Читать интересную книгу Комедианты - Грэм Грин

— Со своим любовником?

— Он, безусловно, не отпустил бы ее одну.

— Может быть, я в отца.

— А кем он был?

— Понятия не имею. Как и моя родина — он безлик.

Дождь стихал: я уже мог различить звуки капель, падавших на деревья, на кусты, на твердый цемент купального бассейна.

— Я принимаю жизнь такой, как она есть, — сказал я. — Как и большинство людей на свете. Живу, пока живется.

— А чего вы ждете от жизни, Браун? Я знаю, как ответила бы ваша мать.

— Как?

— Она посмеялась бы надо мной за то, что я сам не знаю ответа. А чего она хотела? Полноты жизни. Но в это понятие для нее входило почти все. Даже смерть.

Доктор Мажио встал и подошел к краю веранды.

— Мне что-то померещилось. Наверно, ночью на душе всегда тревожно. Я действительно любил вашу мать, Браун.

— А ее любовник... Что вы о нем скажете?

— Она была с ним счастлива. Чего же все-таки хотите вы, Браун?

— Я хочу управлять этой гостиницей, хочу, чтобы она была такой, как раньше, пока не пришел Папа-Док, чтобы Жозеф суетился в баре, девушки купались а бассейне, машины подъезжали к веранде; хочу слышать глупый и веселый гам, звяканье льда в бокалах, смех в кустах, ну и, разумеется, хруст долларовых бумажек.

— Ну, а еще?

— Еще? Наверно, чье-нибудь тело, для любви. Как моя мать.

— А еще?

— Бог его знает. Разве этого мало, чтобы скоротать свой век? Мне уже под шестьдесят.

— Ваша мать была верующей.

— Не очень.

— У меня еще сохранилась вера, хотя бы в непреложность кое-каких экономических законов, а вот вы утратили всякую веру.

— Утратил? Может, у меня ее никогда и не было. Да ведь всякая вера — ограниченность, не правда ли?

Некоторое время мы сидели молча за опустевшими бокалами. Потом доктор Мажио сказал:

— У меня вести от Филипо. Он в горах за Ле-Ке, но думает пробраться на север. С ним двенадцать человек, включая Жозефа. Надеюсь, что хоть остальные не калеки. Двух хромых на отряд вполне достаточно. Он хочет соединиться с партизанами у доминиканской границы, говорят, их там человек тридцать.

— Ну и армия! Сорок два человека.

— У Кастро было двенадцать.

— Но вы же не станете утверждать, что Филипо — второй Кастро.

— Он думает создать учебную базу возле границы. Папа-Док согнал крестьян с земли на десять километров в глубь страны, так что если там и нет надежды получить пополнение, зато тайну соблюсти можно... Ему нужен Джонс.

— Зачем ему Джонс?

— Он очень верит в Джонса.

— Лучше бы он достал пулемет.

— Вначале военная подготовка важнее, чем оружие. Оружие всегда можно взять у мертвых, но сперва надо научиться убивать.

— Откуда вы это знаете, доктор?

— Иногда они вынуждены довериться одному из нас.

— Одному из вас?

— Коммунисту.

— Просто чудо, что вы еще живы.

— Если в стране не будет коммунистов — а большинство из нас числится в черных списках ЦРУ, — Папа-Док перестанет быть оплотом свободного мира. А может, есть и другие причины. Я хороший врач. В один прекрасный день... и он может заболеть...

— Эх, если бы ваш стетоскоп мог убивать.

— Да, я думал об этом. Но, видно, он меня переживет.

— Во французской медицине модны всевозможные свечи и piqures [инъекции (фр.)].

— Сперва их испробовали бы на ком-нибудь другом. И вы в самом деле думаете, что Джонс... Да он годится только на то, чтобы смешить женщин.

— У него есть опыт войны в Бирме. Японцы воевали лучше тонтон-макутов.

— О да, он хвастает своими подвигами. Я слышал, в посольстве ему просто смотрят в рот. Что ж, он их развлекает в обмен на гостеприимство.

— Вряд ли он хочет просидеть всю жизнь в посольстве.

— Но и умереть на его пороге ему тоже не хочется.

— Всегда можно бежать.

— На риск он не пойдет.

— Рисковал же он — и немалым, — когда пытался надуть Папу-Дока. Не следует его недооценивать только потому, что он хвастун... Кстати, хвастуна легко перехитрить. Можно поймать его на слове.

— Я хочу, чтобы вы меня правильно поняли, доктор Мажио. Я не меньше, чем Филипо, мечтаю, чтобы он убрался из посольства.

— Но ведь вы сами его туда привели.

— Я себе не представлял...

— Чего?

— Ну, это уже другой разговор... Я бы все отдал...

Кто-то шел по аллее. Подошвы скрипели по мокрым листьям и скорлупе кокосовых орехов. Мы замолчали, застыв в ожидании. В Порт-о-Пренсе никто не гуляет по ночам. Носит ли доктор Мажио с собой револьвер? На него это непохоже. Кто-то остановился под деревьями у поворота аллеи. Послышался голос:

— Мистер Браун!

