Хотень
Путь в Хотень для художника и его мецената оказался причудливым. Он пролегал через древнюю российскую столицу, и граф решил показать Васильеву город. Федор сообщал матери: «В Москву я приехал и живу, конечно, на счет графа. Можете расчесть, чего это стоит. Мы сейчас только что вернулись, он возил меня осматривать Москву».[81] 14 сентября 1869 года Федор писал домой: «Я благополучно доехал до Хотеня и каждый день прихожу в восторг от прекрасных деревьев <…> Если бы Вы видели, что здесь за деревья! Дубы — целый лес — по три и по четыре обхвата, тополи своими верхушками теряются в небе».[82] Рисунки живописца этого периода напоминают опыты самого Строгонова конца 1830-х годов. Проживая на вилле в Piano-di-Sorrento летом-осенью 1839 года, Павел рисовал оливковые и фиговые деревья, кипарисы, ивы, тополя, каштаны и дубы. Любопытны строки из письма Васильева матери от 28 сентября 1869 года: «Если нужно денег, обратитесь к Дмитрию Васильевичу Григоровичу… Граф обещал достать мне в Академии студию. Как только приеду в Петербург, сейчас начну писать две картины: одну на конкурс, другую графу».[83]
Ноябрь — традиционное время конкурса ОПХ, но в 1869 году в положенные сроки он не состоялся. Из-за его близости по сроку к состязанию Академии (сентябрь) главное годовое событие учреждения решили перенести на март. Весной 1870 года первую премию получил И.И. Шишкин, Васильев удостоился второй — за картину «Песчаная пустыня». В марте 1871 года вторая награда оказалась у А.К. Саврасова (1830–1897), а Федор Александрович удостоился первой премии за картину «Оттепель» — может быть, свое высшее творческое достижение.
Ф. Васильев. «Оттепель»
Полотно купил известный коллекционер П.М. Третьяков, а для великого князя Александра Александровича автор быстро сделал повторение. В 1872 году оно было послано на Всемирную выставку в Лондон, где получило очень хорошую прессу. Васильев узнал об этом в Крыму, где лихорадочно готовился к новому состязанию. Простудившись на катке, живописец в конце мая 1871 года все же вновь уехал на этюды в полюбившуюся ему Хотень. Однако 18 июля он был вынужден отправиться еще дальше на юг — в Крым — для лечения открывшейся чахотки. Сообщая Крамскому, который был приглашен живописцем в имение Строгонова как в свое собственное (!), о резиденции императрицы, как конечной точке своего путешествия, Васильев мог иметь в виду только «Ливадию». Хотя Иван Николаевич не застал младшего друга в Хотени, он провел там несколько плодотворных недель, завершая картину «Русалки». Некоторое время спустя Крамской прибыл в Крым, где сделал портрет Васильева.
Судя по всему, план графа Павла Сергеевича заключался в представлении молодого таланта двору. Императрица Мария Александровна, страдавшая от той же болезни, действительно знала о Федоре и даже приобрела пару его произведений, но он жил в Ялте, а общение происходило через великого князя Владимира Александровича. Его влияния оказалось достаточно для решения судьбы живописца, и потому того представили высокому заказчику в октябре 1871 года. Васильеву сразу предложили приобрести у него уже начатую картину «Горе и море». Однако новые мотивы с трудом давались юному мастеру, и потому лишь в августе следующего года он завершил полотно (оно явно не принадлежит к числу его удач). В то время Федор все еще жил воспоминаниями о Знаменском и Хотени, пытаясь перенести на холст уже выношенные мысли. Именно с такой картиной живописец хотел победить на исключительно важном для него конкурсе ОПХ 1872 года.
Ф. Васильев. «Мокрый луг»
1 января 1872 года Крамской писал Васильеву: «Недавно я виделся со Строгоновым… говорили о Вас, и, сколько можно судить, Вам будет предложена поездка за границу, куда Вы желаете, — словом, все как будто обстоит хорошо».[84] Но путешествие живописца обусловливалось победой на конкурсе, правда, в этом его покровители не сомневались. Кроме того, первая премия за пейзаж составляла теперь тысячу рублей вместо четырехсот, благодаря пожертвованию С.Г. Строгонова средств на следующие три года (любопытно, что отец Павла Сергеевича, кстати, формально не принадлежавший к ОПХ, как будто включившись в состязание между Васильевым и Шишкиным, за жанр назначил пятьсот рублей вместо шестисот).
Как писал сам живописец, «1000 рублей — штука хорошая, а потому Клодт и Саврасов не пожалеют труда заработать ее».[85]
Напомню, что в повести Григоровича 1849 года художник Андреев мечтает именно о такой сумме. Кстати, именно в 1872 году вышло второе издание этого сочинения, его название автор переменил на «Неудавшаяся жизнь».
Итак, победа была необходима Васильеву по разным соображениям. Однако она досталась картине «Мачтовый лес в Вятской губернии». Ее автором был Шишкин, изобразивший с особым блеском родные места. Крамской писал об Иване Ивановиче в Крым: «…написал вещь очень хорошую до такой степени, что… до сих пор еще не сделал ничего равного настоящему… лучшей вещи он не писал».[86] Несмотря на слухи о двух первых премиях, полотно Васильева «Мокрый луг» удостоилось только второй. Ее денежное выражение — все те же 200 рублей — было, конечно, несправедливо малым, ибо достоинства полотна протеже Строгонова являлись не столь далекими от шедевра Шишкина, сколь велика разница между 1000 и 200 рублями. Хотя с лета 1872 года Васильев получал по 100 рублей ежемесячно от ОПХ, это была лишь ссуда, которую следовало вернуть. Решающий, как оказалось, конкурс предстоял в следующем году. Мало кто предполагал, что на кону стояла жизнь. Однако постепенно события скручивались в зловещий клубок.
Важное место в «истории Васильева» принадлежит августу 1872 года. Сдав «Горы и море», седьмого числа он взялся написать к Рождеству великому князю Владимиру Александровичу за 2000 рублей четыре картины с видами Ливадии для ширм, проект которых составил И. Монигетти. Художник был крайне заинтересован в новом высоком покровителе, поскольку от того, как уже говорилось, зависела его судьба: получив звание классного художника, он покинул бы мещанское сословие и связанные с этим опасности (например, призыв в армию). Паспорт Васильева был потерян, как он считал, Григоровичем, а аналогичный документ от Академии просрочен. Без него живописец не имел возможности покинуть Ялту. К сожалению, Федор не мог сосредоточиться на полотне. Он думал о конкурсе и 11 августа писал мужу сестры полусерьезно: «Вы, небось, опять такую штуку выдвинете, что опасно мне и рассчитывать писать».[87]
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});