Читать интересную книгу Не ножик не Сережи не Довлатова (сборник) - Михаил Веллер

Еще. Языки устаревают быстро. Ну – несколько веков, вот и архаика. А мысли не устаревают вообще. Кроме того, Аристотель справедливо заметил: «Мысль, высказанная в блестящей форме, теряет половину своей глубины». Коряво – но главное в сути должно быть. А имеют в виду, что классика должна отличаться глубиной мысли прежде всего. Достоевский, опять же.

Граждане – а какая глубина мыслей в «Декамероне»?! Скабрезные байки. Классика! Почему?! А потому что за Средние века людишки так озверели – церковь так всем кислород перекрыла, глотку и промежность так всем зажала – что сальная шутка стала актом протеста, свободы, отрицания клерикальной культуры, прорывом к живому, человеческому, естественному. Сейчас такой «Декамерон» никому не нужен – а тогда это был скандал, событие, бунт! А вот шедевральности мысли и слова там искать не надо – нет их и не было. Но – нескучно!

Скажем иначе. Многое из классики с годами и веками скучнеет и выходит из живого оборота. Печально, но так идет жизнь. Но скучноватость – отнюдь не обязательный признак классики. В основе своей классика всегда была интересна! Но и другого не надо – пыжиться, что вся она интересной осталась «вживе».

Элитарная и созидательная

– Заметьте: ни Диккенс, ни Гюго, ни Толстой элитарными писателями не были. У них было достаточно много читателей, порой – ну совсем много. И слава была… универсальная.

– «Элитка» – явление и порождение авангарда, модерна и постмодерна. Своего рода «постлитература».

– С таким же успехом можно именовать фекалии «постедой».

– Без пошлостей! Я попросю-ка.

– Во главу угла элитарной литературы поставлена формальная оригинальность и высокая степень трансформации реальности – на базе учета и переработки литературы предшествующей. Так проявляется высокая степень мастерства – так умелец пишет письмо на срезе рисового зерна.

– И так исчезает прицел на мысль, чувство, блеск и создание нового своего мира. По сути, вся «элитка» – это римейк, сиквел. Это переставляют мебель и переклеивают обои в доме, уже созданном до тебя и обжитом жильцами.

– Все сферы в XX веке дробились и специализировались. Элитарная литература – для профессионалов, знатоков и любителей: они ловили кайф на том, как это сделано. Расширение возможностей.

– Креативности в ней нет. Нет героев, бунтов, высоких трагедий – и комедий кстати тоже. И вообще писать занудно и невнятно гораздо легче, чем увлекательно, мощно и просто.

– Шекспиром быть не могу, Трифоновым не соблаговолю: я – модернист.

– Пусть цветут десять тысяч цветов. Но зачем объявлять вывих неповторимой индивидуальностью походки?

– Увы: модернистский балет как бы оригинален и сложен, свеж относительно классического – а по сути примитивнее, проще, беднее.

Культовое

– Этим словечком «культурологические» СМИ расписались в заведомой ориентации на паракультуру низколобых. Слово «культ» как-то в течение девяностых сменило отрицательную стилистическую окраску на положительную. Если раньше это означало примерно «бездумно и некритически превозносить до небес и религиозного поклонения», то теперь скорее «знаменитый, знаковый, которого почитают». Культовое кино, культовая книга, культовая песня… сотворение мини-кумиров для ежедневного обихода.

– И чего, собственно, плохого? У каждой эпохи своя лексика, свой условный стиль. Cultus и означает «почитание». Ведь вправду же говорят: «Я преклоняюсь перед этим режиссером/певцом/писателем/художником» и так далее.

– Ага. Визжащие фанаты, заемные мнения, эрзац-мысли и эрзац-страсти. Это все из области субкультуры, где господствуют субэстетические субкритерии. Есть мнение: считать вещь культовой.

– Не устраивает вот что. «Культовый» означает: не надо думать – положено восхищаться.

– Вот именно. Слово емкое и характерное. Не «блестящий», или «гениальный», или «знаменитый». «Культовый» отрицает самостоятельный подход, отрицает эстетическую, моральную или какую-либо иную оценку, не обращает внимания на вклад в культуру, или что там это дает для ума и сердца. Лэйбл, этикетка, ценник на рынке потребления искусства: «культовый»? – занимает место в мозгах потребителей, место в креслах первого ряда. А почему занимает – неважно, плевать. Раскрутили, или наскандалили, или гуру так поучили, или массы сами увлеклись, – не суть. Это – в мозгах и на устах, вот и довольно информации.

