— Готовы, мистер Деклер?
— Готов.
Генрих зашуршал пальцами, переворачивая шляпу отверстием вниз. Потом он, наверное, устыдился своей попытки меня обмануть и вернул шляпу в нужное положение. А затем Генрих резко присел и повалился на бок, а я без особой надежды метнул карту.
Еще с завязанными глазами, я услышал недовольный, но восторженный голос Генриха:
— Но как вы это делаете?!
Черт! Неужели он не мог найти другие слова!?
Сцена 90
После Пинанга мне стало лучше. То ли это обстоятельство, то ли то, что игра с картами наскучила и мне, и Генриху, я вспомнил, что за пределами каюты есть другой мир, в котором кое-кого мне надо было бы поблагодарить.
Я добрался до каюты Терезы, постучался и предложил ей встретиться утром на палубе. Благодарить через дверь не хотелось. Как ни крути, Тереза поступила благородно, защищая меня перед судьей. Она была вторым человеком в этом мире, к которому я ощущал чувства, которые можно было назвать дружескими. Первым был Индеец-в-зеленом-костюме. Хотя тут, скорее всего, во мне говорили остатки эмоций самого Деклера. В случае в Терезой все было мое. Это я с ней познакомился, а не Деклер. Это я читал ее статьи и сказки в «Метрополитене». Я с ней плыл на «Пасифике», а потом на «Звезде Востока». Именно меня Тереза защищала перед судьей Мереддитом.
Конечно, у нее были свои резоны так поступать. Хотя какая разница, исходя из чего человек делает доброе дело? Ради своей выгоды или просто так? Да и вряд ли возможно это «просто так». Скорее всего, любой человек поступает так или иначе, ведомый желанием, расчетом или любопытством, например. Если при этом его поступок несет добро окружающим, то можно опустить и не рассматривать причины, которые двигали этим человеком.
Утро встретило нас на палубе, поднимающимся из океана, солнцем, легким ветерком и чувством приближающейся жары. Я был в своем китайском костюме на голое тело. Терезе пришлось, как видно, труднее. На ней была длинная юбка, ослепительно белая легкая кофточка и соломенная шляпка на голове.
«Юбку обрезать, хотя бы до колен,» — подумал я. — «У кофточки убрать рукава. Тогда было бы, наверное, полегче».
— Добрый день, мистер Деклер, — опередила меня Тереза.
— Добрый день, мисс Одли, — сказал я в ответ. — Хочу поблагодарить вас за помощь. Вы… вы настоящий друг.
— Я не могла поступить по-другому, — серьезно ответила Тереза.
— Могли, — возразил я. — Я бы остался в Сингапуре, а вы бы поехали дальше, и никто не упрекнул бы вас ни в чем.
— Зачем вы так говорите!?
— Затем, чтобы подчеркнуть, что вы не остались в стороне, а самоотверженно бросились на помощь.
— Это была жалкая попытка, — отмахнулась девушка.
— Знаете, на Востоке есть поговорка о соломинке, которая переломила хребет верблюда. Так что, может быть, и ваша речь на суде, — мы оба заулыбались. — Стала такой соломинкой.
— Я рада, что смогла помочь, — сказала Тереза. — И … мне приятны ваши слова.
Мы помолчали. Солнце неумолимо поднималось ввысь. Оно уже не согревало, а начинало обжигать.
— Я совсем забыла! — радостно воскликнула Тереза. — На Пинанге я забрала три телеграммы от газет. Представляете? Целых три!
А вот это здорово! Все-таки мой план реализовался.
Тереза рассказала мне про телеграммы, про то, какие материалы она собирается направлять в них. Только «Московские ведомости» ставили ее в тупик.
— Я совсем не представляю, что писать для них. Кто их читает? — волновалась девушка. — И почему вы ее выбрали?
— На телеграфе в Гонконге был справочник, — ответил я. — Я выбрал газеты по тиражу.
— Но почему Российская империя? Там же правит король. Я напишу что-нибудь, а ему не понравится.
— Королям не нравятся революции, — я не стал поправлять Терезу и говорить, что в России не король, а царь. В конце концов, хрен редьки не слаще. — Вы же не будете призывать к революции?
— Не собиралась.
— Ну вот, а остальное королей не волнует.