— Да?

— Вы мне не посветите?

— Кто там?

— Пьер Малыш.

Вдруг я почувствовал, что доктор Мажио исчез. Удивительно, до чего бесшумно умел двигаться этот могучий человек.

— Сейчас посвечу, — крикнул я. — Тут никого нет.

Ощупью я снова направился в бар. Я знал, где найти фонарик. Когда я его зажег, я увидел, что дверь на кухню открыта. Я взял лампу и вернулся на веранду. Пьер Малыш поднялся по ступенькам мне навстречу. Я уже несколько недель не видел его плутоватой мордочки. Куртка у него промокла насквозь, и он повесил ее на спинку стула. Я налил бокал рома и стал ждать объяснений — он редко появлялся после захода солнца.

— У меня сломалась машина, — сказал он, — я переждал, пока не утих дождь. Сегодня что-то долго не включают свет.

Я спросил по привычке — в Порт-о-Пренсе это было постоянной темой светской беседы:

— Вас обыскали на заставе?

— В такой ливень не обыскивают, — сказал он. — В дождь нет никаких застав. Нельзя требовать от милиционера, чтобы он работал во время грозы.

— Давно я вас не видел, Пьер Малыш.

— Я был очень занят.

— Неужели так много новостей для светской хроники?

В темноте послышалось хихиканье.

— Что-нибудь всегда найдется. Мистер Браун, сегодня большой день в моей жизни.

— Неужели вы женились?

— Нет, нет, нет. Гадайте дальше.

— Получили наследство?

— Наследство в Порт-о-Пренсе? Что вы! Мистер Браун, я приобрел радиолу.

— Поздравляю. Она работает?

— Не знаю, я еще не купил пластинок. Заказал Хамиту пластинки. Жюльетт Греко, Франсуазу Арди, Джонни Холлидея...

— Я слышал, мы потеряли Хамита.

— Как? Что случилось?

— Он исчез.

— Первый раз в жизни, — сказал Пьер Малыш, — вы меня обскакали. Кто вам сообщил эту новость?

— Я не выдаю своих источников.

— Он слишком часто посещал иностранные посольства, Это было неблагоразумно.

Вдруг зажглось электричество, и впервые я застиг Пьера Малыша врасплох — в мрачном унынье, в тревоге, но на свету он сразу собой овладел и сказал с обычной веселостью:

— Значит, придется подождать с пластинками.

— У меня в кабинете есть пластинки, я могу их вам пока дать. Я держал их для приезжих.

— Вечером я был в аэропорту, — сказал Пьер Малыш.

— Кто-нибудь прилетел?

— Как ни странно, да. Вот уж кого не ожидал видеть. Люди иногда остаются в Майами дольше, чем собирались, а он так давно отсутствует, ну, а тут все эти неприятности...

— О ком это вы?

— О капитане Конкассере.

Я понял, почему Пьер Малыш нанес мне дружеский визит, — уж, конечно, не для того, чтобы сообщить о покупке радиолы. Он хотел меня предостеречь.

— Разве у него были неприятности?

— Каждому, кто имеет отношение к майору Джонсу, грозят неприятности, — сказал Пьер Малыш. — Капитан Конкассер страшно зол. В Майами его очень оскорбили. Говорят, он просидел две ночи в полицейском участке. Подумать только! Сам капитан Конкассер! Теперь он хочет себя реабилитировать.

— Как?

— Захватить майора Джонса.

— В посольстве Джонс в безопасности.

— Ему лучше оставаться там как можно дольше. И не полагаться ни на какие охранные грамоты. Но кто знает, как отнесется к нему новый посол?

— Какой новый посол?

— Ходят слухи, будто президент заявил правительству сеньора Пинеды, что тот больше не является persona grata. Конечно, может, и врут. Разрешите посмотреть ваши пластинки? Дождь прошел, мне пора.

— Где вы оставили машину?

— На обочине, не доезжая заставы.

— Я отвезу вас домой, — сказал я.

Я вывел свою машину из гаража. Включив фары, я увидел доктора Мажио — он терпеливо сидел в своей машине. Мы оба не проронили ни слова.

Высадив Пьера Малыша у лачуги, которую он называл своим домом, я поехал в посольство. Часовой остановил мою машину и заглянул внутрь, прежде чем пропустить меня в ворота. Я позвонил, услышал лай собаки в холле и голос Джонса — он прикрикнул на нее хозяйским тоном:

— Тихо, Мошка, тихо!

Они были одни в этот вечер — посол. Марта и Джонс, — в тесном семейном кругу. Пинеда и Джонс играли в рамс — Джонс, разумеется, выигрывал, а Марта в кресле шила. Я никогда еще не видел ее с иголкой в руках; Джонс явно привнес с собой в дом какой-то уют. Мошка сидела у его ног, словно он был ее хозяином, а Пинеда поднял на меня обиженный неприветливый взгляд и сказал: