Такой возможности Гартан ему предоставить не собирался.
Щитом отбив удар меча, наместник шагнул вперед. Еще удар. И еще. Противник торопился: у него не было щита, и надеяться он мог только на свою подвижность. Но за спиной у него был обрывистый край оврага.
Глаза разбойника сверкали в прорези шлема. Солнце находилось за спиной наместника. Разбойник сделал ложный выпад, демонстрируя, что вот сейчас, через миг, бросится влево. И попытался обойти Гартана справа.
Попытался.
Тот даже не ударил: выставил меч — и разбойник напоролся на него животом. Кольчуга не выдержала, клинок разорвал кольца и вошел под нагрудную пластину. Разбойник всхлипнул, будто от удивления, а не от боли, его тело разом обмякло; Гартан почувствовал, как тяжесть наваливается на меч, тянет его к земле.
Наместник выдернул оружие и шагнул назад. Его противник упал лицом вниз. Из-под тела потекла кровь. Гартан оглянулся: на этой стороне оврага было всего с десяток разбойников, троих поразил он, еще троих — егеря. Остальные побежали, скрылись в густом подлеске.
Гартан подошел к краю оврага — уцелевшие инквизиторы выбрались наверх, в шипастых доспехах палача торчало несколько стрел, двоих воинов перевязывали, один хрипел, отходя, и монах с окровавленной повязкой на левой руке стоял перед умирающим на коленях.
Брат Фурриас маячил в стороне. Гартан хотел подойти к нему, сказать что-нибудь резкое, обидное, может быть, бросить в лицо оскорбление, но разбойник, раненный в живот, застонал тонким, почти детским голосом.
С такой раной он не может выжить, это понимал Гартан, это наверняка понимал и сам разбойник. Он лежал в луже своей крови, держась обеими руками за живот, и стонал, выдыхая со стоном или пытаясь удержать воздух в груди… Может, он боялся, что на следующий вдох сил уже не хватит?
Гартан опустился на колено возле него, осторожно перевернул на спину. Рана была покрыта песком, кровь текла сквозь пальцы, превращая песок в грязь. В черно-алую грязь.
Протянув руку, Гартан нащупал застежку под шлемом умирающего, расстегнул, осторожно стащил.
Котенок.
Гартан несколько раз вдохнул и выдохнул, закрыв глаза. Сколько раз он представлял себе, что настигнет наглеца и накажет его и за оскорбления, и за удары — за все накажет. Или даже убьет.
И убил.
Котенок попытался что-то сказать, губы шевельнулись, но вместо слов из них появилась кровь.
Не так все это себе представлял Гартан, совсем не так.
Да, он желал мести, он хотел, чтобы Котенок рухнул, поверженный, чтобы, может быть, просил пощады, но не было в мечтах Гартана такой боли на лице мальчишки, не было капелек пота на лбу, не было густой алой жижи, вытекающей изо рта.
Парень снова что-то попытался сказать. Одно слово. Только одно слово — и Гартан угадал его. Просто попытался представить себя на месте Котенка и понял, что именно сам сказал бы в этот момент.
Добей.
Ему сейчас больно. Очень больно. И он знает, что выжить невозможно, даже если бы тут сейчас оказался лекарь или волшебник. Такие раны не лечатся даже волшебством.
Ему больно, и он просит у своего врага о последней милости. И это единственная просьба — мольба, которую не стыдно обратить к победителю.
Добей.
Гартан медленно положил меч на землю. Не отводя взгляда от глаз умирающего, нащупал на поясе кинжал. И нанес один удар, снизу вверх, под нижнюю челюсть. Мальчишка вздрогнул, по телу пробежала судорога…
И все.
Глаза погасли, словно на них опустилась пыль.
Гартан опустил убитому веки и встал.
Он совершил свою месть. Он хотел и осуществил свое желание. Он убил преступника. Он защитил закон. Он все сделал правильно. Если бы Гартан не убил его, то погиб бы сам.
Но легче от этого не становилось.
Удар обрушился на голову наместника. Гартан покачнулся, хватаясь латной рукавицей за шлем, но на ногах устоял. Расщепленная стрела упала на землю, в лужу крови.
Наместник оглянулся и увидел Барса, в полный рост стоящего на другой стороне оврага с луком в руках. Барс что-то крикнул, снова вскинул лук, но егеря уже заметили его, бросились вперед, прикрывая наместника и выпуская стрелы, одну за другой.
Барс исчез за деревьями.
На следующий день он напал на обоз сборщиков налогов. На следующий — подстрелил трех наемников у Северной заставы, поджег огненными стрелами крышу дозорной башни заставы, повесил пятерых рудокопов, застигнутых врасплох неподалеку от шахты…
Так продолжалось почти двадцать дней.
А потом судьба свела их снова, предводителя разбойников и наместника. И снова неожиданно до нелепости.
Брат Фурриас узнал о родной деревне Барса — Семихатках. И отправился туда, не слишком торопясь, но и не мешкая. Окружив деревню, он даже позволил мальчишкам, стоявшим в дозоре вокруг Семихаток, сбежать. Собственно, на это он и рассчитывал. Они сбегут и предупредят Барса. А тот сможет выбрать — отдать родную деревню на растерзание или попытаться остановить Черное Чудовище.
На раздумья Барсу брат Фурриас времени не оставил. Большая деревня, много народу — старики, женщины, дети. Два дома на окраине Фурриас приказал зажечь. Жителей согнали в середину деревни. Так или иначе, а до вечера Барсу что-то нужно будет решать. И победить инквизиторов у Барса с его двумя десятками ополченцев не могло получиться никак.
Но Барс пришел.
Инквизиторы стояли пешими, лошадей, чтобы не рисковать, они оставили позади строя. На всех были доспехи, все прикрывались щитами, понимая, что Барс попытается достать их на расстоянии стрельбой из луков.
Стрелы ударялись в шлемы, застревали в щитах, но линия инквизиторов не дрогнула ни на мгновение. Не повезло одному монаху — стрела пробила ему ногу как раз над сапогом, монах шагнул вперед, споткнулся, упал — и несколько стрел торопливо воткнулись ему в спину, пригвоздив к земле.
Палачи с топорами-бабочками в руках выдвинулись вперед и ожидали редкую линию ополченцев, опустив головы, чтобы не дать лучникам поразить их в прорези шлемов.
Если ополченцы хотели жить, то им нужно было отступать, но тогда они отдавали убийцам селян. Ополченцы наверняка хотели выжить, но и бросать своего предводителя они не собирались.
До конца жизни им оставалось всего два десятка шагов, когда возле Семихаток появился наместник во главе полутора сотен воинов. Прибыл Гартан, привлеченный дымами, понял все с первого взгляда и решительно вклинился между ополченцами и инквизиторами.
Он мог приказать окружить отряд Барса, но не сделал этого. Он не мог, не хотел, не имел права пользоваться самой подлостью. Мужчины из рода Ключей никогда не брали заложников, никогда не воевали с женщинами и детьми.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});