В кухне злится повариха с сватьей бабой Бабарихой…
Как-то так.
Я мгновенно разворачиваюсь и бросаюсь к двери, в которую меня изначально и хотели выволочь. А за моей спиной раздаётся тяжёлая поступь голема и грохочут фанфары. Это разлетается посуда, в стеллаж с которой, судя по всему, влетает тело женщины в белом.
Коридор, поварёнок с подносом грязной посуды, чудеса эквилибра, гонка на выживание. Я проскакиваю мимо парня, ошалело пытающегося сохранить равновесие и кидаюсь к двери. Хоть бы была открытой… Да! Она открыта!
Грохот и звон за спиной говорит о том что мой преследователь не отстаёт.
Я выскакиваю в ночь, в зиму, во внутренний двор Центрального Дома Литераторов. Слева из проезда выглядывает человек, похожий на тех троих, с которыми мне пришлось только что столкнуться, поэтому я поворачиваю в другую сторону, в сторону улицы Герцена.
Я оборачиваюсь. Из двери вслед за мной выскакивает преследователь. Увидев его, чувак из проезда проявляет явную заинтересованность, демонстрируя желание принять участие в охоте на меня. Над ним светит фонарь, поэтому мне хорошо видно, что там происходит.
Навстречу мне из темноты от запаркованной машины бросается ещё одна тень. Да сколько вас, пять уже насчитал. Твою дивизию.
Я останавливаюсь и перевожу дух, а они приближаются ко мне с двух сторон. Те, что торопятся со стороны Воровского улицы, увидев, что я стою, тоже сбавляют темп и замедляются. Тот, что с другой стороны, приближаясь, ухмыляется.
Кольцо сжимается.
В этой части двора темно, стоят машины. Бандосы надвигаются. Из двери выползает, тот что получил ребром крышки. Силён, бродяга.
— Не трогайте! — хрипит он. — Я сам! Я щас его ссуку…
Бредёт он с трудом, как зомби.
— Ну чё, недопёсок, отгавкал своё? — улыбается здоровяк, идущий от машин со стороны Герцена.
Ах, вот вы чьи, щучьи дети. Даже в храм литературы пробрались, упыри. Сердце стучит, бьёт в колокол, правда звук его слышен только мне.
Амбал разминает шею, будто готовится вступить в единоборство не с первокурсником, а с Мухаммедом Али. Ну давай, ты наверное, не знаешь, приятель, кто здесь мастер немых сцен.
Ведь у меня есть палочка-выручалочка
Я взмахну, ты скажешь «раз» и всё изменится в тот час
Ведь у меня есть палочка-выручалочка
Я взмахну, ты скажешь «два» и закружится голова.
Ведь у меня есть палочка-выручалочка
Я взмахну, ты скажешь «три», а лучше ничего не говори…
Понимаю, эти прекрасные и трогательные стихи немного опережают время, зато вспоминаются очень кстати. Я одним движением вынимаю свою палочку-выручалочку из кармана и, резко шагнув вперёд, приставляю ко лбу этого громилы.
Щёлк. Маленький красный фонтанчик медленно и плавно вырывается из затылка. Всё. Остальные замирают, как громом поражённые. Они просто поверить не могут, что всё происходит вот так просто, без шума и огня. Ну вот, оцените сами.
Щёлк, щёлк, щёлк… Да блин! Ещё раз! Стоять! Щёлк. Вот, теперь порядок.
Я наклоняюсь над первым павшим, вкладываю ему в руку пистолет и дважды нажимаю на спуск, направив ствол вверх. Теперь он в порохе и никому даже в голову не придёт, что это не его рук дело. Я про троих собратьев по перу, лежащих на снегу. Убил их, а потом и сам застрелился.
Творческий кризис, приведший к кровавой драме в ЦДЛ. Ужас!
Думаю, тот что остался на кухне вряд ли в ближайшее время будет требовать сатисфакции и реванша. Дверь открывается и из неё выглядывает дядька в белой поварской одежде. Что же, пора пойти посмотреть, что там с Толиком, а то здесь становится оживлённо.
Я бегу на Герцена, то есть в противоположную сторону той, где находится вход в ресторан. Огибаю здание и подхожу к двери. Захожу внутрь.
— Здравствуйте, на моё имя пропуск должны были оставить. Брагин, посмотрите, пожалуйста.
— Да, есть, — кивает благообразный пенсионер. — Только вы знаете, молодой человек, мероприятие уже закончилось.
