Читать интересную книгу Кровь Титанов. (Тетралогия) - Виталий Бодров

— За тебя, Рубай! — сказала она тихонько, сделав небольшой глоток. Стало легче. Будто он не ушел навсегда, а остался где-то рядом. В мыслях, в памяти... в этой кружке с паршивым леданским пивом. Как говорила тетя Мафья перед смертью? «Я — памяти твоей. Я — в делах и поступках твоих. Я никогда тебя не покину...» Она была права, тысячу раз права. Если смерть все равно приходит за каждым, самым ценным становится память. Память по тем, кто тебе дорог, и кого уже не вернешь.

Сами собой стали складываться в голове строки. Лани достала из кармашка куртки стило, взяла со стола салфетку. Она часто записывала свои стихи вот так, за столиком корчмы.

Смерть, позволь мне пожать твою руку,Мои теплые пальцы сожми в кулаке,Ты все время приходишь нежданно, без стука,И бредешь по дороге одна, налегке.

Да, именно так. Что ее бояться, одинокую несчастную старуху с косой? Она приходит, когда должна, не в ее власти отложить человеческий срок.

Смерть, нальем-ка вина за знакомство,Можно даже не чокаться, чтоб не пролить.Нам с тобою не нужны ни фальшь, ни притворство,Так давай-ка бокалы поднимем за жизнь.

Лучше бы, конечно, написать «пива», а не «вина». Но так рифмуется плохо. Поэтому, лучше написать все же «вина», а самой отхлебнуть еще глоток.

Смерть, лишь ты меня помнишь и любишь,Не спеши уходить, и со мной посиди,Если ты вдруг дорогу ко мне позабудешь,Подскажи, где и как тебя можно найти.

Вот эта строфа, возможно, и лишняя. Нет у Лани сейчас никакого желания искать смерть. Теперь уже нет. Но вышло красиво, а значит менять не надо. Пусть это будет реквием по Рубаю. Пусть он услышит там, за Пределом, и улыбнется...

Слезы, наконец, прорвали запруду глаз, проторив на щеках мокрые дорожки. Лани не стыдилась и не вытирала их. Пригубила еще пива, ладонью вытерла губы. Надо бы, конечно, платочком, но сегодня — плевать! Плевать на условности, плевать на этикет. Рубай всегда вытирал ладонью, либо вовсе рукавом.

Женщина в красном внимательно приглядывалась к ней. Жест Лани заставил ее презрительно поджать губы, но интереса не убавил. Она села за соседний столик и заказала себе вина, бросая короткие взгляды в сторону девушки. Безучастно Лани отметила, как быстро был выполнен заказ незнакомки. Корчмарь, разом растеряв свою утреннюю сонливость, метался по зале со скоростью фараданского скакуна. Вероятно, дама эта была достаточно важной особой, чтобы нагнать такого страха.

Неожиданно, словно приняв какое-то решение, она поднялась и подошла к столику Лани.

— Вы позволите?

Лани кивнула, посмотрев на нее безо всякого интереса.

— Это ведь Вы были в особняке на Аллее Стрелков.

Вот тут ее проняло по настоящему. Даже смерть Рубая отодвинулась на второй план.

— А почему Вы это спрашиваете?

— Я знаю, что это были вы. ОН рассказал мне о Драконовой Крови.

— Вы... тоже? — Лани была потрясена. На вампира женщина нисколько не походила. Правда, красный цвет платья... Но вампиры не выносят солнечного света! А лучи били в окна уже достаточно сильно.

— Нет. Но он выполнял для меня кое-какие мелкие поручения. Встреча с Вами так его потрясла, что он рассказал все. Мне интересна Драконова Кровь в человеке. Точнее, в женщине, потому что наш Орден негативно относится к мужчинам, обладающим Силой. Мы, Направляющие, считаем, что мужчинам нельзя доверять.

— Орден? Направляющие?

— Нас еще называют Ассисяй. Хотя нам это название не нравиться по понятным причинам. Но об этом мы поговорим позже.

— Что вы хотите от меня?

— Чтобы Вы последовали за мной в резиденцию Ордена. Я хочу вам предложить платье ученицы, и в будущем — членство в Ордене, если выяснится, что вы обладаете магической Силой. В чем лично я совершенно убеждена.

Лани была ошеломлена. Взять и вот так в одночасье поменять жизнь, стать полноправной колдуньей? А почему бы и нет? Что ей светит в этом захолустье? Стать вором, быть на побегушках у Серого, и жизнь закончить на виселице? Сплясать с пеньковой любовницей, как выражается Голова? Этого она хочет от жизни?

— Звучит заманчиво. Я стану настоящей колдуньей?

