Лесничий вдруг резко повернулся к нему.
— Слушайте, заткнитесь насчет математики наконец! Заткнитесь! Я лично гроша ломаного не дам за того, кто знает высшую математику. Да, математика для отарков хоть бы хны! Ну и что?… Человеком нужно быть — вот в чем дело.
Он отвернулся и закусил губу.
«У него невроз, — подумал Бетли. — Да еще очень сильный. Он больной человек».
Но лесничий уже успокаивался. Ему было неудобно за свою вспышку. Помолчав, он спросил:
— Извините, а вы его видели?
— Кого?
— Ну, этого гения, Фидлера.
— Фидлера?… Видел. Я с ним разговаривал перед самым выездом сюда. По поручению газеты.
— Его там, наверное, держат в целлофановой обертке? Чтобы на него капелька дождя не упала.
— Да, его охраняют. — Бетли вспомнил, как у него проверили пропуск и обыскали его в первый раз возле стены, окружающей Научный центр. Потом еще проверка, и снова обыск — перед въездом в институт. И третий обыск — перед тем как впустить его в сад, где к нему и вышел сам Фидлер. — Его охраняют. Но он действительно гениальный математик. Ему тринадцать лет было, когда он сделал свои «Поправки к общей теории относительности». Конечно, он необыкновенный человек, верно ведь?
— А как он выглядит?
— Как выглядит?
Журналист замялся. Он вспомнил Фидлера, когда тот в белом просторном костюме вышел в сад. Что-то неловкое было в его фигуре. Широкий таз, узкие плечи. Короткая шея… Это было странное интервью, потому что Бетли чувствовал, что проинтервьюировали скорее его самого. То есть Фидлер отвечал на его вопросы. Но как-то несерьезно. Как будто он посмеивался над журналистом и вообще над всем миром обыкновенных людей там, за стенами Научного центра. И спрашивал сам. Но какие-то дурацкие вопросы. Разную ерунду, вроде того, например, любит ли Бетли морковный сок. Как если бы этот разговор был экспериментальным — он, Фидлер, изучает обыкновенного человека.
— Он среднего роста, — сказал Бетли. — Глаза маленькие… А вы разве его не видели? Он же тут бывал, на озере и в лаборатории.
— Он приезжал два раза, — ответил Меллер. — Но с ним была такая охрана, что простых смертных и на километр не подпускали. Тогда еще отарков держали за загородкой, и с ним работали Рихард и Клейн. Клейна они потом съели. А когда отарки разбежались, Фидлер здесь уже не показывался… Что же он теперь говорит насчет отарков?
— Насчет отарков?… Сказал, что то был очень интересный научный эксперимент. Очень перспективный. Но теперь он этим не занимается. У него что-то связанное с космическими лучами… Говорил еще, что сожалеет о жертвах, которые были.
— А зачем это все было сделано? Для чего?
— Ну, как вам сказать?… — Бетли задумался. — Понимаете, в науке ведь так бывает: «А что, если?…» Из этого родилось много открытий.
— В каком смысле «А что, если?»?
— Ну, например: «А что, если в магнитное поле поместить проводник под током?» И получился электродвигатель… Короче говоря, действительно эксперимент.
— Эксперимент, — Меллер скрипнул зубами. — Сделали эксперимент — выпустили людоедов на людей. А теперь про нас никто и не думает. Управляйтесь сами, как знаете. Фидлер уже плюнул на отарков и на нас тоже. А их тут расплодились сотни, и никто не знает, что они против людей замышляют. — Он помолчал и вздохнул. — Эх, подумать только, что пришло в голову! Сделать зверей, чтобы они были умнее, чем люди. Совсем уж обалдели там, в городах. Атомные бомбы, а теперь вот это. Наверное, хотят, чтобы род человеческий совсем кончился.
Он встал, взял заряженное ружье и положил рядом с собой на землю.
— Слушайте, мистер Бетли. Если будет какая-нибудь тревога, кто-нибудь станет стучаться к нам или ломиться, вы лежите, как лежали. А то мы друг друга в темноте перестреляем. Вы лежите, а я уж знаю, что делать. Я так натренировался, что, как собака, просыпаюсь от одного предчувствия.
Утром, когда Бетли вышел из сарая, солнце светило так ярко и вымытая дождиком зелень была такая свежая, что все ночные разговоры показались ему всего лишь страшными сказками.
Чернобородый фермер был уже на своем поле — его рубаха пятнышком белела на той стороне речки. На миг журналисту подумалось, что, может быть, это и есть счастье — вот так вставать вместе с солнцем, не зная тревог и забот сложной городской жизни, иметь дело только с рукояткой лопаты, с комьями бурой земли.
Но лесничий быстро вернул его к действительности. Он появился из-за сарая с ружьем в руке.
— Идемте, покажу вам одну штуку.
Они обошли сарай и вышли в огород с задней стороны дома. Тут Меллер повел себя странно. Согнувшись, перебежал кусты и присел в канаве возле картофельных гряд. Потом знаком показал журналисту сделать то же самое.
Они стали обходить огород по канаве. Один раз из дому донесся голос женщины, но что она говорила, было не разобрать.
Меллер остановился.
— Вот посмотрите.
— Что?
— Вы же говорили, что вы охотник. Смотрите!
На лысенке между космами травы лежал четкий пятилапый след.
— Медведь? — с надеждой спросил Бетли.
— Какой медведь? Медведей уже давно нет.
— Значит, отарк?
Лесничий кивнул.
— Совсем свежие, — прошептал журналист.
— Ночные следы, — сказал Меллер. — Видите, засырели. Это он еще до дождя был в доме.
— В доме? — Бетли почувствовал холодок в спине, как прикосновение чего-то металлического. — Прямо в доме?
Лесничий не ответил, кивком показал журналисту в сторону канавы, и они молча проделали обратный путь.
У сарая Меллер подождал, пока Бетли отдышится.
— Я так и подумал вчера. Еще когда мы вечером приехали и Стеглик стал притворяться, что плохо слышит. Просто он старался, чтобы мы громче говорили и чтобы отарку все было слышно. А отарк сидел в соседней комнате.
Журналист почувствовал, что голос у него хрипнет.
— Что вы говорите? Выходит, здесь люди объединяются с отарками? Против людей же!
— Вы тише, — сказал лесничий. — Что значит «объединяются»? Стеглик ничего и не мог поделать. Отарк пришел и остался. Это часто бывает. Отарк приходит и ложится, например, на заправленную постель в спальне. А то и просто выгонит людей из дому и занимает его на сутки или на двое.
— Ну, а люди-то? Так и терпят? Почему они в них не стреляют?
— Как же стрелять, если в лесу другие отарки? А у фермера дети, и скотина, которая на лугу пасется, и дом, который можно поджечь… Но главное — дети. Они же ребенка могут взять. Разве уследишь за малышами? И кроме того, они тут у всех ружья взяли. Еще в самом начале. В первый год.
— И люди отдали?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});