Читать интересную книгу Пучина - Хосе Ривера

Стоило Кайенцу вновь появиться, и фактория точно вымерла.

— Колумбиец! Говоги, где багжа! Вегни мне укгаденный каучук! Выдай мне своих товагищей!

Когда меня положили в лодку, и мы, переплыв реку, добрались до баржи, я увидел в последний раз Рамиро Эстебанеса и мадонну Сораиду Айрам на утесе в бухте — плачущих, дрожащих, охваченных ужасом.

Грисельда, заметив меня в лодке, догадалась о том, что произошло, и вышла встретить нас на палубу баржи. Кайенца, казалось, охватило внезапное подозрение: выбивая трубку о подошву сапога, он приказал гребцам остановить курьяру близ баржи. Собаки яростно защищали сходни.

— Эй, Грисельда, — крикнул я, — привяжи этих псов, сеньор хозяин приехал осмотреть баржу.

— Объясни хозяину, что здесь одни только товары. Весь каучук припрятан в заводи. Если он прикажет, я покажу место.

Кайенец одним прыжком перескочил на нос баржи, и, как только туда перебрался и я, он приказал отчаливать.

— Сколько здесь людей? Где остальные?

— Хозяин, я здесь одна с тремя индейцами: двое сидят на веслах, один стоит у руля.

Тиран прокричал гребцам своего челнока:

— Эй, вы там! Вегнитесь в багаки и пгивезите носильщиков!

Между тем баржа продолжала спускаться вниз по течению. Грисельда что-то говорила Кайенцу, путаясь в объяснениях и не давая ему взглянуть на тюки с товарами. Там были спрятаны мои товарищи, кое-как прикрытые мешками; ноги их торчали наружу. По моему лицу струился холодный пот. Кайенец увидел Эли и Франко и, нагнувшись над ними, выхватил револьвер.

— Сеньор, — пробормотал я, — это двое гомеро, у них лихорадка...

Тиран наклонился, чтобы сорвать с них мешок, но Фидель обеими руками вцепился в револьвер, а Рыжий обхватил Кайенца за пояс. Я, собрав все свои силы, бросился им на помощь, но бывший каторжник, юркий как рыба, выскользнул из наших рук и кинулся в реку. Грисельда успела ударить его веслом по голове. Кайенец нырнул. Собаки поплыли на пузыри, показавшиеся на поверхности воды. С борта на Кайенца навели ружья. «Вот он, вот он, держится за руль!» Грянули несколько выстрелов. Кайенец поплыл по течению, притворившись мертвым; он быстро удалялся, и собаки не могли догнать его. «Вон он, вон он, не давайте ему набрать воздуха!» Мы яростно гребли; голова Кайенца, нырявшего, как утка, то исчезала, то появлялась там, где никто не ожидал ее видеть. Мартель и Доллар, громко лая, продолжали плыть по багровому следу. Вдруг мы увидели отвратительную картину: одна из собак буксировала труп Кайенца к берегу за конец кишки, разматывавшейся, как длинная, бесконечная лента.

Так умер этот чужестранец, этот захватчик, уничтожавший на границе моей родины леса, убивавший индейцев, порабощавший моих соотечественников!

В воскресенье мы достигли бразильского поселка Сан-Жуаким в устье Ваупеса, но нам не позволили причалить. Нас считают зачумленными, нас боятся, потому что мы голодны и можем разграбить съестные припасы. Мешая испанский язык с португальским, алькальд приказал нам покинуть гавань, а люди, столпившиеся на песчаном берегу — старики, женщины, дети, — грозили нам ружьями, палками, метлами: «Колумбийцев — вон! Колумбийцев — вон!» И они на все лады проклинали Барреру, завезшего на Рио-Негро губительную заразу.

В Сан-Габриель — этот поселок стоит на горном плато, откуда низвергается могучая река, — мы вынуждены были сойти на берег, так как плыть через пороги было опасно. Глава местной католической миссии, монсеньер Масса, благожелательно принял нас и предложил нам горючее, чтобы мы могли добраться до Умаритубы. Он сообщил мне весть, преисполнившую нас ликованием: дон Клементе давно уже проехал через этот пункт, и колумбийский консул прибудет к концу недели на пароходе «Инка», курсирующем между Манаос и Санта-Исабель.

Умаритуба! Умаритуба! Жуан Кастаньейра Фонтиш не только снабдил нас одеждой, пологами от москитов и провиантом, но и готовит нам курьяру для поездки на Ягуанари. Во вторник мы вновь поплывем по Рио-Негро, окрыленные надеждой, дрожа от нетерпения. После бери-бери нога моя отнялась и стала нечувствительной, словно она сделана из каучука. Но бодрость могучим пламенем снова засверкала в моих глазах. Если бы только знать, что сулит мне будущее!

Сегодня же вниз по реке! Там — величественная гора, подножье ее омывает Кури-Курьяри — река, которую искали Клементе Сильва и его товарищи, когда заблудились в сельве!

