Читать интересную книгу Стоять до последнего - Георгий Свиридов

— Как минное поле? — спросил Лелюшенко.

— Проходы будут готовы. — Рокотов взглянул на ручные часы. — Уже ребята делают, товарищ комбат.

— А на той стороне речки? Придется рисковать?

— Почему рисковать? — улыбнулся Рокотов. — По вашему заданию мы уже третий день ведем наблюдение за фрицами, и могу доложить, что мои ребята устроились почти на самом берегу. Прямо под самым носом у фрицев сутки находились в секрете и высмотрели два прохода через ихние минные поля. Вот гляньте на карту, я тут отметил синим карандашом.

Миклашевский особенно внимательно слушал Рокотова и следил за его пальцем, всматриваясь в отметки на топографической карте, — на рассвете именно ему в одиночестве, без саперов, придется проходить минные поля фашистов.

Немецкие окопы располагались на взгорье. Позиция выгодная и удобная. Видать, командир у немцев с головой. Перед передней линией пролегал пологий скат до самого берега небольшой речки, поросший редким кустарником. Берегу реки, как докладывал Рокотов, низкий, илистый. Миклашевский отметил и место брода, по которому, как говорил комбат, не раз проходили на ту сторону наши разведчики.

Наши же окопы находились на опушке леса, и от них до речки было метров триста, не менее. Болотистая низина, гладкая и открытая, как ладонь. Местами метелки прошлогоднего высохшего камыша да редкие кустарники.

— До самой речки можно добраться запросто, — утверждал Рокотов. — Там наше передовое охранение да наблюдатели.

Лелюшенко тем временем перебрал пачку немецких листовок, которые фашисты сбросили сегодня днем, выбрал помятую и протянул ее Миклашевскому, шепнув на ухо:

— Бери свой пропуск.

Листовка была отпечатана на добротной бумаге. Миклашевский дважды прочел текст. Гитлеровцы писали, что победы Красной Армии чисто временные, что из Германии прибывают новые войска и дни большевистского государства сочтены. «Уничтожайте комиссаров и командиров! Пока не поздно, переходите к нам! Гарантируем жизнь и свободу после победы германского оружия!»

Миклашевский слушал, отвечал, разговаривал, а у него перед глазами все была топографическая карта, и он уже мысленно отмеривал каждый шаг на земле, переправлялся по холодной реке, карабкался навстречу немецким траншеям, навстречу неизвестности.

Игорь поймал себя на мысли, что в эти минуты в нем живут два совершенно разных Миклашевских. Один из них живет настоящим, участвует в беседе, а другой — уже там, уже на той стороне…

— Да ты ешь, друг, ешь! Хошь, я тебе вот еще огурчиков накладу да капустки. Такой там тебе не дадут, — Рокотов заботливо ухаживал за Миклашевским, наполняя его тарелку.

От «согревающего» Игорь отказался. Лелюшенко одобрительно кивнул. Трезвая голова всегда работает лучше.

— Выйти бы подышать, — предложил Миклашевский.

— Не мешает, — согласился Лелюшенко.

Они вышли из тесного блиндажа.

— Волнуешься? — тихо спросил Лелюшенко.

Игорь вздохнул.

— Что молчишь?

— Думаю.

— О семье?

— Да.

— Не беспокойся.

— Верю. В беде их не оставите…

— Письма давно получал?

— Последнее неделю назад. Лиза писала, что все в порядке. Она такая… Никогда не пожалуется.

— Моя тоже такая, — сказал Лелюшенко. — После войны им памятники надо ставить.

Со стороны передовой доносились одиночные выстрелы, высоко в небе пролетали самолеты.

— Наши, — по гулу определил Миклашевский. — Бомбардировщики.

— Фрицам гостинцы повезли, — подтвердил Лелюшенко повернул к блиндажу. — Ты, Игорь, отдохни лучше, немного поспи.

3

Домой Лиза Миклашевская возвращалась поздно. Взяла по карточкам за два дня, чтобы завтра вечером после работы не толпиться в магазине. Ей очень хотелось есть, и она тут же, в магазине, не вытерпев, сунула в рот довесок. «Дома отварю картошку и открою банку консервов, — размышляла Лиза. — Вареная картошка и горох с мясом… Что может быть вкуснее! Андрюшка всегда только и просит такое, а у меня остались лишь три банки. Где взять еще, когда денег нет и продавать больше нечего?.. Ладно, живы будем — не помрем».

Лиза так и подумала: «Живы будем — не помрем!» — повторяя любимую поговорку хозяйки квартиры Марфы Харитоновны. Неделю назад, когда Лиза получила письмо от Игоря, в котором тот сообщал, что учеба его окончилась и он едет бить врага на фронт, мягко предупреждая, что командировка сложная и, возможно, долго от него не будет вестей, Лиза ахнула и залилась слезами. Но тут ее в оборот взяла Марфа Харитоновна, отчитала за «соленую воду», которую нечего «разливать по всяким пустякам», и сурово сказала:

— Поди умойся и приведи себя в порядок. И чтобы мои глаза не видели тебя такой расклеенной! Они там, на фронте, каждую слезу нашу бабью сердцем чуют и через то душевное расстройство получают… А с душевным расстройством какой из мужика вояка? Одна сплошная видимость!

Когда Лиза успокоилась, Марфа Харитоновна обняла ее за плечи.

— Эх, Лизавета! Живы будут, придут мужики наши! У меня вона три похоронки прибыло, а я не верю, что всех моих троих душегубы немецкие смерти предали. Не верю — и все!..

Ветер у самого дома налетел сбоку, хлестнул пригоршней колючего снега Лизе в лицо, заставляя зажмурить глаза, задержать дыхание, и снежной тучей помчался дальше по улице. Миклашевская открыла калитку и сразу увидела, как необычно ярко светят окна и оттуда, из дома, идут шум и веселье, словно там праздник справляют. «Померещилось», — подумала Лиза, закрывая глаза, однако веселый шум голосов летел навстречу. С чего бы это? И тут вдруг как будто кто-то ее толкнул в спину. Лиза сорвалась и бегом взбежала на крыльцо, распахнула двери. Ей почему-то показалось, что там Игорь, что он прибыл на побывку и устроил пир. Он же писал, что если встретятся, то закатит пир на весь мир!.. Почему такая ей пришла в голову мысль, она не могла ответить. Как была в пальто и валенках — шагнула в горницу.

За широким столом сидели женщины. Одни женщины. Из бригады Марфы Харитоновны. И пили самогон.

— Лизавета пришла! — Марфа Харитоновна поднялась навстречу. — Раздевайсь и садись за стол! Сегодня гуляем на радости! Федька, мой старшенький, жи-во-ой!..

Лизу раздели, усадили за стол, сунули в руки рюмку с самогоном, а она все оглядывала сидящих, все искала того, которого тут не было, виновато улыбалась чужой радости.

— Пей штрафной!

— Пей, родимая ты наша москвичка!

— До донышка, милая, до донышка!..

Горечь опалила рот, побежала огненной струей по горлу, обжигая внутренности. Лиза поперхнулась, но ей сунули в рот очищенную картофелину.

— Закусывай, милая! Мы на радостях литру выдули!

На столе стояла узкогорлая четверть с голубоватой жидкостью, в глубоких тарелках лежала крупная душистая вареная картошка, горкой в зеленой чашке громоздилась квашеная капуста, поверх посыпанная мелко резанным луком, и на блюдечках с розовой каемкой разложено тонко порезанное сало, вареная конская колбаса, пяток яичек. Такого обильного стола Лиза давно не видела.

— Мама! — Андрюшка сидел на коленях у розовощекой Варвары, уплетая хлеб с салом. — Мама!

Тепло комнаты, жар изнутри как-то сразу сняли с Лизы усталость, и она почувствовала себя легко. Она с аппетитом ела картошку, квашеную капусту, конскую колбасу и слушала грудастую Антонину, которая считалась невестой Федора, сына Марфы Харитоновны. Антонина — в который раз! — читала письмо Федора, присланное из госпиталя на имя матери.

Федор сообщал, что он жив и здоров, имеет ранение левой ноги, на которой у него перебита кость пониже коленки, однако операция уже сделана, ногу загипсовали, и доктор говорит, что кость непременно срастется.

И еще сын писал матери, как его полк пробивался к своим, выходил из окружения, что по ошибке их посчитали погибшими, а они вот целые и вышли с одним исправным орудием и пулеметами, которые отбили у фрицев. И еще сообщал, что сосед по койке у него — героический танкист Григорий Кульга, которому но указу орден Ленина вышел, и все его поздравляли. Танкист под Ленинградом храбрость проявил, а сейчас лежит израненный в госпитале, но уже его дела идут на поправку. А вот дружки его экипажа погибли в неравном бою.

— Читай дальше про приветы! — настаивали захмелевшие женщины.

Антонина, еще более зардевшись, дрогнувшим от радости голосом перечисляла имена и фамилии родственников и близких, кому Федор посылал пламенные приветы и поклоны, где среди прочих была названа и она. Не просто названа, а выделена отдельной фразой: «Сердечный привет соседке нашей Тоне, если она не позабыла меня».

Антонина сделала паузу и тихо сказала:

— Да как я его могу забыть, когда он у меня вот тут, — и приложила к своей пышной груди руку с письмом. — Вот тут!..