4 июля, получив сведения о событиях в Приморской области, Правительство Хорвата послало авангард под командой ген. Хрещатицкого для занятия участка «русской территории», где могла бы объявиться новая «российская власть». Но авангард ген. Хрещатицкого был встречен «в боевом порядке» чехословацкими войсками, «консульский корпус» же во Владивостоке предложил Хорвату «немедленно отозвать… войска в пределы полосы отчуждения Китайско-Восточной жел. дор., а самому ему обратиться к исполнению обязанностей директора той же дороги» [Флуг. С. 297]. Хорват попытался перенести со ст. Гродеково свою резиденцию во Владивосток, но здесь союзники вновь показали, что только они реальная сила на Д. Востоке: Хорват, прибывший во Владивосток «с конвоем из нескольких десятков офицеров», вынужден был этот «почётный эскорт» отправить в Гродеково [там же. С. 299].
Таким образом «обе претендующие на власть на Д. Востоке организации продолжали существовать рядом, взаимно одна другую парализуя», или, по выражению доклада ген. Степанова, «высиживая друг друга на измор».
28 июля Правительство «автономной Сибири» (входившей в состав Федеративной Российской Республики), единственная законная и признаваемая на территории Сибири власть, призывавшая население к «объединению» и прекращению гражданской войны[379], послало Хорвату требование «сложить с себя незаконно присвоенные полномочия». Тем не менее, по инициативе союзников, между обоими правительствами начались дипломатические переговоры. Но договориться было трудно, и особенно Правительству Дербера (Дербера с 21 июля на посту председателя заменил Лавров, кооптированный в Правительство от земства). Владивостокское правительство опиралось на «организованную» социалистическую демократию. Последняя не очень склонялась к уступкам, как свидетельствует, например, открытое письмо никольско-уссурийского городского головы Бакулина на имя Дербера. Бакулин, до которого дошли слухи о переговорах с ген. Хорватом, протестует. Разговаривая с Хорватом, Дербер порывает с демократией. Бакулин убеждён, что «революцию спасти можно только организацией однородной, т.е. социалистической, власти» [владивостокская «Власть Народа», № 17].
Уже 24 августа переговоры были прерваны. Дело в том, что местное офицерство, как и везде на других территориях, естественно, стремилось к объединению военного командования. На состоявшихся во Владивостоке совещаниях представителей обеих военных групп в роли общего боевого начальника был выдвинут ген. Плешков, издавший 23 августа соответствующий приказ. Это было признано приморской властью попыткой фактически захватить власть (вероятно, так это и было — готовилось «пронунциаменто»). Здесь вмешались союзники и приказали разоружить войска, признавшие Плешкова. Операция эта была произведена «японскими и китайскими контингентами».
«Этот позор действительно состоялся вечером 25 августа, к великому ликованию тех, равнодушных к вопросу национальной чести русских граждан, которые были его виновниками. Но вслед за этим поруганное народное чувство среди более чуткой части владивостокского населения выразилось в таких формах, которые заставили иностранных резидентов призадуматься относительно целесообразности столь поспешно принятой ими меры. Явились предположения о её пересмотре… Окончательный толчок этим сомнениям дало прибытие во Владивосток облеченного особыми полномочиями английского генерала Нокса, в результате чего около половины сентября русскому отряду, при подобающей обстановке, было возвращено отобранное у него оружие» [Флуг. С. 202].
Вне всякого сомнения, что инспираторами союзников в данном случае были действительно лидеры «левых». Оказалось, что ночью, в момент разыгравшегося конфликта, эсеры Краковецкий и Медведев посетили англичан и японцев, которые и решили поддержать управу. Это вызвало даже протест других эсеров, негодовавших на вмешательство союзников во внутренние русские дела [«Путь Народа», 5 сент.]. На всю военную корпорацию инцидент с разоружением русских частей произвёл крайне тяжёлое впечатление.
