Я все же не убил Чернокнижника.
Я спас брата Умберто…
* * *
Фрагмент расшифровки интервью литературоведа В.Т. обозревателю журнала «Время Ч», март 2006 года.
— …То есть, Вы считаете, что вслед за бартовской «смертью автора» мы должны провозгласить «смерть читателя»?
— Вы знаете, я в этом уверен. Не будем далеко ходить — откройте интернет-страницу любой периодики. В обязательном порядке после каждой статьи — комментарии читателей. Любой может зарегистрироваться и оставить свой комментарий. Читателей как таковых уже не осталось вовсе. Редкое умение — читать книгу — вытесняется необременительным навыком комментирования. Барт считал, что рождение читателя оплачено смертью автора; сегодня мы смело можем сказать, что цена безудержного клонирования комментаторов — это смерть читателя.
— Но ведь обратная связь «читатель — автор» существовала всегда: письма литераторам писали и в 19 веке.
— Это были другие письма. Я бы ни за что не назвал их комментариями. Скажем, многие молодые и не очень люди отзывались на статьи Достоевского в «Дневнике писателя». Но — какова разница между их откликами и комментариями сегодняшнего дня! Вы только представьте на минуту, что «Преступление и наказание» сопровождается привычным уху «Раскольников рулит»…
— Да, это забавно. И как Вы оцениваете эту тенденцию?
— Я, вы знаете, далек от того, чтобы давать оценку. Собственно, оценка — тот же комментарий, да? Судя по всему, ураган комментирования вполне способен убить литературу как явление. Вскоре читателей не останется вовсе — будут только писатели и комментаторы. Я, пожалуй, пойду чуть дальше — и скажу, что комментарии убивают не только литературу. Нашим с вами современникам недостаточно просто жить — им необходимо комментировать. Кстати, здесь кроется интересный парадокс для любителей эсхатологических аллюзий: в Библии Господь неоднократно предостерегает против комментариев. Помните — «да будет Слово твое „да — да“, „нет — нет“; все остальное — от лукавого»? Дело ведь в том, что трактовка порой искажает созданное до неузнаваемости.
— Боюсь, это будет не вполне понятно нашим читателям — может, у вас есть конкретные примеры подобного искажения?
— Вы знаете, примеров и в жизни, и в литературе предостаточно. Вспомните, скажем, такую книжку — «Утопия» Томаса Мора. Прекрасно организованное общество; все обеспечены работой; царствует право, а не деньги; в основе отношений — небывалый альтруизм. Разумные законы, мудрое правление, прекрасные сады и больницы… Вполне обычное для своего времени прозаическое произведение вдруг — абсолютно неожиданно — обрастает комментариями. Причем, что интересно, в начале 20 века. Сочинению Мора присвоен сомнительный титул «коммунистической утопии», Карл Каутский ставит «у преддверия социализма двух мощных бойцов — Томаса Мора и Томаса Мюнцера», в тысяча девятьсот восемнадцатом году, после только что состоявшейся революции Петроградский совет рабочих депутатов принимает решение об издании «Утопии». Словом, к Мору безоговорочно приклеили продвинутый товарный знак — «коммунист». Более того — комментарии превратились в прямое руководство к действию; сочинение восприняли как справочное пособие. Результат мы наблюдали в течение последующих семидесяти лет. Кстати, если не ошибаюсь, не так давно ваше издание писало о каком-то криминале в связи с этой книгой…
— Да-да, было возбуждено уголовное дело в отношении одного столичного букиниста — Владимира Додрубова; он держал магазинчик в ЦДХ.
— Да, я его знал лично, прекрасный, по-моему, человек. А в чем именно его обвиняют?
— Очень темная история — кажется, двенадцать лет назад знаменитый книжный вор Борис Горелов передал ему первое издание «Утопии» для переправки за границу. Правда, задержать Додрубова не смогли — он успел выехать из страны. Его, насколько я знаю, подозревали в том числе и в причастности к смерти Горелова…
— О, эту историю я как раз знаю досконально. Еще один пример излишней ретивости комментаторов — в первую голову ваших коллег, конечно. На самом деле милиция объявила в розыск девочку, которая жила с Гореловым: судя по всему, она его и отравила, а потом стащила несколько книг из его квартиры. Причем, далеко не самых ценных.
— Вот как? Да, это неплохая фабула для детектива. Ну а мы, может быть, вернемся все-таки к теме нашей беседы?
— Да, разумеется…
Осень 2014 г.