и потчевала гостя. Ее братья были еще не женаты или несли обет безбрачия, а мать Альда Пио да Карпи, которую Гиберто помнил как свою ровесницу и весьма умную даму, была в гостях у сестры в Урбино. Вероника была идеальной хозяйкой дома – она унаследовала от матери разумность и гостеприимство. Гиберто служил и флорентийской республике, и папскому государству, бывал при разных дворах и умел узнать истинную даму. Но спокойствие лица Вероники и вежливость ее манер не обманули старого вояку, на глазах которого возмужало не одно поколение юных офицеров. Просто некоторым самоконтроль не нужен, поскольку в их душе нет ничего, что стоило бы контролировать. А у других – иначе: чем больше внутри бушует чувств и мыслей, тем сильнее должна быть их власть над собою. Наивным такие люди кажутся бесчувственными, а лица их каменными. Проницательный гость же прочел в чертах Вероники железную волю и умение повелевать страстями; эта власть над собой ему понравилась, ему захотелось узнать, что за ней скрывается.
А за окном защелкали соловьи и нестерпимо пахло цветущими яблонями.
На следующий день Гиберто, сказав, что наслышан о литературных способностях Вероники, крайне вежливо попросил ее прочитать что-нибудь из своих творений. Ее часто просили об этом гости, но подобная просьба со стороны немолодого седого вдовца с коротко подстриженной бородой и внимательным взглядом почему-то удивила. Он не казался ей любителем литературы, и она, желая, наверно, пошалить, выбрала какие-то из стихов, написанных в период душевного смятения, раздумий об очередном сердечном поражении и бессмысленно измятых простыней. В них говорилось, что утрачена ее любовь, и сердце ее уничтожено, и чувства ее осмеяны. Декламировала Вероника великолепно, завораживая своим мастерством чтеца. Глаза горели, на щеках пылал румянец – теперь она действительно казалась красавицей.
Потом Вероника отправилась ставить свечку святой Екатерине Сиенской, выкинув из головы престарелого родича. К удивлению, вечером отец вызвал ее к себе в кабинет.
– Дочь моя, – неожиданно взволнованно обратился к ней граф Джанфранческо. – Ты знаешь, я всегда поддерживал тебя в том образе жизни, который ты выбрала. И те юноши, которые просили твоей руки ранее, действительно были недостойны тебя, и я рад, что ты их отвергла. Но теперь я услышал предложение, которое мне кажется уместным и разумным, и мне бы очень хотелось, чтобы твое мнение совпало с моим.
Даже тут Вероника не догадалась. Ее отец продолжал:
– Мой кузен граф Гиберто да Корреджо только что выразил желание сочетаться с тобой браком. Да, он немолод, но и тебе уже целых 23 года. Он вдовец – но у него только дочери, и, если ты родишь ему сына, именно он станет наследником графства. Он ровня нам по родовитости и состоянию, и мы знаем его много лет как достойного человека. Вероника, ты ведь согласна?
Девушка от удивления даже села без разрешения в кресло, стоявшее у отцовского стола. Некоторое время она молчала и думала. Потом, совершенно неожиданно для себя, поняла, что рада. И сказала «да».
Подготовка к свадьбе пролетела мгновенно, хотя и заняла чуть ли не год. Вероника была ошеломлена и понимала, что постепенно влюбляется в жениха. Влюбляется – и в кои веки может себе это позволить и даже обязана себе это позволить, и тот будет это приветствовать, и он тоже стремится сердцем к ней. Но она продолжала не доверять ему и держать свои надежды на замке – слишком больно будет ошибиться и в этот раз. А Гиберто наблюдал за ней с умудренной улыбкой: какой бы умной и элегантной она ни казалась, он знал, что на самом деле Вероника все еще девочка, не познавшая ни любви, ни доверия.
Жених был в два раза старше невесты, а повидал в десять раз больше. Он служил в армии Флорентийской республики и видел, как Джулиано Медичи убивался над гробом прекрасной Симонетты, а спустя два года был в числе тех, кто охотился за Пацци, зарезавшими гордого Джулиано во время мессы в соборе Санта-Мария-дель-Фьоре. Он жил в Риме и был капитаном папской армии в тот год, когда понтификом был выбран Родриго Борджиа, и знал его белокурых возлюбленных Ваноццу деи Каттанеи и Джулию Фарнезе. Наконец, как капитан миланских вооруженных сил, он стоял в карауле у гроба Беатриче д’Эсте и видел, как плакал по ней супруг, толстошеий Лодовико Сфорца. Теперь же он был сам по себе, укреплял свой маленький городок Корреджо и старался уберечь его от бесконечных войн, которые кипели вокруг. Он убил больше людей, чем Вероника написала баллад, и умел лгать так изощренно, как умеют лгать придворные да военные, желающие получить хороший фураж. Он хотел, чтобы Вероника полюбила его и стала ему доверять – и разве у нее были шансы сопротивляться?
И она полюбила мужа страстно.
Впервые в жизни она потянулась душой к мужчине, который первый поклялся ей, что не отвергнет. Он клялся в этом перед Богом, но смотрел Веронике в глаза, и она знала, что он говорит правду. Она поверила: любить его безопасно. Сколько раз она обжигалась, сколько раз питала напрасные надежды, вдохновляясь лишь парой пристальных взглядов. Настал счастливый конец: Вероника оказалась в безопасности. Такие союзы благословляет Господь.
Тициан. «Портрет Пьетро Бембо». 1539 г.
Национальная галерея искусства (Вашингтон)
ПЬЕТРО БЕМБО – ПОЭТ, ГУМАНИСТ, БИБЛИОТЕКАРЬ (ЗАВЕДУЮЩИЙ ВЕНЕЦИАНСКОЙ БИБЛИОТЕКОЙ СВЯТОГО МАРКА), КАРДИНАЛ. А ТАКЖЕ ОДИН ИЗ НЕМНОГИХ ЛЮДЕЙ, ЧЬИ ДОСТОВЕРНЫЕ ПОРТРЕТЫ НАПИСАЛИ И РАФАЭЛЬ, И ТИЦИАН. ЭТОТ ПОРТРЕТ БЫЛ ЗАКАЗАН МОДЕЛЬЮ, ВИДИМО, ПО ПОВОДУ ПОЛУЧЕНИЯ ИМ КАРДИНАЛЬСКОГО САНА, ВЫХЛОПОТАННОГО ЭТОМУ АБСОЛЮТНО СВЕТСКОМУ ЧЕЛОВЕКУ ЕГО ПОКРОВИТЕЛЯМИ. ОДНАКО ПО ОБЛИКУ БЕМБО ОБ ЭТОМ НЕ ДОГАДАЕШЬСЯ – 69-ЛЕТНИЙ ГУМАНИСТ НОСИТ КРАСНОЕ ОБЛАЧЕНИЕ АБСОЛЮТНО ОРГАНИЧНО И ВЕЛИЧЕСТВЕННО.
КАРТИНА – ПРИМЕР РАСЦВЕТА ПОРТРЕТНОГО ЖАНРА ЭПОХИ РЕНЕССАНСА. ХУДОЖНИКИ-ПОРТРЕТИСТЫ УЖЕ НАУЧИЛИСЬ ПОЧТИ ВСЕМУ И ПОЛЬЗУЮТСЯ АБСОЛЮТНОЙ СВОБОДОЙ. ВПРОЧЕМ, ПОКА ЧТО ОНИ ЕЩЕ НЕ ОСВОИЛИ ФОРМАТ ПОЛНОРОСТОВОГО ПОРТРЕТА (ЭТО СДЕЛАЕТ ТОТ ЖЕ ТИЦИАН НЕСКОЛЬКО ПОЗДНЕЕ).
Страстно Вероника полюбила мужа и по другой причине, хоть и рассказывать подобное о возвышенной даме, пожалуй, неприлично. Но пылавшее под угольями ее знаний девичество, то самое, которое порождало самые блестящие ее строки, наконец, можно было перестать прятать, наконец можно было раздуть в костер женственности. Наука страсти, которую Вероника познала в постели супруга, еще 15-летним юнцом овладевшего всеми тайнами любви с венецианкой вдвое старше, оказалась для нее сладчайшим удовольствием. Намного большим, чем она вычитывала у святой Хильдегарды Бингенской.
Вероника была счастлива от мизинчика на левой ноге до кончика носа.