— Туго нам пришлось, Рэй, — сказал Билл, улыбаясь.
— Что с отцом?
Он перестал улыбаться и покачал головой.
— Убит.
Но я и так это знал, потому что никак не мог забыть этой жуткой картины — отец заваливается на меня, глаза словно раскрашенные куски гипса, по подбородку течет кровь. Когда машина слетела с дороги, он был уже мертв.
— Давно я здесь?
— Больше месяца. Завтра будет ровно пять недель.
— Значит, уже август?
— Вторник, шестнадцатое. — На этот раз его улыбка получилась куда менее веселой. — Да, дружок, тебе досталось. Было неизвестно, выживешь ли ты.
— Слушай… они мне ничего не говорят. Мой правый глаз… я ничего не вижу, все забинтовано.
Он взял стул, подошел к кровати и сел. Наши лица оказались на одном уровне. Я уже начал привыкать рассчитывать перспективу только левым глазом. Два-три дня назад Билл казался бы мне то меньше, то больше; теперь его лицо то приближалось, то отдалялось.
За три года он здорово изменился — рыжие волосы стали гуще, лицо бледнее, веснушки поблекли, щеки пополнели — в общем, надежный и здравомыслящий парень. Даже не верилось, что когда-то это был шалопай и пьяница.
— Они разрешили мне сказать, но только если ты сам спросишь. И если я решу, что ты это выдержишь.
— Глаза нет?
Он кивнул.
— Ты вылетел сквозь ветровое стекло и осколок…
— Боже мой. — Я обессиленно откинулся на подушку и задумался. Я лишился глаза. Навсегда. У меня больше никогда не будет глаза. И до конца жизни я буду видеть окружающий мир совсем не так, как его видят другие.
С другой стороны, могли ведь пропасть и оба. Черт, да что там, я вообще мог погибнуть, а тем не менее жив и сохранил зрение.
Интересно, на кого я сейчас похож. Я спросил у Билла.
— На ощипанную индюшачью задницу, — расхохотался он. — Но с каждым днем ты все больше идешь на поправку. Доктор сказал, что заметных шрамов у тебя не останется, а я уже договорился с одним парнем насчет стеклянного протеза. Он тебе его примерит, как только доктор даст добро.
— Господи боже!.. А ноги? Болят, как черт знает что. — Впрочем, я знал, что они по-прежнему при мне. Однажды я подсунул правую руку под подушку — левая еще не слушалась — приподнял голову и посмотрел на ноги. Они были на месте, под простыней похожие на толстые бревна, обмотанные гипсовыми повязками. Больше всего я боялся ампутации, потому что в армии наслушался жутких историй о людях, страдавших от боли в ногах, которых уже не было.
— Перелом обеих лодыжек, — коротко пояснил Билл. — Тебя зажало между машиной и опорой моста. Пришлось делать пересадку костей.
— Я поправлюсь?
— Спрашиваешь! — Он искоса посмотрел на меня и улыбнулся. — Еще будешь бацать ногами рок-н-роллы на пианино.
Я попросил у него сигаретку, но он не дал. Тогда я выпросил одну у детектива, который пришел ко мне вечером. Его фамилия была Кирк, и он работал в отделе по расследованию убийств. Он заставил меня подробно рассказать, как все было, хотя особо рассказывать было нечего. Я не узнал никого из сидевших в «крайслере», не знал, что означает «Кэп» и зачем двоим незнакомцам понадобилось убивать моего отца.
Едва Кирк ушел, как мисс Бенсон, тощая как доска сиделка, отобрала у меня сигарету.
Примерно неделю Билл навещал меня каждый день, а потом вдруг не пришел. Я спросил у мисс Бенсон, что случилось.
— Ему пришлось уехать в Бингхэмптон.
— Зачем?
Она попыталась отделаться отговорками, но я не отставал.
— Мне очень жаль, мистер Келли, — наконец сказала она, не глядя на меня, — но жену вашего брата сбила машина. Она погибла.
— Да? — тупо переспросил я. — А я так хотел с ней познакомиться.
Глава 3
Когда через три дня после Дня труда[3] я вышел из больницы, у меня было два глаза, но только один был зрячим. Этим самым глазом я увидел, как из «плимута», припаркованного на противоположной стороне улицы, вышел какой-то человек и быстро направился ко мне. Я замедлил шаг, чувствуя себя голым и беззащитным, не в силах забыть того типа, который высунул из окна машины руку с пистолетом.
Но это оказался вовсе не он, а другой — среднего роста и худощавый. Судя по всему, похудел он совсем недавно, но не мог позволить себе новую одежду — пиджак висел на нем, как на вешалке. У него были светлые волосы, острый нос, выступающий вперед подбородок и колючие настороженные глаза, но за всей этой «крутой» внешностью проглядывали слабость характера и нерешительность.
