Читать интересную книгу Голодные игры - Сьюзен Коллинз

— Убей его! Убей! — кричу я Питу, и он, должно быть, ударяет тварь ножом, потому что напряжение ослабевает.

Наконец мне удается втащить Пита на Рог. Вместе мы ползем выше, где нас ожидает меньшее из двух зол.

Катон еще не поднялся на ноги, но его дыхание стало ровнее, и, судя по всему, скоро он придут в себя и попытается сбросить нас с Рога в лапы смерти. Я заряжаю лук и снова трачу стрелу на переродка. Цепа. Кто еще мог подпрыгнуть так высоко? Я успеваю почувствовать облегчение оттого, что переродки теперь нас не достали только собираюсь повернуться к Катону, как вдруг лежащий рядом Пит внезапно исчезает, выхваченный кем-то очень сильным. Я уверена, что стая каким-то образом все-таки добралась до него, и тут в лицо мне брызгает кровь.

Передо мной, почти на самом краю Рога стоит Катон, сжимая в мощном захвате шею Пита. Пит хватается за руку Катона, но слишком слабо, словно не может решить, что важнее: дышать или остановить поток крови из зияющей раны, нанесенной переродком.

Я заряжаю предпоследнюю стрелу и нацеливаю ее в голову Катона: остальное его тело от шеи до щиколоток обтянуто плотной бледно-розовой сетью. Какая-то супер-мощная кольчуга из Капитолия. Так вот что было в его рюкзаке на пире? Кольчуга от моих стрел? Однако о защите лица они не позаботились.

Катон смеется:

— Стреляй, и он полетит вместе со мной!

Он прав. Если Катон упадет вниз к переродкам, то Пит наверняка тоже. Мы зашли в тупик. Я не могу застрелить Катона, не убив Пита. Коттон не может убить Пита, не получив стрелу в голову. Мы застыли как статуи, думая, как быть дальше.

Мышцы, кажется, вот-вот лопнут от напряжения. Зубы едва не крошатся. Переродки притихли, и я слышу только шум крови в здоровом ухе.

Губы Пита посинели. Если я не сделаю что-нибудь, он задохнется. Я потеряю его, а Катон, возможно, воспользуется мертвым телом как щитом. Именно это он и задумал, судя по его торжествующей ухмылке.

Из последних сил Пит поднимает ладонь, перепачканную в крови, к руке Катона. Но не для того, чтобы оторвать ее от своей шеи. Вместо этого Пит рисует на кисти Катона крестик. Катон понимает, в чем дело, всего на секунду позже меня. Ухмылка тут же слетает с его лица. Этой секунды мне вполне хватает. Стрела пронзает незащищенную кольчугой кисть. Катон кричит и инстинктивно отпускает Пита, который не может устоять на ногах и валится назад на Катона. На какой-то страшный миг мне показалось, что сейчас рухнут оба. Я бросаюсь вперед и хватаю Пита в тот самый момент, когда наш соперник поскальзывается на залитом кровью металле и камнем падает вниз.

Глухой удар. Хриплый выдох. Вопли переродков. Мы с Питом жмемся друг к другу в ожидании выстрела из пушки, в ожидании конца Игр и нашего избавления. Ничего подобного не происходит. Это еще не все. Голодные игры достигли своей кульминации, и зрители должны насладиться ею сполна.

Я не смотрю вниз, но дикий рык, крики и стоны, звериные и человеческие вперемежку, говорят о том, что Катон сражается со стаей. Почему он до сих пор жив? Почему его не разорвали сразу же? Ну конечно! На нем ведь кольчуга, она защищает почти все тело. Эта ночь может стать очень длинной. У Катона, вероятно, в одежде был спрятан нож или кинжал. Время от времени раздаются предсмертные вопли переродков и звон, когда клинок ударяется о золотой Рог. Место битвы медленно смещается. Очевидно, Катон пытается совершить единственный маневр, способный спасти ему жизнь: пробраться к хвосту Рога и снова присоединиться к нам. Но как бы ни был Катон тренирован и ловок, в конце концов он просто выбивается из сил.

He знаю, сколько времени длился бой, наверно, не меньше часа, потом Катон падает, и мы слышим, как переродки тащат его, тащат внутрь Рога. Теперь-то они его прикончат, думаю я. Пушка по-прежнему молчит.

Наступает ночь и играет гимн, а на небе так и не показывают фотографию Катона. Снизу сквозь металл слышатся слабые стоны. Ледяной ветер, свободно гуляющий по открытой площадке, убедительно напоминает, что Игры еще не закончились и закончатся неизвестно когда и чьей победой.

Я смотрю на Пита и вижу, что кровотечение из раны ничуть не уменьшилось. Наши рюкзаки с вещами остались у озера, не было времени о них думать, когда мы бежали от переродков. Нет бинтов, нет ничего, чем можно остановить поток крови. И без того трясясь от холода на злом ветру, я срываю куртку, быстро стягиваю рубашку и снова влезаю в куртку. Пока я это делаю, у меня начинают стучать зубы.

