Читать интересную книгу Достигнуть границ - Олеся Шеллина

гораздо меньше воплей и были они так себе, вяленькие, исключительно для порядка.

Также мне удалось продавить изменения в положении крестьян. Крепость как таковая сохранялась, но появились существенные послабления. Например, налог за крестьянина платить будет все-таки помещик, но крестьянин должен будет его отработать. А вот как отработать — это дело самого помещика и самого крестьянина. Мог полностью отпахать за налоги сверх барщины. Мог часть отдать деньгами. Также помещик не имел права устанавливать барщину на срок, препятствующий обработке крестьянами своих наделов, и не имел права задерживать крестьянина, если он во время межсезонья — поздней осенью, зимой или ранней весной захочет подработать где-нибудь на стороне.

Крестьяне могли в свою очередь выкупать себя, но только вместе с семьями по заранее оговоренной и записанной у попов в специальной книге цене, а дальше семья могла остаться на старом месте и уже арендовать какую-нибудь полоску земли у помещика, но не ту, которая оставалась за деревней, а ту, которую помещик решит сдать в аренду, или же семья была вольна уехать, благо земли в империи хватало, чтобы получить свой собственный надел на выбор: за океаном, в Сибири или на вновь присоединенных территориях, откуда постепенно выживали местных, потому что своего указа я не отменял. Для простых людей — хочешь жить в привычной обстановке? Вон там церковь, переходи в православие вместе с семьей, а то, что женщина тоже человек распространялось на всю Российскую империю, приноси клятву верности и продолжай жить, правда по другим законам, потому что закон на всей территории Российской империи — один, без каких-либо экивоков. Не хочешь принимать правила игры — у тебя есть пара недель, чтобы свалить куда подальше за пределы Российской империи.

И все это ни в коей мере не касалось знати. Вот дворянам категорически запрещалось оставаться на местах. Или православие и выбирай другой регион проживания, и если убедишь меня в своей полезности, то и с неплохим наделом, или же берем носильные вещи и, так уж и быть, фамильные побрякушки, и специально выделенный генерал-губернатором конвой тебя с семьей проводит до границы. А вот до границы с кем, это тебе решать. Хотя сейчас в Европе почти везде небезопасно. Беззастенчиво пользуясь опытом тех же англосаксов, я был просто мегазаботливым соседом и помогал всем, чем только можно, при этом помогая абсолютно всем и даже «безвозмездно, то есть даром», не заключая никаких при этом союзов. Ну а почему не помочь той же Валахии и Молдавии, если они так просят? Тем более, радость у меня, я отцом скоро стану!

Министры начали собирать бумаги в свои папки, теперь не только у Ушакова папки представляли собой настоящие произведения искусства. Это стало своего рода фетишем, и каждый изгалялся, как только мог, дабы внести в свою папку какую-нибудь изюминку. Вот, например, князь Черкасский приказал кузнецу сделать диковинную застежку, чтобы ни у кого такой не было. Тот долго чесал репу и, после долгих раздумий, взял и изобрел поворотный замок. Его метод тотчас «ушел» на сторону, потому что об авторском праве никто даже не заикался, и уже вовсю применялись к сумкам, которые я велел шить из кожи для гонцов. Так скоро и до портфельных замков дойдет, тем более, что попытки сделать нечто подобное уже имелись.

Негромко переговариваясь, первые люди империи потянулись на выход из кабинета. Я все еще не оставлял надежды, что к рождению ребенка нам удастся перебраться в Кремль, но пока работы там были в полном разгаре, и императорская семья продолжала жить в Лефортовом дворце. Хотя здание Кабинета министров было уже готово, и скоро я намеревался провести там первое совещание, но пока традиционно каждое утро эти чрезвычайно занятые люди направлялись сюда, чтобы обсудить спорные моменты и произвести доклады по своим министерствам.

Ушаков хоть и поднялся вместе со всеми, но к выходу не пошел, а, потоптавшись на месте, подошел ко мне, дождавшись, когда за шедшим последним и вздыхающим Волконским закроется дверь.

— Ты хочешь мне что-то сказать, Андрей Иванович? — спросил я, примерно догадываясь, о чем он хотел поговорить.

— Хочу, государь Петр Алексеевич, — он бросил папку на стол и, не дожидаясь разрешения, сел, хмуро глядя на меня при этом. — Спросить хочу, как долго ты еще намерен Митьку Кузина, да остолопа энтого Мишку Волконского в казематах держать? Вон князь Волконский почитай уже не знает, что и делать ему, весь с лица спал. И мне без Митьки никак не справиться, да и тебе, посмотрю, — и он весьма красноречиво поглядел на мой стол, где с самого раннего утра стоял выцеженный кофейник да чашка грязная.

М-да, при Митьке такого не наблюдалось. Голицкий хоть и хваткий парень, но не успевает и за мной, и за Филиппой. Репнин занят просто по самое не могу, зарывшись в бумаги готовит те приказы, кои мы с министрами здесь совместно принимаем, да так, что уже сейчас понятно — вот она основа будущего российского законодательства. Создание этого свода законов и есть моя цель, вот к чему я пытаюсь подойти. Все чисто технические моменты, именуемые прогрессом — они и так состоятся, одни раньше, другие чуть позже, но от них никуда не уйдешь. Одно то, что мне все еще удается удерживать всю эту разношерстную ученую братию является большим моим достижением. А ведь в другое время все они уже давно переругались друг с другом и разъехались по миру, но сейчас, кроме университета, у них есть одно цементирующее звено — я. Я, который подвергает сомнению любое их начинание, и для того же Эйлера считается едва ли не долгом чести доказать мне, что я не прав и вообще очень заблуждаюсь в своих суждениях о их работе. Я снова посмотрел на чашку, чертов Воронцов, похоже, выздоравливать не собирается, но болен он серьезно, я, хоть и не врач, видел это отчетливо, когда он совершенно бледно-зеленый пытался прорваться ко мне, дабы встать на защиту Кузина, который, как известно его патроном по Ложе является. Не пустили его конечно ко мне, ну а вдруг заразу какую принесет, но издали я все же его наблюдал. Чашка стояла на столе немым укором, приковывая взгляд. Ушаков ждал терпеливо, что я ему отвечу, но я молчал, потому что и сам не понимал, почему эти придурки до сих пор на нарах сидят, аккурат дверь в дверь, и поговорить