Читать интересную книгу Зеркальные очки - Брюс Стерлинг

Парочка, сомкнувшаяся в непристойной позе, шатается по комнате, разбивая попадающуюся на пути мебель и вазы.

Кажется, проходит целая вечность, прежде чем мужчина тяжело оседает на Кремня, но тот не ослабевает хватки до тех пор, пока не чувствует, что противник перестал дышать.

Соперник умер, а Кремень жив.

Он мучительно выкарабкивается из под безвольного тела, запоздало ощущая боль и шок. Поднимаясь на ноги, Кремень слышит, как по коридору приближаются люди, они разговаривают.

Первым вбегает Джеррольд Скарф, выкрикивая Кремня по имени, а когда замечает его, командует:

— Носилки сюда, быстро!

Кремня укладывают в переноску и куда-то несут, Скарф вышагивает позади и рассказывает нечто фантасмагоричное:

— Они прознали, кто вы, мистер Кремень. Один хренов ублюдок сумел прошмыгнуть мимо нас. Остальных мы сдержали на развалинах верхних этажей. Они долбанули направленным электромагнитным импульсом, который вывел из строя всю электронику, включая ваше зрение. Возможно, вам попутно выжгло небольшое количество мозговых клеток, но это поправимо. После ЭМИ они шарахнули ракетой по этажу миз Цитрин. Боюсь, она умерла в тот же миг.

Кремню кажется, что его разум и тело буквально распадаются на кусочки. Почему Скарф говорит ему все это? И что с Юнь? Он выдавливает из себя ее имя.

— Она мертва, мистер Кремень. Когда нападавшие занялись ею вплотную, она приняла имплантированный яд.

Так и лилии увядают с приходом холодов.

Носильщики доставили его в госпиталь, где Кремня перекладывают в койку и обрабатывают повреждения.

— Мистер Кремень, — продолжает Скарф, — я настаиваю, чтобы вы прослушали одну запись. Это очень важно и займет не более минуты.

Кремень уже ненавидит назойливый голос. Но заткнуть уши, уйти в блаженное беспамятство он не может. Остается прослушать включенную Скарфом запись.

Говорит Элис Цитрин.

— Плоть от плоти моей, — начинает она, — ты мне ближе, чем сын. Ты — единственный, кому я могу довериться.

Отвращение накатывает на Кремня; он наконец осознал, кто он такой, и все стало по местам.

— Ты слышишь это после моей смерти. Значит, все то, что я построила, теперь твое. Я заплатила людям, чтобы гарантировать это. Теперь твоя очередь обеспечивать их преданность. Надеюсь, наши беседы помогли. Если нет — тебе потребуется даже больше удачи, чем я сейчас пожелаю… Прости меня, пожалуйста, за то, что бросила тебя в Брунглях. Хорошее образование — весьма важно, а, мне кажется, ты получил лучшее. Я всегда наблюдала за тобой.

Скарф выключает кассету.

— Каковы будут ваши указания?

Кремень раздумывает мучительно медленно, пока кто-то занимается его ранами.

— Просто разберитесь с этим говном, мистер Скарф. Разберитесь с этим сраным говном.

Но, еще произнося эти слова, Кремень понимает, что разбираться придется не Скарффу.

Разбираться придется ему самому.

БРЮС СТЕРЛИНГ

УИЛЬЯМ ГИБСОН

КРАСНАЯ ЗВЕЗДА, ЗИМНЯЯ ОРБИТА[77]

Писать в соавторстве — добрая традиция фантастического жанра. Отнюдь не чужды этой традиции и киберпанки: для авторов, настолько сплоченных общностью идей, это вполне логичный шаг. Когда наши голоса сливаются в хор, Движение будто говорит собственным голосом.

Завершают «Зеркальные очки» два совместных рассказа.

«Красная звезда, зимняя орбита» (1983) — единственный к настоящему моменту текст, написанный в соавторстве Уильямом Гибсоном и Брюсом Стерлингом, центральными фигурами киберпанка. Рассказ этот — хорошая иллюстрация и киберпанковского мировоззрения в целом, и характерного для авторов внимания к деталям, любовно выписанного фона.

Уильям Гибсон написал «Континуум Гернсбека» — рассказ, открывший данную антологию.

Свой первый роман Брюс Стерлинг, опубликовал в 1977 году.

С тех пор он написал еще три романа и десяток рассказов, покрывающие весь фантастический спектр: от комической сатиры до исторического фэнтези. Наиболее известен он, пожалуй, циклом историй о шейперах и механистах, к которому относится роман «Схизматрица», и своим чувством юмора, которое порой вынуждает его говорить о себе в третьем лице.

Живет он в Остине, штат Техас.

Полковник Королев ворочался в ремнях безопасности: ему снились зима и сила тяжести. Молодым курсантом он снова гнал коня по ноябрьской казахской степи в краснеющую даль марсианского заката.