Санта-Исабель! В пароходном агентстве я оставил письмо консулу. В нем я взываю к его гуманным чувствам и прошу помочь моим соотечественникам — жертвам грабежа и рабства, которые стонут в сельве, вдали от семьи и родины, смешивая с каучуковым соком свою кровь. В этом письме я прощаюсь с тем, к чему я стремился, с тем, чем я мог бы стать в другой среде. Я предчувствую, что тропа моя близится к концу, и, как глухой шум ветвей в бурю, слышу угрозу пучины.

Бодрей! Бодрей! Сегодня прибудем на Ягуанари! Мы торопимся изо всех сил: нам стало известно, что мой соперник выезжает в Барселуш. Он может увезти с собой Алисию!

Река разделяется здесь на множество рукавов, омывая острова, на которые еще не ступала нога человека. На полуострове с правого берега виден шалаш зачумленных, содержащихся в карантине. Дальше — устье Юрубахи.

— Рыжий, тебя могут узнать надсмотрщики. Возьми револьвер. Спрячь его под рубашку. Мы подплываем!

Я пишу эти строки в бараке Мануэля Кардозо, куда придет за нами Клементе Сильва. Я освободил родину от недостойного сына! Вербовщика больше не существует! Я убил его! Я убил его!

Передо мной до сих пор встает картина, как я выскакиваю из лодки на вытоптанную площадку перед бараком на Ягуанари. Зачумленные, окруженные кольцом «лечебных» костров, кашляют от дыма и на настойчивые расспросы о моем враге отвечают молчанием. В эту минуту я забыл об Алисии. Грисельда кинулась ей на шею, а я замер, не проронив ни слова: у меня было одно только желание — взглянуть на ее живот!

Не помню, от кого я узнал, что Баррера купается, и я заковылял через заросли тростника к Юрубахи. Он стоял голый на подмостках около берега и снимал перед зеркалом повязки с порезов на лице. Увидев меня, он бросился к своему белью, чтобы схватить оружие. Я преградил ему путь, и между нами началась ужасная, немая, титаническая борьба.

Этот человек был силен, и, хоть у меня было преимущество в росте, он повалил меня. Сцепившись, мы судорожно катались тугим клубком, дыша одним дыханием; и Баррера оказывался то наверху, то внизу. Мы сплелись телами, как змеи, наши ноги скользили по песку, мы возвращались к куче одежды и опять скатывались к воде, пока я, уже теряя силы, не добрался зубами до его ран и не залил ему лицо кровью. Сделав нечеловеческое усилие, я погрузил Барреру в воду, чтобы он задохся там, как щенок.

Изнемогший, обессиленный, я стал свидетелем самого ужасного, самого страшного, самого отвратительного зрелища: в дрожащем блеске плавников мириады карибе облепили раненого Барреру, и, хотя он отчаянно отбивался, они обглодали его с быстротой стаи голодных кур, общипывающих кукурузный початок. Вода булькала в адском кипении, кровавая, мутная, зловещая, и, подобно тому как на рентгеновском снимке белеет человеческий скелет, так на темной поверхности дна заблестел гладкий костяк, уже наполовину затянутый тяжестью черепа. Дрожа в прибрежном камыше, он словно молил о пощаде...

Таким он был, когда я побежал за Алисией и, принеся ее на руках, показав, ей этот скелет... Таким он и остался там навсегда.

Мы положили Алисию в курьяру, смертельно бледную, бездыханную, с признаками выкидыша.

Позавчера, во мраке ночи, среди нищеты и полного бесправия, родился семимесячный мальчик. Его первая жалоба, его первый крик, его первый плач был обращен к бесчеловечной сельве. Он будет жить! Я увезу его в челноке по этим рекам к себе на родину, далеко от горя и рабства, как каучеро с Путумайо, как Хулио Санчес...

Вчера произошло то, что мы предвидели: катер с Померанцевой виллы обстрелял нашу баржу ружейным огнем, нас хотели задержать. Но мы ответили силой на силу. Завтра враги возвратятся. Скорей бы уж приехал консул!

Франко и Эли сторожат на утесе, чтобы не причалили плоты зачумленных. Я слышу отсюда кашель этой флотилий нищих: они просят у меня помощи, просят места на барже. Невозможно! В других обстоятельствах я пожертвовал бы собой для спасения земляков. Теперь — нет! Это повредит здоровью Алисии! Они заразят моего сына!

Невозможно убедить этих отчаявшихся людей, они называют меня своим избавителем. Я вынужден был объяснять им, рискуя заразиться, что не могу взять их с собой, но они не отстают от меня. Я говорю им, что у нас нет провианта, что, если они не оставят нас в покое, нам придется уйти в лес. Почему им не занять барак на Ягуанари, пока не прибудет пароход «Инка»? Он придет не сегодня-завтра.

Да, лучше оставить эту хижину и в ожидании старика Сильвы укрыться в лесу. Мы соорудим себе убежище неподалеку отсюда, где старый Сильва легко найдет нас и где мы сможем достать для ребенка кокосовое молоко.