И именно к этому зданию, к Гарнизону, и направился экипаж. Выйдя из него, Сара без лишних вопросов пошла за Ребеккой к входу, где полицейский в караульной будке уважительным жестом прикоснулся к фуражке, отведя взгляд. Когда они оказались внутри Гарнизона, Ребекка передала Сару одному из колонистов и тут же ушла.
Сара искоса взглянула на этого человека. Из закатанных рукавов его рубашки выпирали крепкие, массивные руки, да и сам он был широкоплеч и коренаст, как и большинство мужчин в Колонии. На нем красовался длинный черный резиновый фартук с маленьким белым крестом в центре. Череп у него был выбрит почти налысо, хотя уже успела показаться короткая белая щетина, а мощные брови нависли над светло-голубыми, словно небеса, но очень маленькими глазками. Он был похож на Сару — один из «чистокровных колонистов», как тут называли альбиносов, потомок первоначальных основателей Колонии. Как и полицейский, он крайне почтительно отнесся к Ребекке, но теперь без конца посматривал на Сару, равнодушно шедшую за ним.
Он провел женщину вверх по лестнице, а затем через несколько коридоров — каждый шаг звонко отдавался на полу из полированного камня. Некрашеные стены чередовались лишь с темными железными дверями, неизменно закрытыми. Колонист подошел к одной из таких дверей и распахнул ее. За ней тянулся такой же каменный пол, а дальше в углу, под окном-прорезью высоко в стене, лежал матрас. Возле постели стоял эмалированный сосуд, наполненный водой, а рядом с ним — такой же эмалированный кувшин и тарелка с аккуратно сложенными кусочками пенсовиков. Простота и бедность комнаты наводили на мысль о монастыре или ином религиозном приюте.
Сара встала на пороге.
Мужчина открыл рот, словно собираясь заговорить, но потом закрыл его. Он повторил это еще раз, и еще, словно выброшенная на берег рыба, и наконец набрался храбрости.
— Сара, — произнес он очень тихо и мягко, наклонив к ней голову.
Женщина медленно посмотрела на него, ничего не понимая потому, что устала до предела.
Мужчина бросил взгляд в одну и в другую сторону коридора, проверив, чтобы рядом не было никого, кто мог бы подслушать его слова.
— Я не должен с тобой разговаривать, но… ты меня не узнаешь? — спросил он.
Сара прищурилась, словно пытаясь сфокусировать на нем взгляд, и вдруг пораженно застыла.
— Джозеф… — произнесла она едва слышно, узнав друга.
Они были сверстниками и очень дружили, будучи подростками. Сара потеряла связь с Джозефом, когда для его семьи наступили сложные времена и им пришлось перебраться в Западную Пещеру, чтобы там работать на полях.
Он ответил неловкой улыбкой, совсем не сочетавшейся с его огромным лицом — и от того, как ни странно, казавшейся еще более нежной.
— Ты должна знать, что все понимают, почему ты ушла и… мы… — Он замялся, подыскивая верное слово. — Мы никогда тебя не забывали, некоторые из нас… я…
Где-то в здании хлопнула дверь, и Джозеф взволнованно оглянулся через плечо.
— Спасибо, Джозеф, — произнесла Сара, коснувшись его руки, а затем, волоча ноги, прошла в комнату.
Пробормотав что-то в ее сторону, Джозеф осторожно закрыл дверь за Сарой. Уронив сумку на пол, женщина упала на матрас и свернулась на нем калачиком. Она смотрела на отшлифованный камень, там, где стена соединялась с полом, разглядывая силуэты застывших окаменелостей (в основном аммонитов и других двустворчатых моллюсков), чьи почти незаметные очертания проявились в известняке, словно некий неземной художник набросал их химическим карандашом.
Сара пыталась собрать воедино свои мысли и эмоции, придать им хотя бы подобие порядка, и благодаря этому словно бы почти разгадала значение этой массы окаменелых останков, смешанных в кучу и навеки застывших в одном и том же положении. Казалось, внезапно она поняла их тайный смысл, могла проследить особый узор в их хаотичном сочетании, секретный ключ, способный все объяснить. Но потом момент ясности миновал, и в обступившей ее тишине Сара погрузилась в мертвый сон.
Глава 19
Над горизонтом появились первые лучи солнца, и рассвет окрасил узкую полосу неба во все оттенки красного и оранжевого. Через несколько минут едва народившийся свет уже коснулся крыш, отталкивая прочь ночную тьму и знаменуя начало нового дня.
Чуть ниже, на Трафальгарской площади, три черных лондонских такси отъезжали от светофора, как вдруг меж ними лихо промчался одинокий велосипедист. Он сделал резкий вираж прямо под носом у первой машины, заставив водителя резко затормозить, отчего раздался характерный, пронзительный скрип. Водитель такси погрозил ему кулаком и что-то прокричал в открытое окно, но велосипедист лишь ответил ему неприличным жестом и помчался в направлении Пэл-Мэл, изо всех сил крутя педали.
За дальним углом площади появилась колонна красных даблдекеров, тормозивших у остановок, но в такую рань пассажиров, садившихся или сходящих с автобусов, было очень мало. Час пик еще не наступил.
— Ранняя пташка червячка ловит, — безрадостно рассмеялась Ребекка, смотревшая на тротуары внизу, время от времени останавливая взгляд на том или ином редком пешеходе.
— Для меня они даже не червяки — они хуже неодушевленных предметов, — объявил старый стигиец, наблюдая за происходящим блестящими глазами — не менее внимательными, чем у Ребекки.
В лучах рассвета его лицо казалось таким бледным и жестким, словно было вырезано из куска белого мрамора. Стоя возле Ребекки на самом краю крыши Адмиралтейской арки, он в черном кожаном пальто до пят напоминал генерала-завоевателя. Обоих их, казалось, ничуть не пугала разверзшаяся под ногами пропасть.
— Есть те, кто будет противостоять нам и тем мерам, к которым мы собираемся прибегнуть, — произнес старик-стигиец, все еще рассматривая площадь. — Ты начала очищать Глубокие Пещеры от вероотступников, но этим все не заканчивается. Противодействующие группировки есть и тут, на поверхности, и в Колонии, и в Трущобах, — мы слишком долго относились к ним чересчур терпимо. Ты начала воплощать в жизнь планы твоего покойного отца, и теперь, когда все идеально подготовлено к решающему шагу, мы не можем никакой мухе позволить испортить благовонную мазь.
— Согласна, — произнесла Ребекка так легко, словно принятое здесь и сейчас решение не касалось уничтожения нескольких тысяч человек.
Старый стигиец прикрыл глаза, но не потому, что ему мешал разгоравшийся верхоземский свет, а из-за неприятной мысли, вдруг пришедшей ему в голову.
— Этот мальчишка Берроузов…
Ребекка открыла рот, уже готовясь заговорить, но придержала язык, поскольку старый стигиец еще не закончил.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});