«Глупость какая-то», — подумал он.

И проснулся в Музее Советского Космического Триумфа под стоны, издаваемые Романенко и женой кагэбэшника. Они снова занимались любимым делом за экраном в дальнем конце «Салюта». Предохраняющая упряжь ритмически поскрипывала, корпус в мягкой обшивке вздрагивал. Копыта били по снегу.

Освободившись от ремней, Королев одним отточенным ударом толкнул себя в туалетную стойку. Скинув изношенный комбинезон, он пристроил писсуар к паху, протер запотевшее стальное зеркало. Артритная рука снова разболелось за время сна; от потери кальция запястье стало по-птичьи тонкокостным. Двадцать лет в невесомости: он встретил старость на орбите.

Полковник воспользовался бритвой-прилипалой. Паутинка вен покрывала его левую щеку и висок: очередное напоминание о разгерметизации, оставившей его инвалидом.

Выйдя, он обнаружил, что любовники закончили. Романенко поправлял одежду. Из-под обрезанных рукавов коричневого комбинезона жены политрука, Валентины, были видны ее белые руки, покрытые потом от недавних упражнений. Пепельно-белые волосы женщины колыхались под искусственным бризом вентилятора. Ярко-васильковые, близко посаженные глаза будто извинялись, но в то же время заигрывали.

— Взгляните, что мы вам принесли, полковник. — Она протянула миниатюрную бутылочку коньяка, из тех, что продают в самолетах.

Королев ошарашенно хлопал глазами на лого «Эйр Франс», выдавленное на пластиковой пробке.

— Муж говорит, что ее доставили на «Союзе» внутри огурца, — хихикнула Валентина. — Он мне ее отдал.

— А мы решили отдать ее вам, полковник, — добавил, широко улыбаясь, Романенко. — Нас-то в любой момент могут отпустить в увольнительную.

Королев сделал вид, что не заметил беглого взгляда на свои тощие ноги и бледные, безвольные ступни. Он открыл бутылку, от богатого букета запахов щеки покраснели. Полковник осторожно отпил несколько миллилитров бренди. Горло обожгло, как будто кислотой.

— Господи, — воскликнул он, — сколько же лет прошло! Я же напьюсь.

Он рассмеялся, в глазах блестели слезы.

— Отец рассказывал, что в старые времена вы и пили как герой, полковник.

— Так оно и было. — Королев еще глотнул.

Коньяк лился, словно жидкое золото. Полковник недолюбливал отца парня — добродушного партфункционера, давно отошедшего к лекционной деятельности, даче на берегу Черного моря, американским напиткам, французским костюмам, итальянской обуви… Мальчишка походил на папашу — такие же чистые серые, незамутненные сомнением глаза.

— Вы очень добры, — поблагодарил Королев; алкоголь успел проникнуть в разжиженную кровь. — А вот я вам сейчас выдам самизданных: свеженький перехват американского кабельного. Крутая штука! Но не для стариков вроде меня.

Он вставил кассету и нажал на запись.

— Я передам канонирам, — улыбнулся Романенко. — Пусть прокрутят на экранах наводки.

Пост, где располагались излучатели, все называли канонирской. Солдаты там были особенно охочи до подобного рода штучек. Королев сделал еще одну копию Валентине.

— Очень жесткое? — спросила она встревожено и в то же время заинтересованно. — А можно, мы еще раз зайдем? В среду, в двадцать четыре ноль-ноль?

Королев улыбнулся. До того как ее отобрали в отряд космонавтов, Валентина работала на фабрике. Ее красота стала орудием пропаганды, а она сама — идеалом для пролетариата. Коньяк разлился по венам Королева, он жалел девушку и не мог отказать ей в маленькой радости.

— Полуночное свидание в музее, Валентина? Как романтично!

— Спасибо, мой полковник. — Она чмокнула его в щеку, проделав сальто в невесомости.

— Вы лучший, полковник. — Романенко, насколько мог легко, хлопнул Королева по хрупкому плечу. После несчетных часов занятий на тренажерах мускулы парня были что у кузнеца.

Королев проводил взглядом любовников, двинувшихся к центральному стыковочному отсеку, откуда можно было попасть в два коридора и три престарелых «Салюта». Романенко повернул «на север» — в канонирскую, а Валентина отправилась в противоположный коридор, к следующему стыковочному отсеку, и оттуда — к «Салюту» своего мужа.

Всего в Космограде имелось пять стыковочных отсеков, по три «Салюта» на каждый. Военное оборудование и пусковые установки спутников находились в противоположных концах комплекса. Станция потрескивала, поскрипывала, повизгивала в точности как остановка метрополитена, а запах сырого металла наполнял ее, словно трюмы давно немытого теплохода.