В бледном лунном свете лицо Пита серое. Я заставляю его лечь и осматриваю рану. Теплая скользкая кровь струится по моим пальцам. Обычная повязка тут ничем не поможет. Пару раз я видела, как мама накладывала жгут, теперь попытаюсь сама. Отрезаю от рубашки рукав, дважды обматываю его вокруг голени чуть ниже колена и делаю петлю. Вместо палки использую последнюю стрелу: вставляю ее в петлю и туго закручиваю. Жгут — вещь опасная: Пит может потерять ногу. Но без жгута он потеряет жизнь, так что выбирать не приходится. Остатками рубашки обматываю саму рану. Потом ложусь рядом с Питом.

— Не спи, — говорю я.

Не знаю почему, я боюсь, что если он заснет, то уже не проснется.

— Ты замерзла? — спрашивает Пит.

Он расстегивает куртку и, когда я прижимаюсь к нему, застегивает ее снова. От Пита и от двух курток становится немного теплее, но ночь только начинается. Температура будет падать.

Уже сейчас я чувствую, как Рог, горячий как огонь, когда я по нему взбиралась, постепенно превращается в лед.

— Знаешь, Катон может победить, — шепчу я Питу.

— Не выдумывай, — отвечает он, натягивая мне на голову капюшон.

Пит дрожит еще больше, чем я.

Следующие часы становятся самыми худшими в моей жизни, а это, как вы понимаете, кое-что значит. Холод мучителен, но это еще полбеды. Настоящий кошмар — слышать Катона, пока твари измываются над ним: его крики, мольбы и наконец лишь слабые жалобные стоны. Мне уже вce равно, кто он и что делал, я только хочу, чтобы его страдания закончились.

— Почему они его просто не убьют? — говорю я Питу.

— Ты знаешь почему, — отвечает он, сильнее прижимая меня к себе.

Я знаю. Ни один зритель не отвернется сейчас от экрана. С точки зрения распорядителей лучше и придумать нельзя.

Этому нет конца. Постепенно у меня не остается ни воспоминаний, ни надежд на завтрашний день. Только настоящее, которое будет всегда таким, как есть. Только холод, и страх, и жалобные стоны умирающего внизу парня.

Время от времени Пит начинает засыпать, я кричу его имя, и с каждым разом мой голос все громче и отчаяннее. Потому что, если он уйдет, если умрет сейчас у меня на глазах, я сойду с ума. Пит борется, возможно, больше ради меня, чем ради себя, и я понимаю, как ему трудно: ведь сон, беспамятство — это тоже избавление. Если бы и мне забыться вместе с ним! Но я не смогу — слишком бешено колотится в груди сердце, а значит, я не могу позволить уйти ему. Просто не могу.

Только едва заметное движение луны в небе указывает на то, что время не застыло навечно. Пит старается меня убедить, что утро уже не за горами, и иногда во мне на миг вспыхивает надежда, но тут же гаснет, задушенная беспросветным ужасом ночи.

Но вот Пит шепчет: «Встает солнце». Я открываю глаза и вижу звезды, блекнущие в мутном предутреннем свете. И еще я вижу лицо Пита — белое, ни кровинки, и понимаю, как мало ему осталось. Я должна вернуть его в Капитолий!

Пушка молчит. Прижимаю ухо к металлу и слышу слабые стоны.

— Кажется, сейчас он не так глубоко внутри. Может, у тебя получится его застрелить? — спрашивает Пит.

Если Катон лежит близко к жерлу, то, пожалуй, я смогла бы.

— Последняя стрела в жгуте, — говорю я.

— Значит, вытащи ее.

Пит расстегивает куртку, и я встаю. Высвобождаю стрелу и, как могу, окоченевшими пальцами снова затягиваю жгут. Потираю ладони, чтобы разогнать кровь. Потом подползаю к вершине

Рога и перегибаюсь через край; сзади меня держит Пит.

Вскоре мне удается разглядеть в полумраке Катона, лежащего в луже крови. Больше всего он похож на кусок сырого мяса. Потом он издает какие-то звуки и я понимаю, где у него рот. Мне кажется, он пытался сказать: «Убей». Сострадание, а не месть движет мною, когда я выпускаю стрелу ему в череп. — Попала? — шепотом спрашивает Пит. Ответом ему служит выстрел из пушки.

— Выходит, мы победили, Китнисс, — произносит Пит бесцветным голосом.

— Да здравствуем мы, — отвечаю я без всякой радости.

В площадке открывается отверстие, оставшиеся переродки как по команде подбегают к нему и запрыгивают внутрь; земля срастается вновь.

Мы ждем, что за телом Катона прилетит планолет, ждем победного рева труб, но ничего не происходит.

— Эй! — кричу я в небо. — В чем дело?

В ответ — только щебет просыпающихся птиц.

— Может, нам уйти дальше от тела? — говорит Пит.