…«Обезоружена и опозорена единственная приличная русская военная организация Волкова», — записывает в дневнике Будберг… «Официально подтверждается о разоружении офицерской организации Бурлина; это крупное несчастье, ибо на ней можно было положить основание создания первой настоящей воинской части; она заключала в себе много идейных людей, думавших не о себе, а о России и её спасении» [XIII, с. 246].
Все эти печальные «оперетки», «да ещё с третьеразрядными исполнителями», по выражению язвительного Будберга, вызывали лишь огорчения у Колчака, находившегося ещё в Японии. «Для меня было ясно, что Хорват и его Правительство не являются хозяевами на Востоке… Там хозяйничают союзники… В сущности, «этим и определялось моё отношение к этим правительствам… Я решил, что теперь наступило господство союзников, которые будут распоряжаться, даже не считаясь с нами» [с. 139].
* * *
Была, как мы знаем, в Восточной Сибири и ещё одна власть, которую поддерживали почти исключительно иностранцы: отчасти французы и главным образом японцы[380]. Это была власть атам. Семёнова, самоопределившегося наподобие временного правителя забайкальской области. «Вскормленный Хорватом утёнок отправился в отдельное плавание», — записывает Будберг 19 мая. Считать Семёнова креатурой Хорвата едва ли правильно. Не безынтересно то, что Правительство «Автономной Сибири» к семёновской власти в этот период относилось далеко не враждебно. Оно считало Семёнова даже как бы своим авангардом — так и определяет роль Семёнова сибирский кооператор Морозов, делавший 12 сентября доклад о Сибирском правительстве Архангельскому правительству. К Семёнову нет отрицательного отношения, ибо ещё весной он признал и Областную Думу, и Учредительное Собрание. Из журнала Правительства 5 августа, опубликованного Вегманом в примечаниях к воспоминаниям ген. Болдырева, мы узнаем, что дерберовское Правительство даже кредитовалось у Семёнова [с. 522, прим. 73]…
Семёнову первому пришлось столкнуться с двигающимися с запада сибирскими и чешскими войсками под начальством Пепеляева и Гайды. Взята была Чита; захвачена Амурская ж.д.; пали Благовещенск, Сретенск, Нерчинск. «На ст. Оловянная, — рассказывает участник пепеляевского похода И.А. Кириллов, — вскоре приехал для переговоров полк. Афанасьев, представитель ат. Семёнова, причём сам атаман Семёнов не являлся, очевидно выжидая событий».
«Полк. Афанасьев вёл переговоры весьма неопределённо и, казалось, что-то не договаривал.
Ввиду неопределённости решено было созвать экстренное заседание военного совета, на нём кап. Кадлец (чех), со свойственной ему прямотой, заявил, что если нужно силой оружия усмирить непокорных, то он готов немедленно двинуть свой отряд.
После совещания полковнику Афанасьеву было предложено передать Атаману Семёнову, что если он не признает Сибирского правительства, то против него немедленно будут открыты боевые действия, причём был дан срок до 12 час. следующего дня.
Атаман Семёнов, не дожидаясь окончания этого срока, весьма аккуратно явился в штаб, где извинился за свою задержку, сказал о своей готовности подчиниться Сибирскому правительству и просил, как это ни странно, прежде всего о себе. Его беспокоила мысль, признает ли Сибир. прав. его атаманство, согласится ли оно его произвести в полковники» [«Вольная Сибирь». IV, с. 56–57].
В это же время пришло сообщение из Харбина, от Хорвата, о желании переговорить с высшими чинами Сибирской армии. Встреча с Гайдой и Пепеляевым произошла на ст. Борзя. «Свидание было весьма просто обставлено, без всякой помпы: у Хорвата не было ни караула, ни свиты. Генерал Хорват произвёл весьма выгодное впечатление. Он сообщил, что до образования Сиб. прав., стремясь к сохранению русской государственности на Дальнем Востоке (полоса отчуждения), он объявил себя правителем Дальнего Востока и что теперь готов подчиниться Сибирскому правительству» [«Вольная Сибирь». IV, с. 57].