В кабинете, заперев за нами дверь, он налил мне стакан крепкого бренди и стоял надо мной до тех пор, пока я с трудом не проглотил его. Затем, храня молчание и наполняя комнату клубами табачного дыма, он ждал, пока наконец я не поднял лежащую между рук голову. После этого он сел рядом со мной.
— Я полагаю, вы знаете, что Далримпл мертв, — заметил он небрежным тоном; и в ответ на мое восклицание, полное крайнего удивления и недоверия, добавил:
— Да, убит, убит сегодня на рассвете, после того как покинул таверну и отправился на встречу с Сен-Лаупом.
— Но как?
— Огромный волк прыгнул на него и разодрал его горло одним единственным движением челюстей, сказал Дженкинз, и исчез раньше, чем кто-либо успел поднять руку.
— Дженкинз видел это?
— Он и тот хилый приятель этого несчастного юноши. Они находились позади Далримпла, когда выходили из ворот конюшенного двора. Покачнувшаяся в их сторону спина Далримпла была первым сигналом о нападении. Они, словно под вспышкой молнии, увидели эту тварь на груди Далримпла и ее клыки, вонзающиеся в его горло. После этого зверь сразу исчез в утреннем полумраке.
— Поэтому нас никто и не ждал на месте дуэли! — воскликнул я, высказав мысль, сразу же пришедшую мне в голову, как только пастор прервал свой рассказ.
— Если не считать вашего молодого драгуна. Он прождал под дождем три четверти часа и, решив, что имеет дело с тщательно продуманной мистификацией, стремительно умчался обратно в город, пребывая в мучительных сомнениях, посылать ли ему свой картель вам, Сен-Лаупу, Далримплу, Дженкинзу или всем четверым сразу. Кстати, а где были в это время вы и Сен-Лауп?
Его тон, как и прежде, был небрежен, но я, когда он задавал этот вопрос, уловил в его глазах легкий прищур. В ответ я излил всю историю последней ночи. Мой рассказ был подробен. С каждым словом невыносимая тяжесть, лежащая на моей душе, становилась все легче. Только однажды он остановил меня. Это произошло, когда я упомянул о серой ленте, обвитой вокруг талии француза.
— Могло ли это быть полоской кожи? Случалось ли вам когда-нибудь видеть кусок дубленой человеческой кожи?
И тогда я поведал пастору историю о той полоске кожи в спальне Сен-Лаупа, рассказанную мне французом, и о том, что мне сегодня утром не удалось найти ее на прежнем месте.
— А вы никогда не рассказывали об этом дяде?.. Ну да. Очень похоже, что так, — согласился он, смягчив свою строгость после того, как я объяснил ему мотивы своего молчания. И поэтому роли секунданта вы предпочли убийство?
— Да, я так считал. Хотя и не осознаю до конца те причины, которые привели меня с пистолетами в руках на утреннюю дорогу.
— Я знаю их, — с искренней горячностью воскликнул он, вскакивая со своего места и хлопая меня по плечу. — Это ваши подлинные добродетели, в бессознательном протесте восставшие против этого человека, представляющего собой воплощение дьявола на земле.
— Роберт, — продолжил он торжественно, встав передо мной и остановив на моем лице взгляд своих проницательных голубых глаз, — способны ли вы верить? Или вы утратили веру, подобно многим, живущим рядом с нами и отвергающим все, что человек не способен объяснить рациональными причинами? Обладаете ли вы могуществом веры, веры даже в такое никудышное, подверженное ошибкам и заблуждениям существо, как я? Вы верите в доброго Бога или всего лишь думаете, что верите? Не действуете ли вы сообща с толпой страусов, пророчащих беды, ворчащих, брюзжащих и сующих свои головы в песок, ибо им легче думать, что Дьявол мертв.
Он взял себя в руки и продолжил более спокойным тоном:
— Скажите мне, мой дорогой мальчик: после того, как волк напал на вас и вы, прежде чем начали поправляться, долгое время провели в постели, что видели вы в ночных горячечных снах? К чему возвращалась ваша душа?
— Боже милостивый, сэр, человеческая кровь! — содрогаясь, воскликнул я, вспомнив о том, какие усилия я прилагал, чтобы отгонять от себя те кошмарные видения. — И больше всего кровь детей. Я испытывал к ней отвращение и в то же время страстно желал ее. И чем сильнее было отвращение, тем сильнее была моя страсть к ней.
— И эти видения, это страстное желание постепенно стали исчезать?
— Они исчезли внезапно. Вы, возможно, улыбнетесь, сэр; но это было так, словно они исчезли после некоего фокуса, исполненного надо мной Уэшти однажды ночью, когда она заменяла в качестве моей няньки старую Джуди Хоскинс.
— Так вот чем объясняется это, — важно кивнул головой пастор.
— Объясняется что?
— То, что ваша душа по-прежнему принадлежит вам, а не Дьяволу. Сомневался ли я в этом? Нет. Никогда. Но так как я занимался изучением этих явлений, я, сопоставляя один факт с другим, плел ткань фантастической идеи, которая, казалось, снизошла на землю в тот день и в то мгновение, когда вы были готовы принять символ веры в ваши уста. В соответствии с древней верой в культ Сатаны освященный хлеб сжег бы вас, подобно горящему углю, окажись я прав.
— А теперь взгляните сюда. — Он отпер выдвижной ящик стола и, достав оттуда лист бумаги, вложил его в мои руки. — Вам знаком этот почерк?
— Эсквайра Киллиана? — удивился я. Но у меня не было сомнений в том, кому принадлежит этот неразборчивый почерк со множеством маленьких заключительных росчерков и начальных завитушек. Слова, написанные, должно быть, в состоянии высочайшего возбуждения, читались ясно и безошибочно. Они гласили:
«После того, что я увидел сегодня ночью, я с почтением отказываюсь, о Боже, оставаться дольше в мире, где могут происходить такие вещи».
— Эта записка лежала на столе Киллиана, и чернила едва высохли, когда я той ночью нашел в кресле его мертвое тело, — в ответ на мой взгляд объяснил м-р Сэквил. — Я не считал, что следователю так уж необходим был этот документ, поэтому я унес его с собой.
— Вы думаете, он увидел то же, что и я сегодня утром? — в растерянности спросил я. — Конечно, он не был человеком, который…
— Я думаю, что либо он увидел больше, либо понял то, что осталось необъяснимым для вас. Я думаю, эсквайр видел превращение Сен-Лаупа из обличья Де Реца в человеческий образ. Прошу вас, Роберт, — с мольбой воскликнул м-р Сэквил, — постарайтесь забыть на время наши современные представления об этих явлениях, потому что идеи, приходящие в головы людей век или два назад, действительно кажутся нам нелепыми сегодня. Но вспомните: все эти ужасные убийства начались только после приезда в наш город этого француза. Ничего не происходило и между его временным отъездом и прибытием сюда его собаки. Затем почти сразу мы с нею знакомимся. Но никто не видел возвращения в город Сен-Лаупа. Ни один человек не видел его и его собаку одновременно. Они никогда и нигде не появлялись вместе в одно и то же время.