Читать интересную книгу Царство сынов Солнца - Владимир Кузьмищев

Энгельс пишет, что родовой строй "был взорван разделением труда и его последствием — расколом общества на классы. Он был заменен государством". Здесь же даны главные признаки-характеристики, которые отличают государство от родового строя: территориальное деление, наличие публичной власти, взимание налогов, которые "были совершенно не известны родовому обществу", и, наконец, появление органов, стоящих над обществом.

Следуя тому же порядку изложения, напомним, что царство инков было разделено на четыре территории — суйю, а также на более мелкие административные единицы. Публичную власть в Тауантинсуйю представляли не только инки, но и кураки и камайоки. Налогами или податью инки обложили все население страны. Не только сам клан правителей, но и целая система контролеров, судей и судебных исполнителей стояла над обществом в царстве сынов Солнца.

Родовые связи, указывает Энгельс, разрываются путем разделения членов общества на привилегированных и непривилегированных. В Тауантинсуйю это выразилось в выделении из общей массы подданных ("налогоплательщиков") господствующего класса в виде «неналогоплательщиков».

Появление классов как результат раскола общества делает государство необходимостью. Инки решили эту проблему еще до создания своего гигантского царства, а типичное для Тауантинсуйю господство над покоренными царствами и народами несовместимо с родовым строем. Таков неизбежный вывод, если следовать за одним из главных положений выдающегося труда Энгельса.

Казалось бы, всего этого достаточно, чтобы отнести созданное инками общественное устройство к раннеклассовому рабовладельческому обществу. Все было бы именно так, если бы не два обстоятельства, которые не укладываются в классическую схему рабовладельческой социально-экономической формации.

Во-первых, в Тауантинсуйю не было "товара товаров", то есть денег. И, во-вторых, там не было рабов, без существования которых вряд ли можно говорить о рабовладельческом характере этого общества.

Первое обстоятельство имеет вполне убедительное объяснение. Как известно, первым товаром и первыми деньгами практически повсеместно становится домашний скот, но во владениях сынов Солнца не оказалось таких животных, которые стали бы домашним скотом (видимо, на эту особенность обратил внимание Энгельс, предложив своеобразный эквивалент пастушеских племен, как об этом было сказано выше). Там не было ни лошадей, ни крупного, ни мелкого рогатого скота, ни свиней. Отсутствие домашнего скота затруднило или замедлило процесс первоначального накопления, а следовательно, и возникновение «естественной» частной собственности.

Правда, некоторые исследователи пытаются увидеть в листьях коки, в перце и иных наиболее высоко ценившихся в Тауантинсуйю сельскохозяйственных продуктах специфические для инков «деньги». Однако с такой постановкой вопроса трудно согласиться. Можно допустить, что дальнейшее развитие экономических и общественных отношений вынудило бы инков найти некий "товар товаров", но к моменту прихода испанцев этого не произошло.

Почти полное отсутствие интереса к драгоценным металлам основной массы населения, так поразившее испанцев, убедительно засвидетельствовало, что и золото и серебро также не стали всеобщим эквивалентом обмена в Тауантинсуйю.

Таким образом, можно утверждать, что объективные условия, в том числе природного характера (отсутствие животных, которые могли бы стать домашним скотом), затормозили этот исторически неизбежный процесс.

Что же касается второго из указанных нами обстоятельств, то в Тауантинсуйю были рабы; их называли, как уже говорилось, янаконами. Но число янаконов было настолько мало, что нет никаких оснований говорить об их влиянии на характер производственных отношений в царстве сынов Солнца. Судите сами: что могут изменить три или пять тысяч янаконов в государстве с населением в несколько миллионов человек?

Вместе с тем именно наличие янаконов служит неопровержимым доказательством того, что институт рабства как таковой был известен инкам и, следовательно, само рабовладение не может быть исключено из общественных и экономических отношений инкского общества как некий чуждый ему по духу или природе элемент.

Но рабовладельческого общества без рабов не бывает — таков, казалось бы, логически безупречный вывод. Однако не будем спешить, ибо в случае с Тауантинсуйю этот бесспорный вывод оспаривает сама социально-экономическая действительность.

