– Ух ты! Шоссе?
– Самое начало дороги к столице. А вон там, – я показал рукой на северо-запад, – Новая Москва. По шоссе не пойдем, пока не подберемся ближе к куполу, где патрулируют рейнджеры. Слишком опасно. Но из виду терять не будем.
– А Оазис где? – Кира действительно оживала. Улыбалась, с интересом смотрела по сторонам.
«На что тут смотреть? Сплошная пустыня. Или она решила, что раз дошли до шоссе, то самое скучное позади? Ну, в общем – да. Скучать точно не будем. Теперь на нас начнут охотиться куда активнее. Вся мародерская мразь, наемники без кланов, бандиты окопались именно в Москве».
– Сзади остался. На юго-востоке.
Я показал направление. Кире явно понравилась такая игра. Она ткнула пальцем на север.
– А что там?
– Светлый Град Китеж, только идти до него очень и очень долго. И не слишком перспективно. Надо вообще быть большим оптимистом, чтобы надеяться дойти туда пешком. Четыре заслона – один другого круче, а у самых границ города так вообще в несколько слоев.
Конечно, она не успокоилась.
– А если я буду очень и очень долго идти… – она зажмурилась и крутанулась на месте, – в эту сторону?
Вот любопытная! Ну, сама виновата.
– Я бы не советовал. Тебя могут ожидать неприятные встречи и невеселые сюрпризы.
– Да? – Кира чуть толкнула меня плечом. – Но ты же меня защитишь?
Я хмыкнул.
– Боюсь, одного меня на них всех не хватит. Там Исла, корсарский город.
– Ой. Что, правда?
– Правда. И, боюсь, там тебе рады не будут.
Она помолчала несколько секунд, но быстро нашлась:
– Тогда мы туда не пойдем. А что на востоке?
– Много забавного. Очень грязные места, фонит так, что таблетки арадианта придется лопать пачками. Дальше идут заслоны, а за ними – вырубленный в скалах город Одержимых. Говорят, там большая военная база была до войны. По ней хорошо отбомбились, до сих пор радиация высокая. Отсюда и все тамошние чудеса.
Зря я о них вспомнил. Глаза Киры разом стали размером с серебряную монету.
– Ух ты! Одержимые? А кто это?
Пришлось объяснять. Самое милое дело – стоять в рассветных лучах в двух километрах от дороги, на которой, вполне вероятно, рыщут враги и охотники за нашими головами, и болтать о фауне.
– Помнишь студня? – Кира поморщилась. – Неприятный враг, да? Но бывает еще хуже. Они не всегда переваривают людей без остатка, иногда что-то замыкает, и вместо пиршества эти зеленые кляксы вдруг начинают формировать странную тварь, очередной радиоактивный кошмар. Получается своего рода симбиоз – выглядит так, что на ночь лучше не смотреть. Человеческий скелет, немного мяса и кожи, обтянутые прозрачной зеленоватой слизью.
– Брр…
– Говорят, что с мозгами у одержимых совсем плохо. Спорить не буду – в бою они ведут себя не слишком разумно.
– Ты с ними дрался?! – Похоже, я вырос в ее глазах минимум вдвое.
– А как же. Там редкие мутантные цветы на каждом шагу: камеломка, гнилоцинт, «последний вздох». Да и сами твари недопереваренные – лакомая добыча для сталкера, ведь частями одержимых кормят боевые породы крашеров. В общем, не так страшен стич, как его малютка, – не так уж они и опасны. С большого расстояния закидывают камнями, на которые плюют или капают слизью с тела: можно прожечь кожу и даже отравиться. В ближнем бою воюют как стичи – руками. Сильны гады, этого не отнимешь. Могут так отоварить, что рука или нога отнимется. Но двигаются медленно, и подстрелить их совсем не сложно. Правда, пулей или ножом не возьмешь, неуязвимы они, почти как студень-прародитель… Ну, ты помнишь. Но лазеркой или гранатами с горючей смесью валятся на ура. Но тебе, – я сделал страшное лицо, – лучше с ним не встречаться.
– Это почему еще?
– Они псиоников очень любят, особенно неопытных. Одержимые без проблем выкачивают у них пси-резерв, да не просто так, а для того, чтобы залечивать раны и регенерировать поврежденные конечности.
– А я близко не подойду.
– Ну и молодец. Только помни, что на смерти одержимого бой может не закончиться – студень иногда покидает погибшего носителя. И если он захочет познакомиться с тобой лично… Раз – и съест.
Кира пыталась протестовать, говорила, что она, мол, пожжет всех студней, какие есть. Что знает теперь, как с ними бороться… Но я не стал слушать.
– Хватит. Надо идти. Мы и так уже слишком долго здесь светимся.
Она обиженно замолчала, но спорить не стала. Понимала, наверное, что я прав.
И что характерно, она так и не спросила меня, в какой стороне Вавилон.
С глаз долой – из сердца вон? Если б все так просто… Ты будешь долго пытаться забыть свой прежний дом, девочка, только он еще не раз напомнит о себе.
Еще через два перехода унылый коричневатый такыр сменился зеленью. Не сразу, конечно, – сначала то тут то там появлялись редкие островки пожухлой, а то и вовсе высохшей травы. Потом ростки начали понемногу зеленеть, сухая паутина глиняных чешуек уступила место еще такой же сухой, но все же настоящей почве.
А потом, когда восток полыхнул чистым красным заревом, мы с Кирой даже остановились от неожиданности. В ночной темноте мы не заметили, как редкие островки степного бурьяна разрастались и разрастались, пока не превратились в бесконечный зеленый ковер.
Земля парила на солнце. Вкусно пахло свежей травой.
И уже виднелись на горизонте первые деревья.
– Москва рядом, – сказал я.
Кира с гиканьем бросилась мне на шею, расцеловала в обе щеки, а потом скинула рюкзак и повалилась на землю.
– Зеленая!! Андрей, она ВСЯ зеленая!
Привлеченный дикими криками хозяйки, на свет выбрался Тикки. С огромным недоумением обнюхал все вокруг, даже попробовал пару былинок на вкус. Чихнул и улегся прямо на траву, нервно подергивая хвостом. Ему, истинному пустыннику, зелень не понравилась.
И тут только я сообразил, что Кира никогда не видела столько зелени. Вавилон стоит в самом сердце пустошей, а больше она нигде и не бывала. Да, конечно, вокруг Оазиса много небольших озер с буйными зарослями, есть даже несколько деревьев и пальм в самом городе… но, чтобы вот так – бесконечное поле ЖИВОЙ травы от горизонта до горизонта…
Потом, во время стоянки в заброшенной норе какой-то степной твари, она долго не могла заснуть. Специально попросилась на место у самого входа, чтобы «нюхать траву». Я посмеялся про себя, но разрешил. Добавил только:
– Траву обычно курят. Нюхают кое-что другое.
Она, конечно, не поняла. Зато полдня ворочалась с боку на бок, вздыхала и даже, по-моему, немного поплакала. Когда пришло время мне спать, а Кире вставать на стражу, она села в проходе и долго смотрела вперед. Потом сказала:
– Как здесь красиво!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});