Читать интересную книгу Французские дети не плюются едой [секреты воспитания из Парижа] - Памела Друкерман

Я наблюдала эту систему в действии в яслях, присутствуя на обеде для полуторагодовалых малышей (шикарный обед из четырех блюд). Шестеро карапузов в одинаковых розовых слюнявчиках из махровой ткани сидели за прямоугольным столом под присмотром Анны-Мари. В комнате царила атмосфера полной безмятежности. Анна-Мари рассказывала о каждом из блюд и объявляла, что будет дальше. При этом она пристально следила за действиями своих воспитанников и, не повышая голоса, комментировала их небольшие промахи.

— Doucement… тихо, ложкой мы так не делаем, — обращается она к мальчику, который начал бить по столу ложкой. — Нет, нет, сыр не трогаем, его едим потом, — велит она другому малышу. Разговаривая с ребенком, она всегда смотрит ему в глаза.

Не всегда родители и воспитатели прибегают к столь тщательному контролю. Но я обратила внимание, что они часто делают это именно во время еды — за столом много правил, много мелких действий, и если что-то пойдет не так, это может привести к хаосу. На протяжении всего 30-минутного обеда Анна-Мари непрерывно разговаривает с детьми и поправляет их. К концу обеда лица малышей перепачканы едой — зато на полу лишь пара крошек.

Марк, Анна-Мари — французские родители и воспитатели внушают уважение, но при этом не выглядят диктаторами. Они не стремятся вырастить детей послушными роботами. Напротив, они прислушиваются к малышам и постоянно с ними разговаривают. Самые авторитетные родители среди моих знакомых говорят с детьми на равных, а не как хозяева с подчиненными.

— Когда что-то запрещаешь, всегда нужно объяснять причину, — говорит Анна-Мари.

Когда я спрашиваю французов о том, какими бы они хотели видеть своих детей, большинство отвечает: чтобы были уверены в себе и нашли свое место в мире. Они желают, чтобы у их малышей был собственный вкус и мнение. Французы даже начинают беспокоиться, если дети слишком послушны. Им важно, чтобы дети проявляли характер. Но они верят, что достичь этого можно лишь в том случае, если дети уважают границы и умеют владеть собой. Поэтому одного характера мало: должна быть еще и система ограничений.

Мне очень сложно находиться среди таких воспитанных детей и родителей, чьи ожидания столь высоки. Каждый день я сгораю от стыда, когда близнецы начинают громко кричать или капризничать, когда мы идем по двору. Это как сигнал всем жителям нашего дома, у которых окна во двор: америкашки идут!

Однажды в рождественские каникулы нас с Бин приглашают на полдник к одной из ее подружек. Детей угощают горячим шоколадом с печеньем, а меня — чаем. Мы сидим за столом, и Бин решает, что самое время пошалить. Делает глоток шоколада… — и выплевывает его обратно в чашку.

Я в ужасе. Я бы толкнула ее ногой под столом, да боюсь задеть чужого ребенка. Шиплю, чтобы прекратила, но не хочется портить всем полдник и устраивать скандал. Тем временем хозяйка дома и три ее дочки с ангельским видом сидят за столом и грызут печенье.

Я понимаю, как французам удается выстроить систему ограничений. Но мне совсем непонятно, как им удается удерживать детей в рамках системы, сохраняя при этом самообладание. Невольно вспоминается поговорка: хочешь, чтобы человек не вылезал из канавы, — полезай в канаву вместе с ним. По крайней мере у нас дома — именно так. Если я говорю Бин: «сиди в своей комнате», то я должна сидеть в комнате вместе с ней, иначе она обязательно выйдет.

Эпизод с Лео с парке внушил мне уверенность в своих силах, теперь я пытаюсь быть строгой мамой все время. Но это не всегда срабатывает. Я не всегда угадываю, когда нужно «закрутить болт», а когда, наоборот, ослабить.

Обращаюсь за советом к Мадлен, французской няне, работавшей в семье Робин и Марка. Мы с ней отправляемся обедать. Мадлен живет в маленьком городке в Бретани — это на западе Франции, но сейчас работает в ночную смену в парижской семье, где недавно родился малыш. (Ребенок все еще учится спать по ночам, объясняет Мадлен.)

Мадлен 63 года, у нее трое сыновей. Короткие седеющие каштановые волосы, теплая улыбка — она излучает спокойную уверенность, которую мне уже приходилось наблюдать у знакомых французов. Как и они, эта женщина убеждена в правильности своих методов.

— Чем избалованнее ребенок, тем он несчастнее, — говорит она практически сразу, как только мы садимся за стол.

Как же ей удается управляться со своими подопечными?