— Ладно, а кто читает эти «vedomisti»? — спросила Тереза. Если со словом «московские» она, очевидно, разобралась, то слово «ведомости» она явно не понимала.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— «Vedomisti» — это такая деловая бумага, — подсказал я.
— А, «отчет»! Получается что-то вроде «Нью-Йорк морнинг репортс»! Биржа, торговля, деловые новости. Читают бизнесмены. Чем я же могу их заинтересовать?
— Думаю, что самим фактом того, что можно вот так просто сесть на пароход и двинутся вокруг света, — сказал я. — Торговля — это ведь движение. Пусть задумаются.
— Ваша Британия им не даст развернуться, — проявила политическую осведомленность Тереза.
— Ну, об этом пускай думают сами, — ответил я. — Вы пишите только про путешествие, и не устраиваете революций, помните?
— Помню, — сказала Тереза. — Спасибо. Вы мне помогли.
Мы снова помолчали.
— Руки прямо горят, — улыбнулась Тереза. — Хочется пойти, сесть за стол и написать что-нибудь для этих «Vedomisti».
— Я еще хочется, чтобы неприятности остались позади, — добавила девушка.
— Так и есть, — ответил я. — Жизнь — в полоску. Это была черная полоса. Теперь будет белая.
Так себе утешение, надо сказать. Любой человек может продлить смысловой ряд и предположить, что полосы чередуются. И толку то, что ты находишься в белой полосе. Впору печалиться и высматривать момент, когда на горизонте появится полоса черная. А Тереза была совсем не «любым человеком».
— Будем надеяться, что наша белая полоса продлится достаточно долго, — сказала Тереза.
Мы еще немного поговорили, договорились завтра встретиться вновь и разбежались по своим каютам.
Сцена 91
Белая полоса нас не подвела. Все пять дней путешествия до Цейлона прошли спокойно. С каждым днем мне становилось лучше. Стив Уолш не соврал. На Деклере действительно все заживало, как на собаке.
По утрам я встречался с Терезой. Я больше не фонтанировал «сказками» из будущего. Мы просто болтали. Вернее, она рассказывала о том, что ей удалось написать за прошлый день. Работоспособность и упорство Терезы поражали. Когда я сказал ей об этом, она рассмеялась:
— Так ведь больше делать нечего!?
— Книжку я взяла с собой только одну, — продолжила она. — Вы новых историй не рассказываете.
Я не хотел поднимать эту тему, поэтому невоспитанно промолчал. Но Тереза не успокоилась.
— А вы чем занимаетесь? — спросила она.
— Валяюсь в кровати, — сказал я часть правды.
В кровати я действительно валялся, но больше времени тратил на изучение своих новых способностей. Во-первых, было интересно, а, во-вторых, после таких занятий тело сильно уставало, и я мог час, а то и два лежать на кровати без движения. В мышцах была приятная слабость, а в голове — пустота.
Пустота в голове — это восхитительное чувство. В такие моменты прошлое не беспокоит, потому что усталость его стерла, настоящее — сладостно, а будущее не интересует. Ради такого состояния я и трудился большую часть дня. Карты — в начале, а потом — просто движения. Включить «сон» и двигаться: танцевальными кругами от двери до иллюминатора, затем мелкими шагами — ступня к ступне, потом гусиным шагом, потом — на коленях. Каждый день я изобретал новые движения. Вспомнил «крокодильчика» — на руках и носках, опустив тело, как можно ниже к полу. Тяжело? Тяжело, но «крокодильчик» помогал быстрее окунуться в пустоту. Труднее было другое. «Сон» позволял делать все движения быстро. Вернее, быстро-быстро. Нет, не так. Быстро-быстро-быстро. Переползая каюту «крокодильчиком», главное было не воткнуться головой в стенку каюты у иллюминатора. Но я приспособился. Нет же у пловцов проблем с бортиком бассейна при финишировании!
В один из дней, когда я лежал на кровати и наслаждался пустотой, в голову пришла мысль, что такими занятиями я могу себя угробить. Мысль была случайная, вынырнувшая откуда-то из глубин меня прежнего, но к ней стоило прислушаться. Поэтому занятия со «сном» были урезаны до двух часов. Получилось вполне «светское» расписание: утром — встреча с Терезой, потом встреча со «сном», а затем долгий процесс ничего неделания, лежа в кровати. Так что Терезе я почти не соврал.