– О! «Культовый» – это высокое место в информационном рейтинге. Это не оценка – это констатация частоты цитирования и обращения.

– Это еще и как-то эстетически оформленная искусственная точка приложения эмоций потребителя. Чем «культовее» вещь – тем в общем больше эмоций она вызывает у масс.

– А можно сказать иначе: тем больше эмоций толпы, нуждающихся во внешних точках приложения, прицепляются к «культовой» вещи.

– Еще вариант: «культовый» – это то, чему придают большое значение. А почему придают – уже неважно.

– Категорически не устраивает меня вот что. «Культовый», как ни верти, означает: мы это не анализируем, не критикуем, но сообщаем – это очень знаменито, и это хорошо. Присутствует момент высшей оценки вещи – но без анализа, без мысли, без самостоятельного подхода. «Культовый» – и финиш! Плевать, что творец кретин и народ дурак. Не надо думать – достаточно преклоняться.

– То есть. Оттенок похвалы, признания, поклонения – принципиально без вникания в суть. Определение эпохи массовых субкультур и информационных технологий. «Пушкин написал культовый роман в стихах» – как вам?

Тусовка и диктатура

– Я долго пытался уяснить, из кого состоит московская литературная тусовка. Она ведь во многом определяет и формирует общественно-литературные мнения и вкусы. Расспрашивал знакомых и специально посетил несколько тусовок – увидеть.

Получилось примерно следующее. Критики. Редакционные сотрудники: главные редакторы некоторых изданий и замглавные, заведующие отделами литературы и искусства. Отдельные писатели, принимающие личностное участие в «живом литературном процессе» и хэппенингах вокруг него. Журналисты про литературу и вообще культуру. Функционеры разных культурных и литературных фондов. Несколько социальных ролей часто совмещается в одних лицах. Координаторы и члены жюри разнообразных премий.

Объединяет их, кроме понятного совпадения жизненных интересов, либерально-демократическое мировоззрение и, как бы это точнее выразиться, современность эстетических представлений. То есть все это люди мыслящие, свободомыслящие, продвинутые, образованные, сторонники и отстаиватели свобод слова и мысли, и вообще всяческих свобод и прав личности. Враги тоталитаризма и единомыслия, непримиримые противники цензуры и вообще насилия над личностью. Можно сказать – люди передовых, гуманистических, широких взглядов.

И что характерно. Широта этих взглядов категорически не включает в себя ничего инакомыслящего по отношению к ним. Инакомыслие они категорически не приемлют, отрицают, ненавидят. Инакомыслию отказано в праве на существование. Если по какому-то вопросу ты имеешь иное мнение – это не просто неправильное мнение, но мнение плохое, интеллектуально неполноценное и морально сомнительное. Вот таким диалектическим кульбитом свобода превращается в монолитное единомыслие, нетерпимое к любому диссидентству.

– Если принять во внимание, что латинское dissidens и означает несогласный, противоречащий, инакомыслящий – это делается забавным. То есть: мы не за любое инакомыслие в принципе – мы исключительно за наше единомысленное инакомыслие.

– Ага. «За нашу победу!»

– Такая мелочь: сказал я как-то вскользь, что по моему сугубо личному мнению не есть Фолкнер большой и гениальный писатель. Так Саша Минкин (понятия не имею, входит ли он в «тусовку», но либерал известный) потом долго белел и шипел, как облитый холодной водой самовар, что я много себе позволяю и неизвестно что о себе мню. Не смеешь ты иметь своего мнения, понял! Есть два мнения: одно наше, все приличные люди его придерживаются, – а другое неправильное.

– Милые мои… Так это в прежние времена и называлось забытыми словами «групповщина», «клановость», «кружковская идеология» и тому подобное.

– Но откуда эта нервозная нетерпимость к инакомыслию? И как она может совмещаться с либерализмом воззрения? Если у человека есть догмы, кумиры, фетиши, и он не в состоянии признать за любым другим человеком любое другое – равноправное – мнение, то он же просто упертый тоталитарист! Если это иное мнение не покушается на устои общечеловеческих ценностей, но носит сугубо эстетический или интеллектуальный характер, – ну так и кому какое дело? Ты думаешь так, я эдак, и разговаривать интереснее.

– Может, это просто зависть?

– А может, ревнивая охрана своего положения – замкнутости круга избранных, умственно-эстетически привилегированных?