лицу, но девушка вырвалась и отсела от него на значительное расстояние.
— Не смейте трогать меня. Мне отвратительны ваши прикосновения. — ее слова прозвучали для него как гром среди ясного дня.
Никто никогда не говорил ему такого. Этого не могло быть.
— Вы так не думаете, Эллия. Я знаю, что вы любите меня, я видел, как вы смотрели на меня. В вас сейчас говорит обида за мое невнимание и недостойное поведение. — Оливер не собирался сдаваться, он был взволнован, а также слегка зол на нее, он чувствовал необходимость переубедить ее. Эллия была всего лишь баронессой, она должна была радоваться тому вниманию, которое он ей оказывает.
Но в ответ его невеста внезапно очень весело и легко рассмеялась, как будто он сказал на самом деле веселую шутку. Она смеялась, запрокинув голову назад, демонстрируя длинную тонкую шею.
— Две недели назад умер мой отец, мой брат заказал мое убийство, я провела пять дней в пустоши без еды и воды, практически умерев, мой источник угасает, казна пуста и король может отобрать у нас Торнхар, вы правда думаете, что мне есть хоть какое-то дело до вашего невнимания? Мир не вращается вокруг вас, Оливер.
— Чего конкретно вы хотите, Ваша Светлость? В чем смысл этого разговора, теперь, когда мы оба согласны, что нашей помолвке осталось меньше двух недель? Говорите прямо, а если вам нечего сказать, то я уйду, у меня нет времени на бессмысленные игры.
Бессмысленные игры? Оливеру никогда не нужно было настолько стараться, чтобы привлечь внимание женщины, а его невеста, его блеклая невеста, какая-то жалкая баронесса, не просто не обращала на него внимания, но и назвала его ухаживания "бессмысленными играми".
— Вы будете разговаривать со мной с уважением, Элли! — он знал, что так обращаться к ней могут только самые близкие, но назвал ее так осознанно, желая влезть в голову невесты и разбить границы, которые она воздвигала между ними.
— Почему? — его грозный тон никак не сказался на ней, она была все так же спокойна и не сводила с него взгляд.
— Что почему? — этот разговор шел совсем не так, как он представлял его, вместо того чтобы смутить и восхитить Эллию, он сам терял терпение и не мог сосредоточиться, не мог найти правильных слов.
— Почему я буду разговаривать с вами с уважением, Ваша Светлость? — девушка, казалось, действительно не понимала.
— Потому что я являюсь вашим женихом, Элли, вы должны уважать меня.
На эти его слова Эллия опять улыбнулась, легко и непринужденно, казалось, этот разговор никак не влиял на нее в то время, как Оливер был напряжен как струна:
— К счастью, как вы сами признали, нашему обручению недолго осталось. Кроме того, тот факт, что вы были обручены со мной, был недостаточен для того, чтобы вы уважали меня, свою невесту. Поэтому нет, я не буду относиться к вам с уважением.
Оливер почувствовал, что достигает точки кипения, она была совершенно спокойна, но говорила с ним так, как никто не смел разговаривать. Да, ее слова были правдивы, но эти ситуации нельзя было сравнивать.
— Я являюсь будущим герцогом, Элли, вы должны понимать, что отношение ко мне должно быть другим. — мужчина постарался успокоиться, скорее всего, Элли просто на взводе от всего случившегося с ней и сама не осознает своих слов.
— Интересно… — Эллия совсем не выглядела напряженной, наоборот, снова расслабленно откинулась на спинку скамьи, вновь подставляя свое лицо солнцу. От этого создавалось ощущение, что пушистые волосы вокруг ее головы были в огне. — Что же вы сделали для того, чтобы получить герцогский титул? Я была уверена, что титул был получен не вами, а Джерардом Тенбрайк в шестом веке, когда он объединил огромную часть восточных границ под своим источником. Конечно, для этого ему пришлось перерезать беззащитное коренное население этих земель, но тем не менее именно ему королева Анна тогда даровала титул. Или я в чем-то ошибаюсь?
О чем она? Причем тут этот урок истории, который, к тому же, был постыдным для рода Тенбрайк и не содержался в официальных учебниках, распространенных в королевстве.
— О чем вы? Этот титул мой по праву рождения. — Оливер совсем не понимал, к чему она ведет.
— То есть вы хотите, чтобы я уважала вас… за то, что вы родились? — ее спокойствие уже невероятно выводило маркиза из себя — простите, мне кажется, это больше заслуга вашей матушки, которая дала вам жизнь. Так почему же я должна уважать вас?
Оливер никогда не испытывал такого гнева и растерянности одновременно, он чувствовал, что ему тяжело дышать. Эллия пыталась унизить его, говоря, что его не за что уважать, и Оливер пока не мог найти ответ. Всю жизнь женщины вокруг восхищались им, а мужчины хотели быть как он.
— Что вы пытаетесь сказать, Элли? Говорите прямо. — маркиз вернул ей ее же слова, считая, что Эллия, как и он ранее, не будет говорить прямо. Какой человек в здравом уме захочет записывать себе во враги будущего герцога?
— Как пожелаете, Ваша Светлость — казалось, его слова совсем не беспокоят ее. — Я считаю вас оберткой. Красивой оберткой, но за ней нет целей, достижений, моральных ценностей, ничего кроме титула, который был вам дан при рождении, или позиции в гвардии, которая была организована вашим отцом. Ничего на самом деле вашего. Я с ужасом думаю о том, что мы могли бы на самом деле пожениться. Представляете, если бы у нас родились дети, как бы мне, их матери, пришлось объяснять им, почему половина дворца называет их мать "овцой" и почему их тетя была замешана в многолетней связи с их папой.
Эллия на секунду прервалась, делая вдох, а после встала, явно считая разговор законченным.
— Пожалуйста, не думайте, что я ставлю это все вам в упрек, или желаю оскорбить вас, просто вы попросили прямого ответа. Я ни в коем случае не хочу учить вас морали, вы вправе жить любой жизнью, какую выберете, пока это не касается меня. Я не хочу более занимать вашего времени, этот разговор бессмысленен, мы являемся чужими людьми друг для друга. Пожалуйста, не ищите больше моего времени, я знаю, что вы признавались Доротее в том, насколько для вас это тяжело. Всего доброго, Ваша Светлость. — девушка действительно стала направляться к выходу с террасы.
В голове Оливера, казалось, взорвалась петарда. Никто никогда не разговаривал так с ним, и он даже представить не мог, что кто-то будет видеть его как пустого, недостойного человека, тем более женщина.
— Нет, вы не