— Зёма, забирай своего кента и дергай отсюда. У меня нет причин держать на вас зло. Я, просто, хотел попросить вас не обижать девушку. Вы со мной согласились. Инцидент можно считать исчерпанным. Всего хорошего.
— Я тебя запомнил, сука, — прошипел Дима, поднимая с пола напарника, — Я найду тебя.
— Обязательно, — Шурик закурил и подошел к девушке и протянул ей сигарету, — Хотите? — Она утвердительно кивнула. Жадно затянулась и закашлялась.
Шурик присел рядом с ней, вытащил фляжку с коньяком, придирчиво ее осмотрел, погладил пальцем глубокую царапину.
— Вот сволочь. Такую хорошую вещь испортил, — он отвинтил крышку, выпил сам и передал фляжку жертве нападения, — Как Вас зовут?
— Ма… Кх-хе-хе…, — девушка поперхнулась крепким напитком, — Марина.
Она была молода. Лет двадцати. Привлекательна. Даже опухшие от слез глаза, нос и разбитая нижняя губа не могли испортить ее природного очарования.
— И что же вы делали здесь, Марина, когда все порядочные, юные и красивые девушки должны быть в постели и смотреть цветные сны о сказочных принцах?
— Не спалось. Вышла покурить, а тут эти…, — Девушка вновь готова была впасть в истерику, чего Шурик уже не смог бы вынести.
— Ну-ну. Только не надо больше плакать. Все уже позади. Пойдемте, я Вас провожу. Приляжете, отдохнете. Норму по стрессам Вы уже на сегодня выполнили.
Шурик подхватил Марину под руку и помог ей подняться. Она встала, подняла голову и посмотрела мужчине в глаза. В них было столько благодарной преданности, что Шурик не выдержал и отвел взгляд. Марина взялась руками за его лицо и повернула к себе. Приподнялась на цыпочки и, буквально, впилась в его губы. Шурик ответил взаимностью. Обнял девушку и стал неистово целовать ее в глаза, шею, мочки ушей, возбуждаясь с каждой секундой. Марина мягко выскользнула из его объятий и, лаская его тело, опустилась на колени. Ловко справившись с ремнем и молнией на брюках, она освободила его напряженное естество и нежно прикоснулась к нему губами. Шурик откинул голову, закрыл глаза и тихо зарычал от удовольствия…
Через несколько минут, трепетная дрожь наслаждения разлилась по его телу, и он шумно выдохнул, испытывая неземное блаженство. Марина встала, посмотрела на Шурика. Ее взгляд излучал безмерную любовь и готовность на все, ради него.
Они проговорили оставшиеся до рассвета полтора часа. Она рассказывала о себе. Он, в большей степени слушал, иногда вставляя малозначащие фразы. Наконец, Шурик остановил поток ее жизненной исповеди и сказал:
— Марина, ты извини, но мне пора. Скоро моя станция, а еще надо друга найти.
— Саш, а можно и я с тобой? Мне все равно куда, лишь бы вместе.
— Нет. Нельзя.
— Но почему?
Шурик не стал вдаваться в подробности о том, что и без нее есть один существенный балласт, который не сбросишь. Да и вообще…
— Нельзя — значит нельзя. Мне с тобой было хорошо, но, в конце концов, пойми, я не герой твоего романа. Счастливой тебе поездки и не ввязывайся больше в приключения, особенно на свои привлекательные вторые «девяносто». Пока.
Шурик развернулся и, не оглядываясь, пошел по коридору вагона. Марина, открыв рот, недоуменно смотрела ему вслед.
Глава 9
Похороны Петра Игнатьевича Благоярова проходили скромно, без особой помпы. На панихиду собрались немногочисленные друзья, среди которых был и Кеша. С ним пришла его дочь, Наталья, которая очень любила Петра Игнатьевича за его преданность отцу, доброту и отзывчивость. Она очень серьезно относилась к его увлечениям и, с яростью тигрицы, защищала Благоярова от нападок насмешников, ерничающих над его, как они считали, чудачествами.
Катафалк и «Газель», в которую уместились все участники траурной церемонии, медленно въехали на территорию городского кладбища. Долго петляли по узкой разбитой дороге, плюхаясь в глубокие лужи и поливая обочины жирной грязью. Наконец, машины остановились недалеко от свежевырытой могилы.
В гробу, обитом черной тканью, лежал человек, очень отдаленно напоминающий Петра Благоярова. Как ни трудились над ним косметологи похоронного бюро, так и не смогли скрыть все увечья нанесенные ему при нападении.
Склонив обнаженные головы, друзья Благоярова стали полукругом у последней обители старого товарища. Первым, взял слово для прощания, как и следовало ожидать, Кеша. Иначе его никто и не называл, по той простой причине, что не знали его отчества. А если и знали, то забыли. Для всех, он с легкой руки Петра Игнатьевича, всегда оставался Кешей, и его это нисколько не смущало. Он всегда отшучивался: «Отчество преждевременно старит».
— Друзья мои! Я не любитель пышных речей, а уж, тем более, траурных. Но, последнее время, все чаще и чаще приходится их произносить. Мы стареем, умираем. Это естественно. Неестественно то, что от нас уходят близкие люди, чей жизненный срок прервали злодеи, можно сказать, на самом взлете. Да, мой друг, Петя, Петр Игнатьевич, был уже не молодым, по годам, человеком, но назвать его стариком никто бы не посмел. Он был молод душой. А это значит, в нем была та жажда жизни, которая сопутствует тем, кто знает, для чего он ходит по этой земле. У него были цели, стремления. Пусть, иногда, он витал в облаках, но он верил в то, что делает. И мы все верили вместе с ним и помогали, чем могли. Но, какие-то мерзавцы, жестоко убили нашего товарища. Я спрашиваю: за что? Кому помешал этот безвинный, тихий человек? Если убийц не покарает правосудие, — Кеша воздел глаза к небу, — их постигнет страшная Божья кара. Я верю в справедливость. Преступники должны быть наказаны по заслугам, — голос Кеши задрожал. Он сглотнул комок в горле и вытер рукавом набежавшую слезу, — Прости меня, Петя, что не был с тобою рядом. Пусть земля тебе будет пухом.
Потом, каждый из присутствующих попрощался с покойником. Гроб опустили в могилу и засыпали слипшимся от сырости глиноземом.
Поминки справляли недалеко от кладбища, в неприглядном, мрачном кафе, носившем в народе характерное название «Аминь». Пили молча. Каждый думал о своем.
Наташа потянула отца за рукав.
— Пап, пойдем. Поговорить надо.
Кеша кивнул, налил себе еще один стакан водки, встал и поднял его за упокой души усопшего. Попрощался, ссылаясь на неотложные дела, и вышел. Дочь поспешила следом.
— Меня здесь машина ждет, — сказала Наташа, когда они стояли на ступеньках кафе, поеживаясь от промозглого ветра, — муж прислал.
— Не графья. Пешком пройдемся, — отрезал отец, — а Кольке, мужу твоему высоколобому, скажи: нечего своими эскортами людей шокировать. Не для того он такое кресло занимает, чтобы жену на служебных машинах по личным делам развозить. Его положение обязывает думать о каждой мелочи, — Наталья насупилась, — Ладно, не дуйся. О чем ты хотела поговорить?