Ты еще аэродрома не видел, — мрачно сказал Вережников. — Бетонку перепахали, от ангаров и домов одни развалины остались, а что до техники, так вообще без слез глянуть невозможно. Меня гражданские нашли и по началув расположение отвезли. Так что я все своими глазами видел. Только не думаю, что это американцы, Паша. Я с ними в войну на бомбежки летал. Их «крепости» у нас под Полтавой базировались. Взлетят, отбомбятся над Германией, а садятся уже в Англии. А оттуда другая группа таким же манером на бомбежку вылетает. А мы с фронтовых аэродромов подлета взлетаем и им в сопровождение пристраиваемся. Так что я тебе хотел сказать? Машины у них, конечно, мощные были, «крепости» эти самые, но не до такой степени, Паша, не до такой, чтобы мы их достать не могли. А ведь у нас сейчас и пушки помощнее, и эрэсы в два раза калибр увеличили.
— Тогда кто это? — сверкнул глазами из-под бинтов Серов. — Кто?
А что мог сказать Вережников? Он и сам ничего не понимал.
И не знали они, что командующим ВВС был подготовлен приказ, по которому летчикам категорически запрещалось ввязываться в схватки с подобными объектами, и Главком этот приказ завизировал. Товарищ Сталин авиацию считал своим личным детищем, потому и решил, что рисковать жизнью летчиков в мирное время не слишком оправданно, да и слухи обязательно поползли бы, как змеи из плетеной корзинки, а после Второй мировой войны слава русских летчиков гремела, так зачем же бесполезными атаками на неведомо что собственную славу подрывать?
Пришло время других действий, пусть незаметных и на первый взгляд совсем неэффективных, но вождь уже не раз их успешно опробовал, а потому хорошо знал, что там, где пехота не пройдет, не проползет бронированный танк, где авиация окажется бессильной, там обязательно сработает МГБ. Тем более что даже людьми рисковать не придется — много еще у нас в лагерях тех, кто за свободную жизнь рискнет своей собственной не один раз, уж больно срока давались длинные для слишком короткой человеческой жизни, которую каждому хотелось прожить не хуже остальных и уж по крайней мере не за колючей проволокой, где и жить-то, честно говоря, невозможно, разве что так — существовать!
А что касается вдов и сирот летунов N-ского авиационного полка, то государство о них побеспокоилось, сохранив пайки и назначив пенсии на то время, когда дети подрастут или вдовы найдут себе новых мужей, готовых позаботиться о сиротах. Личный состав полка был молод, и несмотря на войну, выкосившую мужиков, можно было предполагать, что без мужей вдовы останутся недолго. Впрочем, это кому и как повезет, тут уж загадывать было вообще невозможно..
Через несколько недель подполковник Вережников, еще прихрамывающий и опирающийся на изящную трость, был вызван в штаб ВВС, и командующий приказал ему готовиться в заграничную командировку. По секрету было сказано — с семьей,
— А хромота моя не повлияет? — осторожно осведомился подполковник Вережников, бегло проглядывая список инструкторов, отданных ему в подчинение.
— Сам понимаешь, Илья Николаевич, — сказал командующий и боязливо огляделся по сторонам. — После такого тебя бы даже безногим куда-нибудь услали. Спасибо, что в Китай, все-таки не так далеко.
О Китае Вережников знал немногое — что отгорожен он от всего мира Великой стеной, что все китайцы вилками и ложками не пользуются, а предпочитают харчиться палочками, и еще он знал по газетам, что председателем там стал Мао Цзэдун, который в понимании китайцев был, как товарищ Сталин для всего советского народа.
Он еще раз просмотрел список инструкторов и покачал головой.
Лейтенант Серов Павел Александрович в списке тоже был, хотя и не выписался еще из госпиталя. Здоровьем его никто не интересовался. Кто-то в Москве увидел знакомую по недавним событиям фамилию и, пристукнув кулаком по столу, с уверенностью сказал: «Годен!»
* * *
ШИФРОТЕЛЕГРАММА «ВЧ»
Исх. 22/5744 — 15.02.50 Секретно
Начальнику особого отдела штаба ВВС Уральского военного округа
Целях сохранения сведений, составляющих государственную тайну СССР, и нераспространения нежелательных слухов прошу в срок до 1 марта 1950 года составить списки лиц, причастных к инцидентам над горами, имевшими место в январе-феврале 1950 года, предупредить указанных лиц об ответственности за разглашение сведений, составляющих служебную и государственную тайны, отобрать подписки о неразглашении деталей указанных выше воздушных столкновений.
Об исполнении данного указания донести на имя заместителя министра государственной безопасности т. Огольцова с отчетом о проделанной работе за 1 квартал 1950 года.
Подписал Огольцов
Глава четвертая
Александр Бабуш не любил оказываться в центре внимания. Особенно в таких вот обстоятельствах, когда не знаешь, чем все закончится — орденом на грудь или позором. Каша закручивалась такая, что неизвестно было, чем все закончится. Приехал деловитый москвич, по выправке его видно было, что форму он или недавно снял, или вообще не снимал, а держал в шкафу на всякий случай. На пиджаке у него был ромб, но не гражданский, красный с бронзовой окантовкой.
Москвича все уважительно звали Николаем Николаевичем, хотя возрастом он был много моложе большинства сотрудников управления — лет двадцать пять ему было, не больше.
В разговоре с Коротковым Бабуш выразил свое недоумение.
— Это ты от незнания, — хмыкнул Короткое. — У Коли опыт побольше, чем у многих других. Он еще в отряде Медведева связным был, потом в Чехии его расстреляли вместе с другими заложниками, даже фамилия его есть на мемориальной доске. А он выжил. Выбрался ночью из-под трупов и ушел в лес.
А потом он в Западной Белоруссии работал против националистического подполья. По самому лезвию парень ходил, не в кабинетах штаны просиживал, внедренкой был, все подполье изнутри знал, в схронах месяцами жил.
— А-а, — успокоился Бабуш. — То-то я смотрю, он каждый листочек в деле обнюхивает. Меня всю историю уже три раза заставил повторить.
— Тебе-то чего бояться? — покосился Короткой. — Это пусть у начальства очко играет, а ты — лицо подчиненное, тебе его рвать будут, если утаил чего, а потом вдруг выяснится. Хорош бумаги с места на место перекладывать, пойдем на стадион, сегодня наш СКА с ВВС играет, рубка будет приличная, наши грозились летчиков надрать. Я в это не верю, но все равно наши игру просто так не отдадут.
Почти весь январь мело так, что специально созданные горисполкомом коммунальные бригады не успевали очищать улицы от снега. Впрочем, работы было как снега на улицах, поэтому иной раз Бабуш оставался ночевать в кабинете. Домашнего телефона у него не было, но в соседней квартире жил начальник оперативно-технического отдела Фурнис, которому телефон был положен по должности, поэтому, оставаясь ночевать в управлении, Бабуш всегда звонил ему и просил передать, чтобы жена не волновалась. В кабинете стоял медицинский топчан, обитый коричневым дерматином, а накрывался Бабуш шинелью. Слава Богу, что в управлении топили хорошо, мерзнуть не приходилось.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});