— Ничего, меня ожидают.
Мне объясняют, как пройти, и я двигаюсь вперёд. Быстро прохожу насквозь по переходу и снова оказываюсь в той части, где находится ресторан. Сразу бегу в туалет и… вот он мой лауреат, живой и почти здоровый. Умывается. Наверняка, теперь появится новая поэма.
— Егор, — трясёт он головой, разбрызгивая капли.
Хорошая идея, холодненькая водичка будет кстати.
— Что это было? Кто эти люди?
— Думаю, литераторы-неудачники. Ты как? Сильно прилетело?
— Что за неудачники? — хмурится он.
— Ну, поняли, что им премия Ленинского комсомола не светит, вот и решили отыграться, — объясняю я.
— Нет, серьёзно, Егор, надо же в милицию сообщить.
— Они сами друг друга истребили, так что возмездие уже состоялось.
— Как это?
— Да вот, так. Сумасшедшие какие-то. Думаю, лучше нам вообще никому не говорить, что они на нас напали, иначе затаскают нас, Анатоль, по милициям. Слушай, а премия в рублях сколько составляет?
— Десять тысяч.
— Ого, да ты богач! — качаю я головой.
Шумит зараза. Голова…
— У тебя кровь на рубашке, — кивает Толик.
— Ничего, небольшое пятнышко. Ты как? Тебе по башке прилетело?
— Ну, не только…
— Ладно, пошли, — говорю я, поднося руки к шумному фену. — Была мысль писателем стать, но раз это так опасно, не буду даже и пробовать.
— Смешно, — хмуро кивает мой собрат-потерпевший.
Мы выходим из туалета и идём к залу.
— Что ты купил на выигрыш? — спрашиваю я, поглядывая по сторонам.
Не ел, не спал, внимание не то. Жрать охота. Сейчас, пока на адреналине, вроде бодрячком, но стоит только что-нибудь закинуть в топку, сразу пойдёт расслабон.
— Это не выигрыш, вообще-то, — говорит Толик.
— Ладно, если секрет, можешь не отвечать.
Мы заходим в зал. Я останавливаюсь и осматриваюсь. Высоченный деревянный потолок с огромной люстрой, стены обложенные резными дубовыми панелями, массивная деревянная лестница, ведущая на второй этаж. Настоящий замок. А вообще, каждому писателю — по замку!
Публика здесь интеллигентная, что автоматически означает немалое количество чудаков, фриков, как сказала бы моя дочь. Но в целом атмосфера чудесная, пленительная для всех неписателей, большинству из которых никогда не удастся сюда попасть.
Так, вот Злобин с Евой. Чурбанова нет. Твою дивизию. Может, конечно, он в кабинете…
— Я тебе советую взять судака «Орли», — говорит мой спутник. — Это рыба в кляре с соусом тартар, подаётся на серебре, между прочим.
— Хорошо. Так давай, пошли сюда.
— Молодые люди… — вопросительно смотрит на нас метрдотель.
— Да-да, нас ждут друзья, вон за тем столиком.
Мы проходим.
— О, Егор, — улыбается Злобин. — А мы уж думали, ты не придёшь.
— Я не я буду, если не приду, — улыбаюсь я. — Ева, привет. Как дела?
Она быстро поднимает и опускает брови, показывая, что мол по-разному и улыбается:
— Привет.
— Смотрите, друзья, кого я привёл. Это Анатоль Георгиев, выдающийся поэт, между прочим, лауреат премии Ленинского комсомола.
— Просто Толик, — улыбается он, — Егор немного преувеличивает мой вклад в литературу.
— Не скромничай. Тебе ещё придётся читать нам свои стихи. Он написал эротическую поэму про комсомол.
— И за это премию? — удивляется Де Ниро.
— Ну, а как же, Леонид Юрьевич? Это ж самое оно. Это Ева, а это Леонид Юрьевич. Знакомьтесь. Друзья, мне страшно неловко, но я должен на несколько минут вас оставить.
— Только не ходи в туалет, — говорит Толик. — И она не эротическая, моя поэма. Егор шутит. Он недавно получил встряску, и у него обострилось чувство юмора.
Я смотрю ему в глаза. Смеётся. Молодец, парень.
— Ева, что у вас такое красивое в тарелке, пожарская котлета? — спрашиваю я.
— Она самая, с соусом из белых грибов и сморчков.
— О! Волшебно. Друзья, закажите мне такую же. Или даже две… Да, две. И я скоро вернусь, простите.