Остановившись прямо передо мной, он уставился на галстук, купленный мне мисс Бенсон. Ей пришлось купить мне новую одежду на деньги, которые прислал Билл, потому что оба моих чемодана сгорели в машине.
И вообще этот тип вел себя так, словно хотел со мной поговорить, но боялся, что это кто-нибудь заметит.
— О’кей, — кивнул я и, обойдя его, зашагал к «плимуту». Я запросто мог его испугаться, но было видно, что он сам меня боится. Постояв немного, он припустил за мной, я слышал за спиной его дыхание.
Подойдя к машине, я сел на переднее сиденье справа, он — рядом со мной за руль. Достав из кармана пачку «Филипа Морриса», он тремя пальцами вытащил оттуда сигарету. Похоже, он сильно нервничал, потому что его руки дрожали. Я взял у него пачку и вытащил сигарету для себя. Мы закурили в ледяном молчании. Некоторое время он настороженно озирался по сторонам, а потом выпалил:
— У меня должок перед твоим стариком. Вот и пришла пора отдавать.
— Что за должок?
— Это было давно, какая теперь разница? Ты его сын. Вот что я хочу тебе сказать — мотай-ка ты отсюда подобру-поздорову. Смени фамилию и уезжай, чем дальше, тем лучше. Может, даже куда-нибудь на Западное побережье. Только не смей соваться в Нью-Йорк.
— Почему?
Он облизнул сигарету, которая тут же размокла, и огляделся.
— Будут неприятности, — быстро сказал он. — Большие неприятности. Если они узнают, что я с тобой разговаривал, меня пристрелят. Я сделал уже достаточно, а может быть, даже слишком много.
— Кто узнает? Люди, которые убили моего отца?
— Выходи из машины. — С каждой секундой он все больше терял самообладание. — Интервью окончено, долг уплачен. Убирайся. Вылезай.
Левой рукой я сгреб его за лацканы пиджака и прижал к сиденью, а правой быстро ощупал его карманы. Ничего похожего на оружие. Он тяжело дышал, молча обшаривая глазами улицу, словно ждал, что с минуты на минуту там появятся танки.
Продолжая удерживать его левой рукой, я повернул защелку отделения для перчаток. Дверца упала, и я увидел короткоствольный револьвер из вороненой стали с обыкновенной деревянной рукояткой. Я не очень-то разбираюсь в оружии, но похоже, этот был 32-го калибра. В шестизарядном барабане было четыре патрона и две гильзы. Интересно, по какой цели выпустили две пули?
Я снял револьвер с предохранителя, отпустил своего собеседника и, повернувшись к нему так, чтобы не выпускать его из виду, положил револьвер на колени. Он мельком посмотрел на меня и, еще раз быстро окинув взглядом улицу, сказал:
— Я пришел, чтобы заплатить старый долг, только и всего. Что я и сделал. Больше я не скажу ни слова, так что можешь вылезать из машины.
— Заводи мотор, — приказал я.
Он недоверчиво посмотрел на меня.
— И куда тебя отвезти?
— Домой. Отсюда до Бингхэмптона около ста тридцати миль по шоссе номер семнадцать. Поехали.
— Никуда я не поеду!
— Самооборона, — пожал я плечами. — Мне удалось вырвать у тебя револьвер. Ты был одним из тех, кто застрелил моего отца.
Он потрясенно уставился на меня, но, когда увидел мой стеклянный глаз, его передернуло, и он нехотя завел мотор.
Поездка была долгой. Мы почти не разговаривали. Шоссе казалось слишком хорошо знакомым. И прежняя ситуация повторялась вновь — я сидел на том же месте, что и тогда с отцом. Я то и дело оглядывался, и каждый раз, когда нас обгоняла машина, мне становилось не по себе. Но все обошлось без происшествий.
Мы доехали за три с лишним часа, но когда пересекли мост и оказались в центре, пришлось сбавить скорость — начался час пик, и улицы были забиты машинами. До Вестал — нашего района — мы добрались только около пяти.
За последние три года город сильно разросся. По первоначальному замыслу Пенн-Кен-хайвей должна была принести цивилизацию в мой город, но теперь она была застроена двухэтажными коттеджами и одноэтажными домиками, похожими на ранчо.
В одном из таких домиков на 26-й улице и жил Билл. Когда мы приехали, в доме никого не было, машины в гараже тоже. Дверь гаража была открыта, и я сразу заставил своего пленника загнать туда «плимут».
Мы вышли во двор и, пока он опускал дверь гаража, я переложил револьвер в левую руку; я делал это каждые полчаса, чтобы не немели пальцы.