при свете дня, сразу стало видно, что Константин Георгиевич очень болен.

Не в силах произнести ни слова, она жадно смотрела на него и пыталась найти хоть какое-то опровержение своим догадкам. Он тоже молчал, только улыбался и держал ее за руки.

Воинов исхудал так, что едва стоял на ногах. Щеки запали, глаза ввалились, только крючковатый нос остался от прежнего Константина Георгиевича.

— О, мой дорогой, — наконец прошептала Элеонора.

Во время голода девятнадцатого года ей приходилось видеть истощенных людей. Она сама была очень худа, но она служила и получала карточки, и заботиться ей нужно было только о самой себе. Многим аристократам приходилось гораздо хуже, бывало, голодали по несколько дней кряду, но даже у них Элеонора не встречала такой страшной худобы и восковой прозрачности.

— Вот он я, точнее, то, что от меня осталось, — сказал Воинов нарочито весело, а Элеоноре показалось, что у него даже голос похудел. — Поговорите со мной или развернетесь и уйдете?

— Константин Георгиевич, я больше никогда вас не покину!

— Тогда разрешите пригласить вас в комнату?

Они пошли по коридору, причем Воинову пришлось опереться на ее руку, и, преодолевая эти несколько метров, он останавливался перевести дух.

Комната оказалась неожиданно большой, в два окна, и скодость обстановки делала ее еще больше. У Воинова имелся только пружинный матрас, убранный казенным одеялом, вещевой мешок в углу да спиртовка на широком подоконнике. Был еще пустой посылочный ящик, который Элеонора приспособила вместо стула. Константина Георгиевича она уложила на матрас. Он попытался сидеть, но это оказалось слишком тяжело для него. Путешествие до входной двери забрало у него все силы, и, чтобы дать ему немного отдохнуть, Элеонора стала рассказывать, почему не ответила на его письмо.

— Я понял, — Воинов мягко улыбнулся, — немножко позлился, а потом понял, что письмо до вас не дошло. Хотел писать новое, но тут вмешались другие силы.

— Скажите, что с вами, дорогой Константин Георгиевич…

— Ничего особенного. Как поют наши враги: меченый свинцом, я пришел с войны. Это скучно обсуждать. Осколочное ранение в живот, потом я валялся по госпиталям, изумляя своей живучестью всех докторов, в том числе себя самого. Мою койку отгораживали ширмой не один и не два раза, но я все никак не помирал. А потом решил, что есть более интересный способ скоротать последние денечки, чем лежать на больничной кровати и ждать смерти. Как раз демобилизовался мой любимый санитар Василий Петрович, и, воспользовавшись оказией, я выписался, взял отпуск по ранению, и вот я здесь. Вообще удивительный наш народ, если подумать. Вася, неграмотный мужик, практически на себе меня волок и в один день провернул все дела с комендатурой и чем там еще, что мне сразу комнату дали.

— А вы… — Элеонора замялась, не зная, как спросить. — Вы один?

— Как перст. Но что мы все обо мне? Расскажите, как вы живете!

— Об этом мы еще успеем поговорить, — сказала Элеонора строго, — в первую очередь меня интересует ваше здоровье. Что говорят врачи?

В ответ Воинов только фыркнул.

— Это не шутки. Василий Петрович уехал домой, очевидно, ухаживать за вами буду я.

— Но я…

— Не спорьте! — она выпрямилась на ящике и почувствовала, как в бедро врезается гвоздик. — Вам сейчас нужна моя помощь. И чем скрупулезнее мы будем выполнять указания врачей, тем быстрее вы поправитесь и избавитесь от моей опеки.

Она говорила тем же строгим тоном, что и в полевом госпитале, и от этого казалось, будто они с Воиновым не расставались на много лет, будто не было этой тяжелой разлуки…

Константин Георгиевич приподнялся на постели и протянул ей руку. Она подала свою, с болью чувствуя, какой хрупкой стала эта сильная рука. Он внимательно посмотрел ей в глаза.

— Я умираю, Элеонора Сергеевна, — сказал Воинов просто, — и ничего с этим поделать уже нельзя.

Наверное, нужно было сказать что-то фальшиво-обнадеживающее, но Элеонора просто опустилась на колени, порывисто обняла Воинова и заплакала. Он гладил ее по волосам своей почти невесомой рукой.

Так они сидели, обнявшись, довольно долго, потом Элеонора взялась за работу. Она намыла комнату, особенно окно. Василий оставил небольшой запас продуктов, крупу и сухое молоко, и Элеонора сварила Воинову жидкую кашу.

Он съел немного только после упорных уговоров, заметив, что еда вызывает у него сильную тошноту, которую он не всегда может сдержать. Элеонора не слишком настаивала, понимая, что каша — это не та пища, что требуется истощенному человеку. Нужны яйца, куриные бульоны, свежее молоко, фрукты.