– Ты выбрал слово УКСУС. Тут следует понимать нечто едкое, опасное для здоровья, особенно в больших дозах. Ты, конечно, еще не злоумышленник, но со временем можешь принести вред. В сердце твоем кроется сомнение. Изведи его и можешь приходить сюда снова. Пока же послужи простым гонцом. Твой преемник будет объявлен позднее.
– Благодарю тебя, угодный Тимофею.
– И я благодарю тебя, братец… Позовите следующего!
Следующим оказался некто Лоча, сотник Стражей Площади. Службой он был доволен, все что положено исполнял, чтил и соблюдал. В последних ошибках, совершенных его Стражей, полностью раскаивался, хотя никакого отношения к ним не имел. Слово, выпавшее ему в Письменах, было КИЛЬКА. Лучший Друг прокомментировал это следующим образом: «Ты, Лоча, человек мелкий и заурядный, зато верный и бескорыстный. Пора воздать должное и таким людям, ведь их большинство на Вершени. Быть тебе отныне Главным Стражем Площади и Другом, Допущенным к Столу. Служи на совесть!»
Подобным образом решалась судьба каждого, кто поднимался на Престол. Повар назначался губернатором, губернатор – сборщиком нечистот, правда, не простым, а первостепенным. Лекаря отправляли в глашатаи, глашатая производили в тысяцкие и направляли в действующую армию. Место погибшего геройской смертью Доброго Друга занял рядовой соглядатай, неизвестно чем приглянувшийся Лучшему Другу (выбранное им слово КОСТЬ было определено как высшая степень преданности, деловитости и компетентности). Несколько человек были осуждены на смерть, но не за покушение на реликвии Тимофея, а за куда более мелкие проступки, якобы случайно всплывшие по ходу дела. Все это напоминало хорошо подготовленный, заранее отрепетированный спектакль.
Лишь однажды Лучший Друг оказался в затруднительном положении. Взобравшийся на Престол звероватого вида гигант оказался не Свиром, смотрителем крутопутья, а Троилом, знаменитым разбойником.
– Здоровья тебе и долголетия, угодный Тимофею! – рявкнул он. – Есть у меня намерение разграбить завтра этот вонючий город. Что скажут об этом Письмена?
– Открой их и сам выбери вещее слово, – не растерялся Лучший Друг.
– Это мы запросто. Давай свое железо. Только чтоб без обмана!
– ФРИТЮР! – объявил Лучший Друг, в очередной раз склонившись над Письменами. – Смысл этого слова скрыт от нашего понимания. Это нечто такое, чему еще не пришел черед. Выходит, и замысел твой преждевременный.
– Неужели ты собираешься отпустить этого невежду с миром? – возмутился тот из Друзей, который, по словам Ягана, командовал Гвардией.
– Почему бы и нет, если так определено в Письменах. Но, если ты настаиваешь, я гляну еще разок. – Лучший Друг, как дятел, ткнулся носом в пюпитр. – После слова ФРИТЮР здесь стоит запятая. А запятая – это знак ограничения, усечения. Раз так, значит, ты можешь укоротить нашего гостя Троила с любого конца, хоть сверху, хоть снизу.
– Слышишь, разбойник? – Друг-гвардеец шагнул вперед.
– Слышу, кровопийца, – тяжко вздохнул Троил. – Велика премудрость Слова.
– Тогда топай к плахе.
– Придется, пожалуй.
Уже давно перевалило за полдень, но никто не покидал площадь, кроме осужденных на казнь да свежеиспеченных губернаторов, немедленно выбывавших к новому месту службы. Тысячи человек прошли проверку на лояльность, возвысились или получили отставку, а преступники все еще не были обнаружены. Голод и жажда мучили меня, нестерпимо ныли ноги, разламывалась голова. То, что происходило на Престоле, совершенно перестало занимать меня. Неожиданно мое внимание привлекло знакомое имя, произнесенное громко и без издевки:
– Яган, Бывший Друг, клейменый преступник и беглый колодник. Здесь ли ты? Не хочешь ли поведать нам о своих злоключениях? Поднимись сюда, сделай одолжение.
– Нас выдали! – с трудом выговорил Яган. Голос его неузнаваемо изменился, как будто кляп мешал внятной речи. – Ну что ж, я не буду виноват в том, что сейчас случится…
– Иди, тебя зовут! – зловеще сказал один из окружавших нас молодцов. Все они теперь глядели на нас. – А ты, – на плечо мне легла тяжелая лапа, – подожди.
Как ни велика была скученность людей на площади, но Ягана к Престолу пропустили беспрепятственно. Единым духом одолев лестницу, он встал у пюпитра с Письменами, спиной к Друзьям, лицом к народу. Всяким мне доводилось видеть его: перепуганным, отчаявшимся, лгущим, юродствующим, но таким, как сейчас, – никогда! Злое вдохновение совершенно изменило его лицо. Он выглядел библейским пророком, попавшим в общество тупоумных пастухов.
– Вот он я! – крикнул Яган на всю площадь. – Смотрите, люди! Многие еще помнят, как меня, подло оклеветав, изгнали из столицы! Вы, – его указующий перст нацелился в кучу Друзей, – надеялись, что я сгнию в колодках! Но мне суждено было уцелеть! Я познал каторгу, плен болотников и мрак лабиринта! Я сражался с кротодавами и шестирукими! Фениксы и Незримые не посмели причинить мне вред! Судьба хранила меня! Ибо я шел к вам с благой вестью!
– Какой же, скажи на милость? – деланно удивился Лучший Друг. Рядом с Яганом он выглядел форменным недомерком.
– Я вернул на Вершень Тимофея!
Толпа, до этого настроенная довольно скептически, онемела на секунду, а потом разразилась криками – протестующими, восторженными, издевательскими, ликующими, недоумевающими. Вскинув над головой руки, Лучший Друг потребовал тишины.
– И ты уверен, что это именно Тимофей? – елейным голосом спросил он.
– Да! – отрезал Яган.
– А тебе известно, что будет, если он окажется самозванцем?
– Известно!
– Но ведь казнят не только самозванца, но и всех его приспешников.
– Я не боюсь! Он истинный Тимофей. Его признали вожди болотников, Фениксы, Незримые. Многие из тех, кто находится на этой площади, уже беседовали с ним. Не пройдет и дня, как он воцарится на Вершени. И тогда все хулившие его жестоко поплатятся!
Захваченный происходившей на Престоле сценой, я совершенно забыл о собственной безопасности. К действительности меня вернул резкий толчок. Один из типов, только что с ненавистью дышавший мне в затылок, рухнул с проломленным черепом. Его рука, сжимавшая нож, все еще тянулась ко мне. Человеческое кольцо, окружавшее меня, распалось. Никто из наших недоброжелателей не ушел живым, да в такой тесноте это было бы невозможно. Их вопли и предсмертный хрип растворились в новом взрыве приветствий и проклятий.
– Где же он, твой Тимофей? – с притворной лаской спросил Лучший Друг. – Мы так давно ожидаем его. Пусть явит нам свой светлый лик.
– Иду! – крикнул я изо всех сил. – Иду!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});