Да, в Тауантинсуйю не было рабства в классическом понимании этого общественного явления. Уточним, не было индивидуального рабства, которое лежало бы в основе производственных отношений Тауантинсуйю. Вместо него в роли "коллективного раба" оказалась община, та самая община, которая составляла основу всей экономической и политической жизни гигантского государства икков.

Как нам представляется, при инках община отнюдь не выступала «вместо» индивидуального раба. Скорее наоборот, в Тауантинсуйю можно было наблюдать процесс высвобождения пуреха-общинника из общины — "коллективного раба" и его превращение в раба индивидуального, классического, первыми «ласточками» этого и были янаконы.

Более того, если взять инкскую модель развития раннеклассового общества, то становится очевидным, что коллективное рабство общины не заменяло, а предшествовало индивидуальному рабству того же общинника. В самом деле, откуда, кроме как из общины, было появиться в раннеклассовом обществе рабу? Именно общинник, вырванный тем или иным образом из общины, становится рабом.

Однако этот исторически неизбежный процесс в условиях Тауантинсуйю все еще не принял всеобъемлющего характера. В его развитие, насколько мы можем судить, вмешался субъективный фактор, а именно общинная политика клана правителей. Ведь инки, как правило, не разрушали даже завоеванную ими вражескую общину, которая в иных условиях становится главным поставщиком пленников-рабов. Как и чем это было вызвано, можно лишь догадываться (естественно, опираясь на общие законы развития человеческого общества), но сам факт сохранения чужой общины и в известной степени ее укрепления не вызывает сомнений. Можно утверждать, что в дальнейшем такая общинная политика потерпела бы крах, но в тот конкретный период истории именно она составляла суть всей экономической и политической деятельности инков.

Вот почему община-айлью не просто могла, но и должна была стать главным орудием эксплуатации основных масс населения Тауантинсуйю. Так оно и было. Поражает абсолютное бесправие именно общины, а не общинника. Оно столь же велико, сколь неограниченна была власть клана инков из Куско.

Разрушение традиционных связей айлью и ее прямое подчинение клану правителей делало ее беспомощной, беззащитной перед верховной властью. Одним из наиболее эффективных и могучих средств осуществления такой политики стало насильственное переселение отдельных общин, а иногда и целых народов.

Инки проводили активную общинную политику. Их стремление обособить, изолировать и подчинить непосредственно себе каждое айлью вполне естественно уживалось с защитой общины от возможного распада. Создается впечатление, что сыны Солнца испытывали к общине особое доверие. Они сами относительно недавно отошли от младенческой поры своего общественного развития и только с приходом в долину Куско получили возможность приступить к созданию раннеклассового общества.

Однако их соседи, вскоре ставшие подданными сынов Солнца, например царство Чиму, уже давно прошли этот этап и накопили значительный опыт классовых антагонистических отношений. Инки не могли этого не заметить и не заинтересоваться им. А мы знаем, что сыны Солнца не были разрушителями, они скорее заимствовали все то, что могло укрепить их власть. Вот почему (предупреждаем, что это всего лишь грубо начерченная схема, требующая множества уточнений и детальной разработки) в Тауантинсуйю как бы столкнулись, слились вместе старые общинные порядки, сохранившиеся от более раннего исторического периода, и новые (во всяком случае, для самих инков) раннеклассовые антагонистические отношения, проверенные и отработанные другими царствами этого региона.

Называть индейскую общину при инках коллективным рабом нам дает право ее полнейшее, абсолютное бесправие, не увидеть которое просто невозможно. Мы знаем также, как у инков решался вопрос владения пахотной землей, — сами сыны Солнца устанавливали и определяли наделы-марки, которыми «владела» община или селение. Границы между царствами и провинциями после их захвата инками также устанавливались правителями из Куско.

Тот факт, что нарушение установленных инками границ каралось самым суровым образом, вроде бы свидетельствует в пользу того, что земля, выделенная общине или царству, становилась их собственностью. Но мы уже говорили, что это было не так. Добавим, что институт митмака в еще большей степени, чем при азиатских формах собственности, укреплял за "объединяющим началом" (по Марксу) право собственности на землю. Более того, митмак фактически абсолютизировал это право Куско, в результате чего айлью было лишено возможности выступать даже в качестве "наследного владельца" землей, хотя "в условиях восточного деспотизма и кажущегося там юридического отсутствия собственности, — писал Карл Маркс, — фактически в качестве его основы существует эта племенная или общинная собственность…".