"Дурак, - сказал он по-отечески, - надо было самому сообщить, ничего бы не случилось. Вы не сомневаетесь в его честности?" Отвечаю: "Конечно, не сомневаюсь, это абсолютно честный человек, преданный партии. Теперь из него "делают" поляка". "Пошлите их к черту, - говорит, - по рукам им надо дать, защищайте его". Отвечаю: "Буду защищать с Вашей поддержкой"... Из-за такой невинной смены фамилии чуть не произошла беда с преданным партийцем. Не знаю, зачем он менял фамилию? Может быть, красноармейцы подшучивали над ним, как над еврейским мальчиком, а он хотел избавиться от этих неприятных шуток?
Иной раз действительно допускались неприятные шутки в отношении евреев как среди русских, так и среди украинцев. Среди украинцев чаще случалось, но не потому, что украинцы - большие антисемиты, а потому, что рядом с украинцами жило евреев больше. Евреи чаще других занимались мелкой торговлей или ремеслом. Они чаще соприкасались с украинским трудовым людом, встречались на почве взаимного расчета, работали же рядом редко. В моей деревне еврея видели только тогда, когда тот ездил за пухом и перьями, выменивая их на конфеты, колечки, какие-то блестящие серьги. Одним словом, Задионченко сменил фамилию без всякой задней мысли, а тут уже сделали из него поляка. Ведь как с еврея с него ничего не возьмешь: известно, кто его отец и кто мать. Из него надо было "сделать" не еврея, а поляка; поляк - это иностранный агент, засланный Пилсудским. И уже протянулись руки за душой Задионченко. Я так пространно об этом рассказываю, чтобы люди поняли то время, в котором мы жили, и поняли наше положение, живших в то время, ту обстановку, которая сложилась. И вот в такой обстановке мы жили и трудились. Мы не только боролись с "врагами народа", но боролись и за выполнение планов, а планы выполнялись все (за исключением одного года из всех довоенных пятилеток). То был самый тяжелый, самый черный год для нашей партии, наших кадров, и именно в этот год план не был выполнен: 1937 год.
Посылая меня на Украину, Сталин предупредил: "Знаю вашу слабость к городскому хозяйству и промышленности.
Хотел бы предупредить вас, особенно не увлекайтесь Донбассом, поскольку вы сами из Донбасса, а больше внимания обратите на сельское хозяйство, потому что для Советского Союза сельское хозяйство Украины имеет очень большое значение. Село у нас организовано плохо, а в промышленности кадры организованы лучше, и там, видимо, для вас не возникнет особых затруднений". Такой линии я и придерживался, хотя мне это было нелегко, потому что я чувствовал тягу к промышленности, а особенно к углю, машиностроению и металлургии. Но раз Сталин сказал про сельское хозяйство, то я стал больше заниматься сельским хозяйством, деревней, ездить по Украине, искать передовых людей, слушать их и учиться у них.
Мы выдвинули новые кадры, заполнили обкомы, облисполкомы и республиканские органы. В колхозах эти вопросы решались легче, хотя и колхозные кадры сильно поредели.
Прибыли мы с Бурмистенко на Украину в январе или феврале; пора готовиться к весеннему севу. На юге иной раз случаются такие ранние весны, когда полевые работы начинаются в феврале, а уж в марте - обязательно. Стали мы готовиться к посевной кампании и вдруг столкнулись с таким явлением: в западных областях (КаменецПодольский, Винница, Проскуров, Шепетовка), граничащих с Польшей, налицо массовая гибель лошадей.
Я послушал, что говорят в Наркомате земледелия, выехал на место, послушал тамошних жителей, долго разбирался, но ничего толком нельзя было понять. Лошади заболевали, быстро хирели и дохли. По какой причине, нельзя было определить. Определить невозможно было потому, что когда комиссии с привлечением ученых, которые могли что-то сделать, разворачивали работу, их сразу арестовывали и уничтожали как вредителей, как виновников гибели лошадей.
Вспоминаю про такой случай в Винницкой области.
Приехал я в какой-то колхоз, где погибло очень много лошадей, и стал спрашивать конюха, который, как мне сказали, сам видел, как "враги" травили лошадей. Он мне и говорит: "Я видел, как вот этот сыпал какое-то зелье, какие-то яды.
Поймали его. Кем же он оказался? Ветеринарным врачом".
Объясняли все это так. Эти области граничат с Польшей, и немцы через Польшу, да и сами поляки делают все, чтобы подорвать наше колхозное хозяйство и лишить нас рабочего скота.
Действительно, немцы вовсю готовились к войне. В какой-то степени было логично лишить нас лошадей - ударить по экономике, по сельскому хозяйству и по военным возможностям, потому что лошадь в те времена - то же, что сейчас танки и авиация. Это был подвижной род войск. Мы еще жили событиями Гражданской войны и лошадям отводили большую роль в будущей войне. Тут и кавалерия, тут и обоз, без которого армия воевать не может. Поэтому объяснение гибели лошадей актом вредительства со стороны внешних врагов, которые сомкнулись с внутренним врагом, находило понимание в людях. Но я не мог до конца согласиться с таким объяснением. Почему же коровы и овцы не дохнут, а дохнут только лошади? Мне хотелось послушать ученых, ветеринарных врачей, зоотехников, но их ряды, особенно тех, кто занимался лошадьми, сильно поредели.
Спросил я наркома внутренних дел Успенского: "Есть ли у вас заключенные, которые обвиняются в травле лошадей?" - "Да, есть" - "Кто они такие?" Он назвал фамилии профессора Харьковского ветеринарного института и директора Харьковского зоотехнического института. Второй - украинец, первый - еврей. Я предупредил: "Я к вам приеду. Вы их вызовете к себе в кабинет. Не хочу в тюрьму к ним ехать, побеседую с ними у вас". "Они, отвечают, - сознались, могут вам про все рассказать". А перед этим я наркому сказал: "Если профессор травил лошадей, то пусть он нам скажет, каким ядом травил, и напишет химическую формулу яда". Я хотел потом на этой формуле составить яд и поставить контрольный опыт. Профессор дал такую формулу, и я приказал приготовить снадобье. Приготовили, положили лошадям в корм, они съели, но не пали и даже не заболели.
Вот тогда-то у меня и зародилось желание лично поговорить с тем профессором.
Условились, и я приехал. Вызвали арестованных (по одному, конечно), первым - профессора, человека лет 50- ти, седого. Спрашиваю: "Что вы можете сказать по этому поводу?" Он: "Я уже дал два показания и могу только подтвердить, что действительно мы немецкие агенты, имели задание травить лошадей и делали это". "Как же так? Вы говорите, что травили лошадей, я попросил, и вы дали химическую формулу яда. Мы составили яд по этой формуле и дали животным, но они не погибли и даже не заболели". "Да, - говорит, - это возможно, потому что к яду, который мы сами составляли, мы еще получали готовую добавку. Из каких компонентов она состояла и какова формула добавки, мы не знаем. Мы получали ее прямо из Германии". И человек это сам говорил! Знает, что я секретарь ЦК КП(б)У, видит, что я интересуюсь и даже как бы подсказываю, что его признания, с моей точки зрения, несостоятельны, потому что животные не погибают, а он не только не воспользовался этим, но все сделал для того, чтобы подтвердить показания и доказать правоту своих мучителей-чекистов, которые вынудили его дать ложные показания.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});