раз уж она повторяла ему все время, что уже не ребенок в тринадцать, то пускай сама за себя отвечает.
– Это для задания по географии, – объяснила Эмилия, чуть не плача, – мы вырезаем Северные земли.
Габриэль смотрел на Эсме в упор, пока та не отвела взгляд. Затем он опустился на колени и стал помогать дочери собрать все в сумку.
– И все-таки, Габриэль… – начала было Эсме.
– Вон.
Примерно в то же время Лукас наконец вылез из своей огромной зеленой кровати, проведя ночь в истинных муках. Он только что принял решение, которое с трудом мог переварить: согласиться на концерт. Чтобы не передумать и зная, что Эма встает рано, он попросил о встрече с ней.
– Что-что? – удивилась она.
– Не заставляй повторять.
– Лукас, правда? Правда?
Вид у нее был совершенно счастливый.
– В концертном зале, да?
– Мгм-м.
– Акустика там прекрасная, просто волшебная, увидишь.
– Знаю, был уже опыт в прошлой жизни. Слышно каждую фальшивую ноту.
– Но поскольку фальшивых ты не играешь, все отлично. Ты уже думал когда?
– Послезавтра, – вытянул он из себя, следуя с детства проверенному правилу: отмучиться побыстрее.
– Прекрасно. Значит, в воскресенье. Замечательно. Какая программа? Как нам объявить?
Лукас не мог заранее предсказать свой настрой. Иногда он мог играть только заученное; а иногда ему нужно было импровизировать.
– Не знаю. «Человек и гитара». Посмотрим. Но, Эма, одно условие.
– Конечно, какое?
Он приподнял полы своего синего камзола.
– В этом я играть не могу.
– По мне, так играй хоть голышом, Лукас! Мне все равно.
– В таком случае…
– Ведь не станешь же ты одновременно и в доктора играть!
– Надеюсь.
– Значит, в воскресенье?
– В воскресенье.
– Спасибо, Лукас. Спасибо, спасибо, спасибо огромное.
Он вышел, задрав голову от гордости за свой поступок и ссутулив плечи в предвкушении пытки. Он уже видел, как цепенеет на сцене, как руки делаются каменными, пальцы срастаются, а гитара ломается. И этот образ его уже не покидал.
34
Лоран Лемуан всегда подолгу дремал после обеда, чтобы потом допоздна изучать звезды. В тот день он проснулся особенно бодрым и направился в обсерваторию скорым прыгающим шагом, часто свойственным застенчивым людям. По пути услышал о только что объявленном концерте и будто совсем помолодел. Он лихо зашагал по винтовой лестнице, но под конец немного запыхался, и поэтому только отдышавшись заметил удивительную вещь: телескоп снова был повернут. Ну, всё, с него хватит! При всей его застенчивости, придется ему сделать выговор великану-штурману. Надо было поступить так еще раньше, но что-то его удерживало: до недавних пор Феликс всегда прислушивался к его указаниям. С чего вдруг он стал ими пренебрегать?
Астроном поднял очки на лоб, поглядел в окуляр и увидел парковую сторожку, приют Гийома и Элизабет. Его злость сменилась смущением: он всё забывал забрать из библиотеки девять томов «Энциклопедии естественного мира», которые отложила для него Элизабет. Трудно поверить, но при всей своей образованности он до сих пор не был знаком с главным трудом Клемана де Френеля.
Заодно он отметил, как продвинулось строительство. Хижина почти уже напоминала дом. Тибо приглянулась мысль превратить бесполезную развалину в любовное гнездышко. На официальном оглашении помолвки он подарил ее жениху с невестой. На первом этаже там была только одна комната, наверху две крохотных спальни, и всюду очень низкие потолки. Филипп частенько посмеивался над «голубками» и их «недостойным королевской семьи» жилищем. Но Тибо поручил перестройку дома придворному архитектору, отсрочив даже свой собственный проект. У фон Вольфсвинкеля родился оригинальный план: он увеличил внутреннее пространство первого этажа, на месте щелей сделал окна и снабдил его причудливым очагом, как раз по нынешним зимам. Гийом был очень смущен всем этим.
Когда встал вопрос о материалах, король предложил попросту использовать для одной развалины другую: поскольку Северное крыло отстраивать заново не будут, почему бы не пустить оставшиеся камни на сторожку? Элизабет боялась, что камни они могут быть прокляты, но Гийом (напрочь лишенный суеверий) убедил ее, что их счастье защитит от всякого злого рока. До свадьбы оставалось меньше трех недель, и он, как мог, старался ускорить работы.
Домишко вмещал всю их совместную жизнь: днем – стройка, ночью уединенный уголок. Элизабет всюду расставляла букетики ароматных трав в прозрачных баночках: на балках, на верстаке, на окнах без рам. Гийом успел заказать из других королевств целую библиотеку, и книги лежали стопками между трав. Они с Элизабет встречались здесь в девять вечера и зачитывались допоздна. Какое невероятное наслаждение, тем более что каждый роман они начинали с последней страницы – общий их тайный грешок. Устроившись на горе подушек, Гийом читал первым, пока не устанут глаза, затем его сменяла Элизабет. А он, вытянувшись, ложился головой ей на бедро и часто задремывал. Во сне он был похож на маленького мальчика с серебристыми волосами. Элизабет гладила его по голове и мечтала, что однажды у нее будет такой же сын, с блестящим умом и сединой в шестнадцать лет.
Лемуан увидел в телескоп, как Элизабет идет к Гийому через сад под звон часов на главной башне, отбивавших девять. Капитан бросил молоток и поднялся с той особой улыбкой, которую берег лишь для своей невесты: улыбкой детей, тайком сбежавших с уроков, улыбкой беспечных дней. Астроном тактично отошел от окуляра.
На ящике с гвоздями Элизабет дожидалась новая книжка. С золотым обрезом, плотным зеленым переплетом, перевязанная красной лентой. В мгновение ока выросла гора подушек, и они свернулись в привычной позе: колено, локоть – все уже знало свое место. В оконные проемы вливалась вечерняя свежесть, но, лежа так близко друг к другу в свечении штормовой лампы, они и не подумали бы, что можно замерзнуть. Распуская Элизабет волосы, Гийом рассказывал ей про свой день, и от его голоса растаял бы и ледник. Голос она слушала даже больше, чем слова. Его особый, бархатный, но притом шероховатый баритон погружал ее в бесконечно прекрасный мир, вселенную, в которой она охотно прожила бы всю жизнь.
– Ну что, читаю? – он кончил рассказ.
Элизабет блаженно закрыла глаза, а Гийом уже открывал книгу на последней странице. Но вместо того чтобы начать читать, он отшвырнул роман в дальний угол.
– ЧЕРТ ПОБЕРИ!
Гийом никогда не бранился при Элизабет. Никогда не отталкивал ее так резко. Он уже пересек комнату быстрым шагом, присел возле книги и осторожно приоткрыл ее. Не померещилось ли ему? Ох, не померещилось. Открыв книгу, он отступил на три шага, нахмурившись и скрестив на груди руки. Сзади, закрыв ладонями рот, застонала Элизабет.
Страницы были вырезаны посередине, и там, как в