— Les gros уеих, — отвечает она. Это значит — «большие глаза».

Мадлен превращается из доброй бабули в розовом свитере и шарфике в злобную сову. Если даже она утрирует, «большие глаза» выглядят очень убедительно.

Я тоже хочу научиться делать les gros уеих. Когда приносят салаты, мы начинаем тренироваться. Поначалу мне трудно изображать сову и не смеяться. Но, как и с Фредерик в парке, мне постепенно удается поверить в свои силы, и я чувствую разницу. Смеяться уже не хочется.

Мадлен говорит, что она вовсе не испугом пытается заставить детей слушать ее. «Большие глаза» наиболее эффективны, если с малышом установлена тесная связь, есть взаимное уважение. По словам Мадлен, самое приятное в ее работе — это когда удается установить с ребенком взаимопонимание, словно они смотрят на мир одними глазами. В таком случае она предугадывает поступки ребенка еще до того, как ему придет в голову что-то сделать. Надо внимательно наблюдать за ним, говорить с ним, давать ему определенную степень свободы. И понимать, что ребенок — тоже человек.

Чтобы выстроить с ребенком такие отношения, в рамках которых он будет реагировать на «большие глаза», необходимо сочетать строгость с гибкостью, предоставлять детям и автономию, и выбор.

— Детям нужно давать свободу, чтобы они могли проявить свою личность, — говорит она.

Мадлен считает, что строгость не противоречит взаимопониманию. Ее авторитет рождается как бы изнутри взаимоотношений с ребенком: она не давит на детей. Ей удается найти равновесие между общением на равных и авторитетом воспитателя.

— К детям нужно прислушиваться, но границы устанавливают взрослые, — объясняет она.

«Большие глаза» — знаменитый воспитательный метод во Франции. Бин жуть как боится, что воспитатель в яслях покажет les gros уеих! Даже взрослые французы до сих пор помнят, как на них смотрели «большими глазами» или делали что-то похожее.

«У нее было такое особое выражение лица», — пишет о своей матери Клотильда Дюсолье, парижский кулинарный критик. А еще ее отец и мать «начинали говорить особым голосом, когда мы переходили границы дозволенного. На их лицах появлялось суровое, раздосадованное, недовольное выражение, и они говорили: „Нет, это плохое слово“. Нам становилось стыдно, мы чувствовали себя немного униженными. Но это быстро забывалось».

Любопытно, что Клотильда с нежностью вспоминает «большие глаза» — как и систему ограничений, в рамках которой применялся этот метод. «Она всегда очень четко давала понять, что можно, а что нельзя, — пишет она о своей матери. — Ей удавалось быть любящей мамой и внушать нам уважение, даже не повышая голос.»

А вот я часто повышаю голос на детей. Криком иногда удается заставить их почистить зубы или вымыть руки перед ужином, но я после этого чувствую себя ужасно, и атмосфера в доме стоит та еще.

Бывает, что и французы обращаются к детям на повышенных тонах. Однако они предпочитают наносить тактические удары, а не открывать сплошной огонь. Крик приберегают для совсем уж экстренных случаев, когда «донести мысль» больше никак не получается. Когда же я кричу на детей в парке или дома при гостях, французы всегда очень нервничают, словно стали свидетелями серьезного нарушения.

Американцы — и я в том числе — связывают понятие родительского авторитета с дисциплиной и наказанием. Французы о наказаниях не упоминают никогда. Они говорят об education — обучении детей. То есть, детей постепенно учат тому, что приемлемо, а что нет. Поскольку родитель выступает в роли учителя, а не полицейского, само общение детей и родителей окрашено в более спокойные тона. Когда Лео отказывается пользоваться взрослыми приборами за столом, представляю, что учу его пользоваться вилкой так же, как учила бы буквам алфавита. Так мне проще сохранять терпение и спокойствие. Мне больше не кажется, что меня не уважают, и я не сержусь, если он не подчиняется немедленно. Поскольку Лео чувствует, что напряжение уходит, он с большей охотой пробует воспользоваться вилкой. Я не кричу, и всем гораздо приятнее ужинать.

А еще я не сразу понимаю, что американцы и французы вкладывают разное значение в слово «строгость».

Для американцев «строгий» человек тот, кто обладает полной властью, — на ум приходит суровый неулыбчивый воспитатель. Немногие мои знакомые американцы захотели бы наградить этим эпитетом самих себя. Зато почти все французы с гордостью называют себя строгими родителями. Однако подразумевают они совсем другое. Французы строги в том, что касается нескольких основных правил, и довольно либеральны во всем остальном. Это все та же система ограничений: жесткие рамки, но в их пределах — полная свобода.