— Думаю, да. Кстати, не пора ли нам познакомиться... и перейти на «ты»? Мы же обе женщины, а эта чопорная вежливость — чисто мужские манеры.

— Лани, — представилась девушка.

— Аретта, — женщина в красном протянула ей руку, Лани пожала ее. Она впервые задумалось, сколько лет ее новой знакомой. Обычно одна женщина сразу угадывает про другую подобные вещи достаточно точно. Но сейчас... Лицо молодое, красивое, а глаза... не старухи, нет, но повидавшие мир, опытные глаза. Лишенные иллюзий молодости. — Выпьем за знакомство, Лани?

— Выпьем, — согласилась та. Они чокнулись, Аретта бокалом вина, Лани — кружкой пива.

— Так что ты скажешь насчет моего предложения, Лани? Принимаешь?

— Я не знаю. Можно, я подумаю?

— Хорошо. У тебя есть время до вечера. Думай. Мне кажется, тебя надо оставить сейчас наедине с твоими мыслями. Встретимся в восемь вечера здесь же, идет?

— Да, — согласилась Лани, мысли ее метались и путались.

— Тогда — до вечера.

Она ушла. Лани сидела в молчании, допивая теплое пиво. Прости, Рубай. Прости, Голова. Вы останетесь со мной навсегда, в моей памяти. Но мне надо идти дальше. Надо строить свою жизнь. Вы оба мне очень дороги, но... пришло время расстаться. Как с Добрелом. Как с тетей Мафьей. Как с Чапой. Мое прошлое — оно со мной, но нельзя же вечно жить прошлым...

Лани встала из-за стола. Решение было принято.

Глава XIII.

Дождь лил уже третий день. Докучливый, проливной, почти что осенний. Август — граница лета, последние благословенные деньки. Пройдет еще немного времени — и серое небе над головой станет неотъемлемой частью мира. Этот занудливый, бесконечный дождь — только начало, предвестник перемен, первый гонец осени.

Ларгет сидел в клетке. Какая никакая крыша над головой была, конечно, и это лучше, чем ничего. Только вот протекала она немилосердно, и тогда струйки воды начинали искать дорогу к Талю. Ветер же и вовсе чувствовал себя здесь хозяином, он залетал между прутьями клетки, раздувая мокрую одежду юноши. Ларгет зябко ежился, третий день у него не было возможности согреться. Радовало одно — отвратительная похлебка, который их кормили два раза в день, была все-таки теплой, иногда — даже горячей. В такие минуты Таль чувствовал себя почти счастливым, согревая озябшие ладони теплом глиняной чашки.

В клетке их было четверо. Кроме Таля и Бола, были еще два немолодых леданина. Боресвет ехал в соседней клетке, Таль периодически чувствовал, как неживой, застывший взгляд воина скользит по нему, но не отвечал ему тем же. Зачем? Помочь он ничем не сможет, если уж гигант Боресвет не смог одолеть железные прутья клетки, ему это тем более не по силам. Воин же старался изо всех сил. В первый же день он порвал веревки, которыми был связан (самого Таля не посчитали достаточно опасным, чтобы связывать, клетки вполне хватало), и с воинственным кличем (напоминавшим, скорее, волчий вой) попытался сломать решетку. За что был бит надсмотрщиками до полусмерти и облачен уже в цепи. Придя в себя, Боресвет порвал цепи, хотя и не без труда, после чего опять принялся за решетку. Результат был вполне предсказуем — побои до беспамятства и колодки. Колодки богатырю оказались не по силам, больно уж неудобно было их ломать. Поэтому Боресвет затих и смирился со своей участью. Или просто решил выждать подходящий момент, что бы продолжить единоборство с клеткой. Ларгет не знал. Сам он понимал абсолютно точно, что ему из клетки не выбраться. Если шанс на побег и подвернется, то точно не сейчас.

Бол сидел рядом, чертя что-то пальцем на грязном полу. Неунывающего шутника и непоседу, хорошо знакомого Талю по Школе, было не узнать — угрюм, задумчив, молчалив. Как, впрочем, и сам Ларгет. И то сказать, плен и последующее рабство — не повод для веселья. А если еще вспомнить, что их везут к неведомым Асисяй, про которых сказывают многое и разное, только вот не хорошее, так вообще не то, что говорить о чем-то, думать даже не нужно. Потому что если об их дальнейшей судьбе задуматься, жить вообще не захочется. Уже не хочется, если уж совсем честно.

Таль вздохнул и погрузился в медитацию. Последнее время, он делал это постоянно, не для того даже, чтобы пополнить запас энергии, а просто чтобы сбежать на время от въевшегося в тело холода, от пронизывающего ветра, от беспросветного дождя. От проклятой клетки и унылых мыслей о будущем, наконец.