Читать интересную книгу Дальний остров - Джонатан Франзен

…но я уже едва вспомнил о том, что она мне давеча говорила, и зачем я пошел, и все те недавние ощущения, бывшие всего полтора часа назад, казались мне уж теперь чем-то давно прошедшим, исправленным, устаревшим…

То, что происходит с героем, происходит и с самой книгой. Здание традиционного романа xix века, где имеет значение, получит ли генерал наследство, как французский национальный характер отличается от английского и в кого тайно влюблена юная красавица Полина, рушится до основания под натиском современной истории о пагубном пристрастии.

В конце романа Алексей Иванович по-прежнему в долине Рейна, его безумие уступило место раскаянию и отвращению к себе, но это лишь прелюдия к следующей вспышке безумия. Творец Алексея Ивановича, однако, нашел в себе силы покинуть Германию и засесть за работу; в скором времени он написал «Записки из подполья» и «Преступление и наказание». Для Достоевского, как и для таких его нынешних литературных наследников, как Денис Джонсон, Дэвид Фостер Уоллес, Ирвин Уэлш и Мишель Уэльбек, невозможность бесконечно нажимать на клавишу «удовольствие», неизбежность некоего хмурого и покаянного рассвета — это та брешь в нигилизме, сквозь которую может просочиться, чтобы вновь заявить о своих правах, человеческое повествование. Конец запоя — это начало повести.

Ты уверен, что ты сам не дьявол?

Об Элис Манро

Элис Манро всерьез претендует на статус лучшего современного писателя Северной Америки, но за пределами Канады, где ее книги — бестселлеры номер один, круг ее читателей всегда был невелик. Рискуя выглядеть просителем за очередного недооцененного автора (возможно, вы научились распознавать подобные просьбы и уклоняться от них — точно так же как научились не открывать писем из массовой рассылки определенных благотворительных учреждений? «Очень вас просим, подайте на бедность Дон Пауэлл…[62] Ваше пожертвование — всего пятнадцать минут в неделю — поможет поставить Йозефа Рота на заслуженное место в современном литературном каноне…»), я хотел бы покрутиться вокруг последней чудо-книги Манро — сборника «Беглянка» — и высказать кое-какие догадки о том, почему ее слава так разочаровывающе отстает от совершенства ее прозы.

1. Главное при чтении Манро — удовольствие от нее как от рассказчицы.

Проблема в том, что многие покупатели серьезной художественной прозы, похоже, решительно предпочитают лирические, трепетно-доверительные, псевдолитературные вещи.

2. Манро не тот случай, когда можно по ходу дела еще и набраться гражданственности или получить исторические сведения.

Ее тема — люди. Люди-люди-люди. Если вы читаете художественное произведение на какую-нибудь богатую тему — скажем, об искусстве эпохи Возрождения или о важной главе в истории нашей страны, — вы можете быть уверены, что проводите время с пользой. Но если действие происходит в современном мире, если заботы персонажей вам не чужды и книга так вас заняла, что вы не можете ее отложить, хотя уже пора спать, возникает подозрение, что автор вас просто-напросто развлекает.

3. Она не дает своим книгам таких помпезных названий, как «Канадская пастораль», «Канадский психопат», «Пурпурная Канада», «В Канаде» или «Заговор против Канады».

А еще она отказывается резюмировать самое важное и драматичное, придавать ему удобную опосредованную форму. А еще ей дорого обходятся сдержанность по части риторики, тончайший слух на живую речь и почти патологическое сочувствие к своим персонажам — из-за всего этого ее авторское «я» на много страниц подряд уходит в тень. А еще она приятно улыбается с обложек своих книг, давая понять, что читатель ей друг, а не строит хмурую мину, которую считают признаком подлинно серьезных литературных намерений.

4. Шведская королевская академия непоколебима.

В Стокгольме явно считают, что Нобелевку по литературе уже получило чересчур много канадцев и слишком много авторов, пишущих только рассказы. Сколько можно!

5. Манро пишет художественную прозу, а ее труднее рецензировать, чем литературу иного рода.

Взять, к примеру, Билла Клинтона: вот он написал книгу о себе — как интересно! Как интересно! Интересен уже сам автор — может ли быть лучшая кандидатура, чтобы написать книгу о Билле Клинтоне, чем сам Билл Клинтон? — и, кроме того, у всех есть мнение о Билле Клинтоне, все задаются вопросами, что Билл Клинтон в новой книге сообщает о себе и о чем умалчивает, почему он выпячивает одно и опровергает другое, и ты глазом не успел моргнуть, а рецензия уже практически написалась.

А кто такая Элис Манро? Отдаленный поставщик очень больших личных удовольствий. И поскольку мне неинтересно освещать то, как продается ее новая книга, поскольку мне не хочется развлекать читателя колкостями на ее счет и не хочется рассуждать о конкретном смысле ее новой работы (это трудно сделать, не раскрывая сюжетов), я, пожалуй, удовлетворюсь тем, что подкину издательскому дому «Альфред А. Кнопф» пару милых фраз для обложки:

«Манро всерьез претендует на статус лучшего современного писателя Северной Америки. Ее ‘Беглянка’ — чудо», —

и предложу редакции критического еженедельника «Нью-Йорк таймс бук ревью» поместить на самом видном месте самую крупную фотографию Манро, какую только можно, добавить к ней несколько меньших фотографий, представляющих интерес для особо любопытных (ее кухня? ее дети?), процитировать, может быть, какое-нибудь из ее редких интервью:

Потому что есть это чувство вычерпанности, это смущение, когда смотришь на свою прежнюю работу… По сути дела, у тебя имеется только то, над чем ты работаешь сейчас. Это значит, что ты едва одета. Выходишь на люди в одной тоненькой рубашонке — это твоя теперешняя работа — и с ощущением малопонятной связи со всем, что сделано раньше. Потому-то я и не беру на себя никакой публичной писательской роли. Если бы я стала ее играть, то чувствовала бы себя колоссальной обманщицей… —

и этим ограничиться.

6. Что еще хуже, Манро пишет только рассказы.

Это ставит перед рецензентом еще более тяжелую задачу. Есть ли в мировой литературе рассказ, чье очарование способно сохраниться в типовом кратком изложении сюжета? (Скучающий муж случайно знакомится на ялтинской набережной с дамой, которая гуляет с собачкой… Ежегодная лотерея в маленьком городке служит, как выясняется, довольно неожиданной цели… Дублинец средних лет после рождественской вечеринки размышляет о жизни и любви…) Опра Уинфри[63] не будет связываться со сборником рассказов. Обсуждать рассказы настолько трудно, что можно почти простить бывшего редактора «Нью-Йорк таймс бук ревью» Чарльза Макграта за недавнее сравнение молодых авторов, пишущих рассказы, с «людьми, которые хотят научиться играть в гольф, но на поле выходить не отваживаются, а только практикуются на тренировочной площадке». Настоящая игра, хочет он сказать, это роман.

Предрассудок Макграта разделяют почти все коммерческие издатели: для них сборник рассказов — чаще всего неприятная, убыточная первая половина сделки на две книги, вторая половина которой по договору никоим образом не может быть еще одним сборником рассказов. И тем не менее, несмотря на Золушкин статус рассказа — или, может быть, благодаря ему, — весьма высокий процент всего самого волнующего, что было создано в художественной литературе за последние двадцать пять лет, того, что я немедленно назову, если меня спросят, какие вещи я считаю замечательными, составляют произведения малой формы. Есть, разумеется, сама Великая Писательница. Есть, кроме нее, Лидия Дэвис, Дэвид Минс, Джордж Сондерс, Эми Хемпель и покойный Раймонд Карвер — все они авторы одних рассказов или почти одних рассказов, — и есть более обширная группа писателей, которые добились успеха в разных жанрах (Джон Апдайк, Джой Уильямс, Дэвид Фостер Уоллес, Лорри Мур, Джойс Кэрол Оутс, Денис Джонсон, Энн Битти, Уильям Т. Воллман, Тобиас Вулф, Энни Пру, Майкл Шейбон, Том Друри, покойный Андре Дюбю), но, по-моему, показали, что самая естественная для них среда, где они смогли в наибольшей мере быть самими собой, — это короткая проза. Есть, разумеется, и великолепные чистые романисты. Но когда я закрываю глаза и принимаюсь думать о литературе последних десятилетий, я вижу сумеречный пейзаж, в котором многие из самых манящих огоньков, многие из мест, где мне хочется побывать снова, — это те или иные прочитанные мной рассказы.

Рассказ нравится мне тем, что не оставляет писателю места, куда ему спрятаться. Не дает возможности выкрутиться за счет длинного языка: я дойду до последней страницы совсем скоро, и если тебе нечего сказать, я это пойму. Рассказ нравится мне тем, что действие в нем обычно происходит в настоящем или в границах живой памяти; жанр, похоже, сопротивляется побуждению углубиться в историю, из-за которого столь многие современные романы отдают бегством от действительности или просто-напросто мертвечиной. Рассказ нравится мне тем, что необходим талант самой высокой пробы, чтобы, рассказывая одну и ту же историю снова и снова, изобретать свежие характеры и положения. Все, кто пишет художественные произведения, порой оказываются в ситуации, когда не могут сказать ничего нового, но авторы рассказов подвержены этой болезни в наибольшей степени. Спрятаться, повторяю, им негде. Самые искушенные из них, такие тертые калачи, как Манро и Уильям Тревор, даже и не пытаются.